— Постой, так ты, брат, не уйдешь! — Кларк грубовато притянул к себе Воловика, потрепал его за волосы, потом поцеловал в щеку. — Будь здоров, Грицько!

Проводив очарованного старшину к двери досмотрового зала, он поспешил вернуться в ресторан, но Василя Гойды там уже не было. Не нашел Кларк так нужного ему машиниста и в зале ожидания, и в парикмахерской, и на почте, и в камере хранения. «Уехал пригородным в Мукачево», — сообразил Кларк. Он с досадой пожевал губами и направился на третий этаж, в вокзальную гостиницу. Час назад он не думал, что там придется ночевать. Рассчитывал на домашнюю постель нового друга, на его хлеб и соль. «Ничего, голубчик, и до тебя доберусь! Ты мне нужен, очень нужен».

9

Поздно вечером Громада вернулся с границы и по дороге в штаб решил заехать домой. Поднимаясь по лестнице, на площадке второго этажа он увидел широкие плечи и знакомый курчавый затылок Зубавина.

— Евгений Николаевич, вы? — окликнул он майора своим мощным басом. — Чего по ночам бродите?

— Не спится, Кузьма Петрович. Вот я и решил в гости к вам напроситься.

Зубавин часто бывал у Громады дома, он хорошо знал его жену, Ольгу Константиновну, его девочек Майю и Светлану, дружил с ними. Но Кузьма Петрович понимал, что сегодняшний неожиданный ночной приход Зубавина вызван какими-то особыми обстоятельствами.

Ольга Константиновна, открыв дверь, обрадовалась, увидев Зубавина:

— А, Женя! Здравствуй, пропащий! — Высокая, в легком белом платье в синюю крапинку, с непокорными темными волосами, перехваченными голубенькой выцветшей лентой, она легко и быстро подошла к нему, схватила за ухо своими пухлыми и теплыми пальцами: — Вот тебе, вот…

— За что мне такое наказание, Ольга Константиновна?

Она с веселым негодованием посмотрела на мужа, который направлялся в ванную:

— Слыхал, Кузя? Он, такой-сякой, даже не чувствует своей вины! — Ольга Константиновна смерила Зубавина с ног до головы презрительным взглядом. — Кто глаз не кажет третью неделю? За пять кварталов обходит наш дом! Девочки тебя уже начисто забыли…

— Мама, кто пришел?

Ольга Константиновна озабоченно посмотрела на дверь детской, откуда донесся голос старшей, пятнадцатилетней Майки.

— Это папа.

— Какой же это папа, если у него голос Евгения Николаевича!

— Тебе показалось. Спи!

— Да разве мы глухие, мама! — запротестовала меньшая, Светлана.

— Прекратите разговоры!

Ольга Константиновна плотно прикрыла дверь детской, дважды повернула ключ и кивнула Зубавину, чтобы тот проходил в комнаты.

— Вот, слыхал! — сказала она, входя вслед за ним в столовую. — Его ждут не дождутся, а он…

— Некогда было, Ольга Константиновна. Такие у нас сейчас дела… А вообще простите, виноват.

Ольга Константиновна засмеялась:

— Покладистый муж у Ирины. Даже завидно. За двадцать лет не было еще такого случая, чтобы мой муж сказал: «Я виноват, Оля». Все жена виновата: девочки получили по тройке — мама недосмотрела; у девочек аппетита нет — мама не умеет кормить; девочки зачастили в кино — мама их разбаловала; девочки поздно ложатся спать — мама поощряет; девочки заболели — мама не уберегла. Одним словом, всегда виновата.

На пороге столовой показался Громада, с влажными волосами, с натертым докрасна лицом.

— Объективная действительность, ничего не поделаешь, — посмеиваясь глазами, сказал он.

— Я уже говорила: праведник, а не муж! — Ольга Константиновна материнским жестом, словно перед ней стоял не великан Громада, а мальчишка, пригладила на его голове волосы, поправила воротник рубашки.

— Всю жизнь будешь виновата, Олечка: кому много дано, с того много и спрашивается! — Воинственно щурясь, Кузьма Петрович посмотрел на тарелки с ветчиной, маслом, сыром, колбасой и свежей редиской. — А где же коньяк, Оля? Вот еще одна твоя вина!

Ольга Константиновна достала из буфета бутылку с пятью звездочками.

— Отлично. Пусть все это нас дожидается. — Громада открыл дверь соседней комнаты и пропустил Зубавина вперед.

Они сели в кресла друг против друга.

— Итак, Евгений Николаевич, что нового? Сообщение Зубавина не явилось неожиданностью для Громады. По новым данным, полученным одновременно из двух источников, незадержанный нарушитель, как и предполагал Громада, затаился в Яворе. В укрывательстве шпиона уличен мастер железнодорожного депо Стефан Чеканюк. В прошлом, при буржуазном режиме, он был «сичевиком», с оружием в руках служил «черному патеру» — Августину Волошину. Громада спросил, кто и как уличил Чеканюка. Зубавин назвал имена местных жителей. Один из них, Федор Степняк, слесарь железнодорожного депо Явор, возвращаясь домой с ночного дежурства, увидел в конце своей тихой, залитой лунным светом улицы двух прохожих. Они шли быстрым шагом, держась в тени черешен, растущих вдоль кирпичного тротуара. Внезапное появление слесаря испугало прохожих. Они свернули в ближайший переулок и там исчезли. Федор Степняк насторожился. Кто они? Если честные люди, то зачем им прятаться? Если чужие, то что им надо на этой улице, где нет ни закусочной, ни аптеки, ни телефона-автомата? Федор Степняк перебрал в памяти всех, кто жил по правой и левой стороне Первомайской, и не нашел ни одного мужчины, кто мог бы в столь позднее время возвращаться домой или идти на работу.

На вопрос, в какой дом, по его предположению, могли бы войти эти подозрительные прохожие, если бы им не помешали, Федор Степняк не дал определенного ответа. Повидимому, он не хотел бросать тень ни на одного жителя Первомайской улицы.

Данные, полученные от шофера грузовой машины Скибана, живущего по соседству с мастером Чеканюком, как бы продолжали и проясняли рассказ слесаря Степняка.

Скибан сказал, что в прошлую ночь ему плохо спалось: мучили головная боль и удушливый кашель. Под утро, накинув пальто, он вышел в садик подышать свежим предрассветным воздухом. Скоро он почувствовал себя лучше и пошел в дом досыпать. Не успел он сделать и двух шагов, как увидел на задах своего сада, в малиннике, две мужские фигуры. Одна была незнакомая. В другой, приглядевшись, Скибан узнал долговязого мастера Чеканюка.

«Сосед, ты?» — окликнул Скибан.

Люди тревожно метнулись к забору, но сейчас же остановились. Послышался сдавленный смех мастера:

«Шо, Стефан, злякався? Заспокойся, голубе, твои куры та индюки в полной сохранности».

Скибан тоже засмеялся и хотел подойти ближе, но сосед перемахнул через заборчик. Уже с крыльца своего дома он проговорил:

«Извиняй, сосед, шо мы с кумом, идучи навпростець, трошки потоптали твий малинник. Завтра ликвидую шкоду. Бувай здоров».

Утром мастер Чеканюк зашел в дом к Скибану и, угощая его сигаретой, еще раз попросил извинения за ночное беспокойство и доверительно сказал:

«Сам знаешь, сосед, скоро Христово воскресенье. Так вот, на праздник дорогой гость пожаловал, мой стародавний кум. И не с пустыми карманами — в каждом по литру самоделковой горилки. Потому мы и плутали садами. — Чеканюк крякнул, облизал губы: — Первач… Приходи, Стефан, разговляться. Да смотри, друже, не проговорись кому-нибудь про самогон. Бувай здоров».

Все это вместе взятое показалось Скибану подозрительным, а особенно — просьба не проговориться…

Прочтя эти обстоятельные показания, Громада положил на подлокотники кресла туго сжатые кулаки и вопросительно посмотрел на Зубавина:

— Он шофер, этот Скибан? Работал в тот день?

Зубавин кивнул головой:

— Да. Вернулся в Явор поздно вечером. Но лесоматериалов он не возил.

— Какие меры приняты? — спросил Громада.

— Пока почти никаких. Нарушитель, как мы установили, скрывается в сенном сарае. Арестуем через день-другой, когда окончательно проясним его связи.

— А вы уверены, что это тот, четвертый нарушитель?

— Не имеем права сомневаться, товарищ генерал! — Зубавин улыбнулся. — Проконтролировали по отпечатку, оставленному на границе.

Попрощавшись, Зубавин ушел.