жеребят, пчёлок, цветы, деревья, облака, росы, опавшие листья,

туманы. На склоне лет, сидя у порога своего дома говорила мне:

- Ну, дивись, як же красіво цвіте ота слива! А небо яке! Так

би дивилась и дивилась…

Бабушка, вспоминая о Кате, начинала плакать:

- Ну, так же нізя! Всіх її жалко, всім вона кидається

помогать… Ой, як не було щастя змолоду – вже й не буде. Таких

дурочок як Катя воно обходе.

Права была мать. Из чаши горя тётя пила большими

глотками.

Детство запомнилось желанием покушать. Во время

голода вообще каким-то чудом выжили, благодаря ухищрениям

бабушки, умудрявшейся готовить еду чуть ли не из топора. Ещё с

той лихой поры в ней проснулась острая жалость ко всем, кто, по

её мнению, недоедал:

- И що вони там їдять, оті алкоголікыи? – переживала за

пьющих соседей.

- На ось, одниси їм хоть хліба и макаронів.

Начало войны ознаменовалось для неё событием,

последствия которого могли быть роковыми. Комсомольцев

посылали рыть окопы за 40 километров от Доманёвки, у станции

Врадиевка. Фронт надвигался стремительно. Те, кто был из

ближайших сел, начали разбегаться по домам. Тётя с подружкой

из Доманёвки надеялись, что за ними приедут. Шли дни. Никто

не приезжал. Однажды утром проснулись и увидели, что остались

одни в чистом поле! Ни начальников ни работников… Ещё какое-

то время рыли окоп, думая, что кто-то ведь должен появиться?! И

вдруг их охватил ужас:

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

- Така тиша кругом стояла! Хоть бы птичка якась співала.

То паровози на станції гуділи, а це все мовчить. Жутко стало. Ми

кинули ті лопати і бігом на Доманьовку! Бігли скіки могли.

Попадаєм, полежимо а потом знову біжимо… Як ми тіки вспіли?!

Не добежав до хаты, услышала крик матери. На улице

выстроились повозки набитые людьми и пожитками, как

оказалось, готовые вот-вот тронуться в эвакуацию. Во дворе на

земле билась мать. Её отливали водой, пытались силой тащить к

повозке. Она рвала на себе волосы, ломала ногти, впиваясь в

землю, теряла сознание, изо рта с пеной вырывался звериный

вой:

- Гой-гой-гой-гой-гой! Дочіньку забули!!! …Нікуди не

поїду!... Пустіть!... Піду шукать! (Куда бы она пошла, если даже с

палкой едва передвигалась).

Дочь, залившись слезами, бросилась к матери: «Мамо, не

плачьте, я жива!» Увидев Катю, мать, уже от радости, вновь

лишилась чувств, а прийдя в себя крепко схватила за руку свою

младшенькую: «Нікуди од себе не пустю!» Тётя рассказывала –

бабушка, сидя на повозке два дня не отпускала её руки… Все

наблюдавшие сцену возвращения рыдали. Разве могли они

представить, что история с благополучным концом на долгой

дороге Великой войны будет всего лишь микроскопической

пылинкой в сравнении с Эверестом несчастья, отмерянного

судьбой всем вместе и каждому в отдельности. Судьба… В тот

раз вертихвостка была благосклонна к тёте. А может, всё-таки

мать своим горем и отчаянным сопротивлением отъезду

задержала обоз и тем спасла своё дитя? Кто знает. В чём я уверен

непоколебимо – сама она бы не выжила. Ведь даже в 19 лет, по её

же признанию, «… коло мамы и сестри все була маленькою».

Росла робкой, застенчивой, очень ранимой, доверчивой,

Валерий Варзацкий

смешливой. С редких фотографий юности смотрит милое,

светлое личико сельской простушки, которую только ленивый

кавалер не обманет. Вспоминая, со спокойной уверенностью

говорила: « Що там казать – без них я б зразу вмерла. Ни нада

було ни німців, ни руминів».

