326

принимали нашего талмудиста, но и за поразительную щедрость, с какой Вы позволили ему вернуться домой нагруженным рукописными фрагментами». Далее, с тем чтобы напомнить каирским евреям о всеобщем благе, добытом ценою их личной утраты (если только они вообще ощущали таковую), цитировался стих из Книги притчей Соломоновых: «Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется...» (11, 24). Что же касается Шехтера, то он получил от университета степень доктора филологии и удостоился другой удачно выбранной цитаты, на этот раз, как и следовало ожидать, из Книги премудрости: «Исследуй и познавай, ищи и обрящешь, схватив ее, не отпускай!»

В статье Шехтера, напечатанной 8 августа 1897 г. в «Таймс», и в предварительном списке материалов коллекции, выпущенном информационным издательством библиотеки в июне 1898 г., были обнародованы некоторые наиболее поразительные из опознанных к тому времени находок. Хотя это была лишь малая толика в сравнении с тем, чему еще предстояло обнаружиться, находки были действительно сенсационными. В том же выпуске «Таймс», где был помещен живо написанный отчет Шехтера, было также опубликовано письмо его кембриджского коллеги Ф.С. Беркитта, объявлявшего о своем открытии среди фрагментов из генизы, только что доставленных в Англию, листка из перевода древнееврейского Ветхого Завета на греческий, выполненного Аквилой. Этот труд, известный своим буквализмом в переводе оригинала, в свое время вытеснил в среде грекоязычных евреев «Септуагинту» и использовался до тех пор, пока сам греческий язык не вышел из употребления в период арабской экспансии. И тогда книга бесследно исчезла.

Все годы, которые ему оставалось еще провести в Кембридже, Шехтер трудился почти неизменно в большом

327

зале университетской библиотеки, отведенном специально для коллекции, которая поначалу была разложена по ста восьмидесяти четырем ящикам. Имелись в ней и переплетенные тома, и около тысячи восьмисот фрагментов, которые были помещены под стекло. Там, по свидетельству его биографа, он «проводил все дневные часы за работой, одетый в пыльник и специальную защитную маску, предохранявшую нос и рот от пыли. Сквозь его руки прошли и были им самим классифицированы все те сто тысяч фрагментов, которые ему удалось собрать. Вокруг него стоял целый ряд обычных бакалейных ящиков с этикетками „Библия", „Талмуд", „История", „Литература", „Философия", „Раввинизм", „Теология" и т. д. Задачей его было извлечь каждый листок бумаги или пергамена из общей массы, изучить его с помощью лупы и затем поместить в соответствующую коробку „с проворством домохозяйки, сортирующей белье, полученное из прачечной". Из Европы и Америки сюда приезжали ученые, чтобы посмотреть, как он работает».

Вполне понятно, что первоочередной интерес для него представляла «Премудрость», «истинный виновник» всего чуда генизы. И его надеждам обнаружить новые листы из этой же книги недолго уже оставалось ждать своего осуществления. В Каире ему попались листы из другой рукописи, и постепенно он находил еще и еще. Время от времени он помещал в «Таймс» сообщения о подобных счастливых открытиях, и его энтузиазм по поводу ценности доставшегося ему клада неуклонно возрастал. «Нам открывается целый дотоле неизвестный иудейский мир», — написал он однажды. Несколько дней спустя он отмечал свой «самый славный день генизы», когда в течение одного и того же дня он обнаружил один греческий текст, один сирийский палимпсест

328

и к тому же «самую важную часть сочинения Бен Сиры». В дополнение к тем новым листам из «Премудрости», которые продолжали попадаться самому Шехтеру, другие листы из того же труда обнаружились в Британском музее, в Париже и среди рукописей из генизы, принадлежавших Э.Н. Адлеру (позднее завещанных им Еврейской теологической семинарии). Так постепенно были восстановлены две трети текста «Премудрости». Было уже предпринято несколько ее критических изданий, первым из которых было издание Шехтера и Тейлора в 1899 г. За ним последовали другие, пока в 1906-1907 гг. немецкий ученый Рудольф Сменд не издал то, что долгое время признавалось окончательным текстом. Тем не менее остальные листки из Бен Сиры появлялись еще и в течение многих последующих лет, а впоследствии их дополнили фрагменты, найденные в пещерах Мертвого моря. Наконец, в 1953 г. сотрудник Еврейского университета М. С. Сегал выпустил в свет почти полное издание текста.

