Дезертира-первогодка Виктора Лапунова судил военный трибунал. Свой побег он объяснил разгулом дедовщины и издевательствами, которые были обычным делом в этой воинской части.

Для меня выезд памятен прежде всего встречей с Амуром. И еще — первой и единственной совместной работой двух подготовленных мною четвероногих сыщиков. Мне не было за них стыдно…

На своей земле

«Неужели не было ошибок, промахов, неудач?» — наверняка подумает дотошный читатель. Увы, были. Не раз отчет о выезде на происшествие можно было закончить хотя бы так: «Шафран потерял след» или «Кортес-Кагор потерял след». Забывается такое не скоро.

Итак, Кортес-Кагор потерял след… В моем рабочем журнале за 13 сентября 1967 года несколько дипломатично сказано: «СРС вывела опергруппу на пр. Героев и у д. 7 работу прекратила». Прочитав это, можно подумать: Кортес устроил забастовку?…

Поначалу все шло штатно. От теннисного корта на Трамвайном проспекте, д. 14, где обнаружили убитого, Кортес вывел нас к дому № 26. Шел он медленно, тщательно принюхивался, делая зигзаги по асфальту в два-три и четыре метра. За нами, чуть поодаль, следовал начальник 14-го отделения милиции Кировского РОМ Илья Котоман и пара его оперов. Илья Семенович — профессионал высшего класса, прекрасно владевший оперативной обстановкой на «своей земле».

Выходим на проспект Героев. Кортес несколько обеспокоен. У дома № 7 останавливается. Потом начинает ходить кругами, зигзагами — на всю длину двенадцатиметрового следового поводка. Безрезультатно. Нужный запах пропал. Исчез, растворился, затерялся, забился в какую-то щель, или перебит другими — более сильными.

След утрачен. Отстегиваю ко всем чертям поводок. Пускаю Кортеса в свободный поиск. Но вскоре он с виноватым видом возвращается ко мне, садится напротив и начинает скулить, как бы оправдываясь: «Город такой большой. А нос у меня такой маленький…»

Илья Семенович сочувственно наблюдает, как Кортес ищет потерянный след и скулит, признаваясь в бессилии что-либо сделать. Котоман подходит к нам. Но выглядит вовсе не удрученным.

— Кажется, я знаю, кто замочил этого мужика, — неожиданно говорит он. — Есть в этом доме один прохиндей, подучетник… Проверим?

Впятером поднимаемся на третий этаж. Открывшая нам женщина, словно обрадована:

— Вы к нему! — и показывает дверь в конце коридора.

Входим в комнату. По стенам кляксы, точки и запятые от раздавленных клопов. На столе немытые тарелки и пустые бутылки… Замка в дверях нет. Болтается плохо прикрепленная ручка. На кровати спит пьяный. Это и есть ранее судимый Цыганов. Капитан, схватив его за руку, поднимает с грязной постели, приказывает одеваться.

Цыганов, сидя на кровати с ботинками в руках и ошалело глядя на нас, пошатываясь, мычит:

— Начальник, а у тебя от прокурора на арест… есть бумага? Чтобы, значит, меня… забарабать в твою лягавку?

— Сюда сам прокурор пожаловал, — усмехается Илья Семенович и обращается ко мне: — Товарищ Балдаев, подойдите, пожалуйста, к этому вшиварю зачуханному с уважаемым товарищем прокурором!

Вместе с Кортесом прохожу от двери к кровати, где сидит Цыганов.

— Вам помочь обуться? — спрашиваю его как можно более вежливо, склонившись в полупоклоне. — Наш «прокурор» за пять секунд натянет на вас башмаки, и зашнурует. Он у нас большой специалист в этом деле!

Кортес, уставившись на Цыганова, предупредительно рычит, показывая клыки. Цыганов, уже чуть более осмысленно глядя на него, начал медленно натягивать ботинок…

Через неделю, в мое дежурство, Илья Семенович звонит в Большой дом и поздравляет нас с Кортесом: Цыганов раскололся, назвал еще трех дружков, один из них живет в доме № 26 по Трамвайному проспекту, куда и привел нас поначалу Кортес. У него найден нож, которым было совершено убийство на корте.