В то же время, хоть кощунственно это признавать, война,

при всей своей адской сущности, имеет и положительные

стороны. Одна из таких сторон - ускоренная кристаллизация

человеческой личности. Опасность, инстинкт, жажда жизни

преобразуют человека, заставляют действовать так, как он и сам

от себя не ожидал. Окопы и «марафонский забег» в Доманёвку

стали первыми высотами, покорёнными дивчиной на пути к

тяжкой самостоятельной жизни. Первый Поступок, как и первая

любовь, никогда не забывается. Она всю жизнь помнила свой

духовный взлёт под Врадиевкой. Тогда впервые почувствовала,

что может управлять собственной долей. Сколько раз ещё

чувство самостоятельности, постепенно превратившееся в

уверенность, будет выручать её, одному Богу известно. Ясно

только, что борьбу за выживание себя, семьи, многих близких,

оказавшихся рядом с ней в эвакуации, Катя выиграла. Но об этом

скажу позже.

…Между тем, сидящие на повозках начали кричать: «Та

поїхали вже! Що ми німців дожидаємося?!» Уезжающим каждая

минута промедления грозила смертью. Ведь эвакуировались

работники партийных и советских органов, коммунисты, евреи.

Возглавлял обоз единственный в его составе мужчина –

председатель райисполкома, еврей Александр Калинович

Шойхет. Задача № 1 – переправа через Южный Буг. Но до неё

ещё целых 20 километров!

ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ

Под бомбёжками, теряя людей и лошадей, сквозь змеиный

шёпот провокаторов (Возвращайтесь домой!) и безумный ужас

паники (Окружили!), обворованные и ограбленные приползли в

Ростов-на-Дону.

Потом:

«…підводи з кіньми забрали, а нас погрузили в вагоны, такі, що

скот перевозять». Потом «… пливли на пароході по морю, знов

їхали поїздом, тікыи вже через писки и оказались аж в

Маргелані».

Расселяли у местных жителей. Нашу семью и ещё

нескольких хороших знакомых, всего 10 – 12 человек втиснули в

мазанку из одной комнаты. Спали на глиняном полу. Варили,

если было что, на костре, в казане хозяина. Мылись, стирали в

арыке. Неприятно удивило, что там же местные, мужчины и

женщины, после исправления естественных надобностей,

подмывались. С одной стороны – гигиена, не свойственная

приезжим в столь деликатном аспекте. С другой – антисанитария,

если сосед ниже по течению набирает воду, чтобы варить плов.

На работу несколько трудоспособных, в том числе моя мама и

тётя устроились не сразу и не одновременно. Поэтому, если бы не

старый узбек, приютивший их, просто бы умерли от голода.

Работающим было немного легче. В столовых даже давали

какую-то похлёбку. Плюс – хлебный паёк. Невыносимо тяжело

было детям и старикам. Бабушка рассказывала: «Ото Ліда (моя

мать) і Катя принесуть хліб, я його поріжу на маленькі кусочки

на всіх, хто дома сидів. Один кусочок дам каждому перед сном. А

другі кусочки, ті, що на ранок, покладу в торбинку і повішаю під

потолком, щоб діти ночью не достали… От полягали. Чую, малі

крутяться, не сплять. Мая (моя сестра) коло мене спала. Тулиться

до мене і шепче:

Валерий Варзацкий

- Бабушка, дай мені мій кусочок. Я його сьогодні з’їм і

зразу засну… - А як я їй дам?! Це ж завтра до вечора не буде шо

дать! Плачу, гладю її:

-Давай я тобі казочку розкажу. Хочу щось видумать а не

можу, бо в самої з голоду в голову нічого не лізе. Ой горе та й

годі, що ми тіки не пережили!»

Дети болели, отставали в умственном развитии. И всё

же жизнь брала своё. Майя перезнакомилась с соседскими детьми

и

их

семьями,

выучила

узбекский

язык,

заплетала

многочисленные косички, одевалась как маленькая узбечка.

Старшие узбеки очень любили её, называли «Майя – хон», за

танцы и песни угощали едой, часть из которой она приносила в

«общий котёл». С особой благодарностью доманёвцы