Невозможным было бы даже перечислить несметные богатства этого собрания рукописей, далеко не все из которых идентифицированы и сегодня. Лелеянный Шехтером план составления полного каталога всех материалов и издания полного текста («корпуса») всего собрания до сих пор по-прежнему далек от осуществления. В 1959 г. Пауль Е. Кале, автор единственной тогда обширной работы о каирской генизе, который сам на протяжении шестидесяти лет занимался изучением коллекции, писал: «Даже сегодня тщательное изучение фрагментов коллекции приводит к самым выдающимся открытиям. Еще весьма не скоро мы сумеем извлечь из этой величайшей сокровищницы все, что она может нам дать».

А незадолго до смерти Шехтер в своем докладе о генизе упоминал о таких предметах, как «астрономия и астрология,

329

беллетристика и легенды, математика и медицина, Коран и суфизм — больше предметов, чем букв в алфавите»,— по которым документы могут дать весьма ценные данные. И все же сегодня, полстолетия спустя после этих высказываний Шехтера, эти богатейшие возможности едва начали осваиваться.

В одной только библеистике гениза открыла новую эру, которой пока еще не видно конца, эру, сопоставимую по значимости и многообразным последствиям с эрой, начало которой положило открытие свитков Мертвого моря. Не без оснований гебраисты говорят о существовании в истории их науки «века генизы», предшествовавшего «веку пещер». Сравнения с кумранскими свитками могут показаться натянутыми, но они, как мы убедимся далее, в высшей степени уместны. Хотя ни одна из рукописей генизы не может соперничать с кумранскими материалами по древности, их количество и обширный диапазон обеспечили им тем не менее важнейшую роль в исследованиях Ветхого Завета и в гебраистике, которую они, можно смело сказать, уступили свиткам лишь на время.

Тексты генизы в значительной своей части являются библейскими и восходят к X, а подчас и к IX в. До появления свитков Мертвого моря и — ранее того — крошечного «Папируса Нэша» вообще не было известно ни одного более древнего еврейского ветхозаветного текста (за исключением, быть может, лишь старой караимской Библии, по сей день остающейся во владении каирской общины). Шехтеру представлялось вероятным, исходя из различных палеографических данных, что некоторые из библейских рукописей были даже древнее, чем Пятикнижие Британского музея. В одном колофоне указывалась дата написания текста, превосходящая древностью знаменитый петербургский Кодекс пророков,

330

происходящий из Крыма[42] и датированный 916 г. На одном из фрагментов Шехтер обнаружил следы позолоченных букв; древнееврейские рукописи, как правило, совершенно свободны от элементов «орнаментального искусства», но тем не менее буквы с позолотой вполне могли быть изобретением иудеев, хотя они очень скоро от этой практики отказались.

Библейские рукописи дали нам очень много новых данных о вариантах текста (особенно благодаря указанию разночтений в примечаниях на полях), а также о развитии системы обозначения гласных, что помогло разъяснить до того весьма спорные вопросы древнееврейского вокализма и произношения. Изучая тексты Священного писания из генизы, Шехтер всегда с интересом читал их колофоны, в которых указывалось, когда и где был сделан список, имя писца или же владельца книги. Зачастую подобные памятные записи включали в себя грозные проклятия в адрес тех, кто осмелился бы продать или унести Псалтырь или Пятикнижие, пожертвованное богобоязненным и щедрым господином таким-то синагоге такой-то. У современного охотника за рукописями набожные заклинания такого рода способны вызвать лишь улыбку. Шехтер по этому поводу замечал: «Эти проклятия удручают, если ты как раз знаешь кое-что об этом самом лице, унесшем рукопись из синагоги; но если вы хотите выяснить историю рукописи, вам приходится мириться с такого рода «благопожеланиями». В конце концов может статься, что мои разыскания посодействуют робким притязаниям благочестивого дарителя на обретение бессмертия, поскольку имя его снова будет явлено миру в каталоге, который когда-нибудь все же будет подготовлен.