Почему же так трудно было работать Кортесу в тот вечер? Дело в том, что после убийства все четверо заходили в дом № 26. Кортес-Кагор взял след группы, вычленил запах Цыганова и привел нас к его дому. Но по какой причине он потерял там след? Это так и осталось для меня загадкой…

Две фуражки

…Я не удивляюсь, когда капитан Борис Иванов вынимает из оперативной кобуры пистолет, хотя ночная дорога через совхоз «Пригородный» безлюдна. Затем — он дает команду Ильюшенко: «Достать оружие, загнать патрон в патронник и поставить пистолет на предохранитель». Капитан понимает, от кого сейчас зависит, отыщем ли мы подонка, нанесшего ножом удар в живот припозднившемуся прохожему? Это зависит только от четкой и спокойной работы Кортес-Кагора. И готов отойти на вторую роль — роль телохранителя четырехлапого сыщика.

Двигаемся мимо садовых участков молча. Но, я думаю, Борис вспомнил одну январскую ночь…

Девять километров шли мы тогда за Амуром по следу преступников, что совершили крупную кражу на предприятии. В поселке Каменка — из двора неожиданно выскочила собака и бросилась на Амура. Иванову пришлось ее застрелить. Иначе после стычки СРС было бы уже не до следа. Та же история — в Шувалове: выстрел… и мы продолжаем путь.

Не гуманно! Да, конечно. Но на всю жизнь запомнил я и другую ночь. Тогда вел нас по следу убийцы Шафран. И снова большой рыжий пес вылетел из-под забора и вцепился Шафрану в шею. От укуса находящуюся «при исполнении» СРС спас только толстый широкий ошейник. Я выстрелил псу в лопатку, оперативники — двумя выстрелами в голову прикончили агрессивную русскую гончую. Немного замешкавшись после нападения, Шафран по моей команде снова отыскал неуловимый, недоступный человеческим органам след. И через полтора километра подвел нас к обыкновенному, похожему на другие, стогу сена. Там и прятался убийца, недавно выпущенный из колонии.

Стрелял я в таких ситуациях не раз. Стрелял с нелегким сердцем. Но разве есть выбор? Вот что, к примеру, важнее: обезвредить двух мерзавцев, изнасиловавших школьницу в Смольнинском районе или потратить драгоценное время, вежливо отгоняя от Амура драчливую дворнягу?

…Кортес уверенно идет по следу. И выводит нас в поселок Каменка.

Третий час ночи, 14 октября 1967 года. Отправной точкой нашего движения стал перекресток улиц 2-я Никитинская и Главная в Коломягах. Закончится же оно, похоже, в воинской части. Это не было неожиданностью. На месте происшествия Кортес, пущенный на обыск местности, принес мне две фуражки с голубыми околышами. Внутри их капитан Иванов обнаружил инициалы владельцев, начертанные химическим карандашом.

Как только Кортес выбирается на грунтовую дорогу, я, по просьбе Бориса, отпускаю собаку с поводка. Даю команду: «тише!», чтобы показать молодому милиционеру Ильюшенко высший класс работы СРС. Кортес быстро приноравливается к скорости нашего движения. Даже останавливается метрах в тридцати и снисходительно поджидает.

Преступники махнули через забор, а мы идем к КПП. Там дежурят прапорщик и сержант. У сержанта вместо сапог на ногах старенькие кеды. Кобура у прапорщика болтается ниже ширинки. Форма измята, ворот распахнут. Красновато-синюшная физиономия делает его похожим на ханыгу-пропойцу, с которыми, увы, нередко приходится иметь дело.

— Вызовите нам дежурного по части, — обращается к нему капитан Иванов.

Прапорщик Рыбешников принимается звонить по телефону. Ему не отвечают. Он снова звонит. Идет уже пятый час утра, когда появляется наконец лейтенант. Форма изжевана. Сапоги в гармошку, как у деревенского гармониста, давно не видели обувного крема.

— Что вам здесь надо? — с порога заводится он. — Шляются по ночам! Да еще с собакой на привязи!

Ильюшенко еще недавно служил в конвойных войсках. Позднее, уже в 36-м отделении, он говорил мне: «Если бы не летная форма, я бы подумал, что это зачухованный зек-поднарник. Ну и морды у них! Только в бараке держать. Где-нибудь на дальняке, в тайге или тундре. Вот это «войско»!

Телефон у них тоже барахлит. Борис едва дозванивается в отделение. Сообщает, где мы находимся, и просит дать телефонограмму в прокуратуру ЛенВО. Чванливого дежурного по части очень обеспокоил этот звонок. Почувствовав это, Борис говорит: