— Конечно. Это он вел те корабли. А иначе как бы я стал его рабом?

— И это правда, что твой отец был хевдингом? Что ты был сыном хевдинга?

— Почему «был»? Я и есть сын хевдинга. Но что из этого?

— Ты думаешь, моя мать тоже… и моя сестра…

— Стал и рабынями? Само собой. А ты как думал? Разве у них теперь есть власть? Нет у них власти. И очень может быть, что их поселили в одной лачуге с моим отцом и моей матерью, с моими братьями и сестрами. Во всяком случае, колотушки они получают от одних и тех же людей. Если, конечно, их не продали.

— Но это же… это ужасно!

Хотя Арн сам догадывался, что так все и есть, ему показалась чересчур жестокой правда, высказанная в столь откровенной и грубой форме. У него комок застрял в горле.

— Еще бы! Конечно, ужасно. Это так же ужасно, как и то, что мой отец и моя мать рабы.

— Да, но они привыкли… то есть… они-то нет, по бывает ведь так, что человек родился уже рабом. И всю свою жизнь прожил рабом.

— И что же, по-твоему, это лучше? — В голосе Угля появились жесткие нотки.

— Ну… такие ведь, наверно, меньше от этого страдают. Раз они не знали ничего другого. — Арн не сдавался, хотя сам видел, что слова его звучат не слишком убедительно.

— Да разве тебе не ясно, что дело-то вовсе не в этом? Неужели ты не понимаешь, что такое положение, когда одни люди — рабы, а другие — свободные, вообще неправильно? И ведь все зависит только от случая: я родился, чтобы стать хевдингом, а стал рабом, а ты родился, чтобы стать хевдингом, и наверняка им станешь. Если только твой отец этой осенью вернется живым из похода.

— Конечно, вернется! Я уверен! — Арн испугался. Он и мысли не допускал, что отец может не вернуться.

— Ну хорошо, положим, что так. Но разве от этого все станет более справедливым? Разве то, что я стал рабом, более справедливо, чем то, что ты станешь хевдингом? Или наоборот?

— Да ну тебя, наболтал не поймешь чего! — буркнул Арн.

— Может, и наболтал. — Угль и сам сомневался, сумел ли он правильно выразить свою мысль, однако был уверен, что думает он правильно. — Но я-то знаю, о чем я говорю.

Арн молчал. Он был в замешательстве. Немного погодя он сказал:

— Когда отец вернется домой, мы с ним отправимся искать мать и сестру, я в этом уверен. Может, мы найдем и твоих родных. А если я попрошу, отец отпустит тебя на свободу за то, что ты помог мне спастись. — В голосе Арна звучала надежда.

— Можешь ни о чем не просить. — Угль сказал это совершенно спокойно.

Арн был поражен:

— То есть как? Разве ты не хочешь стать свободным человеком?

— Я и так свободный человек.

— Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?

— То, что я сказал. Я свободный человек. — Угль невозмутимо ковырял палкой в костре.

— Но… а если я не соглашусь, чтобы ты был свободным?

— Тогда я тебя убью. — Угль даже голоса не повысил.

Арн невольно отпрянул, но его не пускал парус, в который они вместе были плотно завернуты.

— Убьешь? А как?

Угль пожал плечами:

— Не знаю. Мало ли разных способов.

— А если… ну, а если мой отец не согласится, чтобы ты стал свободным?

— Тогда я и его тоже убью.

— И его убьешь? — Арн засмеялся, но как-то невесело; видно было, что ему совсем не до смеха, — Боюсь, что он тебя раньше убьет.

— Какая разница, — серьезно ответил Угль. — Важно, что рабом я больше не буду.

Они долго сидели в молчании. Арн попробовал выпутаться из парусины, но без помощи Угля это было невозможно.

Наконец Арн спросил:

— И ты бы правда мог меня убить?

— Да, — сказал Угль без тени злости в голосе. — Если бы это оказалось нужно. А ты бы предпочел, чтобы я сделал тебя своим рабом? Из нас двоих сильнейший ведь я.

Арн не ответил.

— Испугался? — чуть погодя спросил Угль.

— Угу, — нехотя и не сразу признался Арн. — Немножко.

— Что ж, теперь ты, по крайней мере, знаешь. Но бояться тебе нечего. Все ведь будет зависеть от тебя. А сейчас, может, ляжем спать? Наверно, уже поздно.

И они как были, замотанные в парус, перекатились и стене на кучу тростника и заснули, крепко прижавшись друг к другу. Точно пара щенят. Дождь давно прекратился, и все стихло. Еще полчаса назад, как всегда первым, завел свою звонкую песню певчий дрозд. А теперь послышался нежный посвист черного дрозда. На северо-востоке небо уже посветлело.

Ночь была на исходе, мальчики и не заметили, как она прошла.

Глава 15

Холод и непогода заставили мальчиков подумать об одежде, и на следующий день они взялись за дело. Сначала нужно было снять мерку и раскроить материал. Для этого один ложился на расстеленную парусину, а другой угольком обводил его контуры. Оставалось с помощью ножа вырезать для каждого по два куска: зад и перед. У Угля один кусок оказался в продольную полосу, а другой — в поперечную. Но он сказал, что это не страшно, зато они смогут издалека различить, кто из них идет.

Арн вполне серьезно с ним согласился, не сразу сообразив, какая это чушь. И потом они до конца дня потешались над этим, сшивая вместе вырезанные куски, для чего надо было ежовой иглой проколоть в парусине дырочки, а потом пропустить в них нитку, выдернутую из той же парусины.

Дважды за этот день мальчики откладывали шитье и отправлялись к кузне за железом, и каждый раз перед хижиной вырастала еще одна кучка поковок.

К вечеру они кончили портняжничать и надели на себя новую одежду. Рукава были короткие, а внизу рубахи доходили им до середины ляжки — это было именно то, что нужно в плохую погоду. А с полоской парусины вместо кушака получалась прекрасная одежда для работы.

Облачившись в новую рубаху, Угль принялся вырезать рукоятку для молота. Он твердо решил, прежде чем браться за кузнечное дело, привести в порядок весь инструмент.

Арн взял бадью:

— Есть хочется. Пойду принесу ракушек. Я жду не дождусь того дня, когда у нас наконец будет время добывать какую-нибудь другую еду. Слушай, а ты рыбу ловить не умеешь?

— Да нет, — ответил Угль. — Если бы в речке или в ручье, я бы мог. Этому я еще дома научился, до того как стал рабом. Мы там ловили рыбу руками или тонкой веревочкой. И я до сих пор помню, как это делается, но тут конечно, нужна сноровка.

— А я не раз видел, как ловят рыбу во фьорде — вершами. И я знаю, как это делается, да только не умею мастерить верши. Их плетут из ивовых прутьев.

— Это-то я как раз сумею, — оживился Угль, — Если ты только помнишь, какая у них должна быть форма. Мы же всегда спали на циновках из ивовой коры. Я их сколько сплел!

— Может, вместе у нас и правда получится, надо только друг другу помогать! — радостно подхватил Арн. — Представляешь, если мы будем ловить настоящую рыбу. От одной мысли под ложечкой сосать начинает. А пока схожу-ка я за той рыбкой, что прячется в ракушках.

Арн побежал к фьорду, а Угль продолжал вырезать рукоятку. «Надо только друг другу помогать», повторил он про себя и усмехнулся. Вот это совсем другой разговор, не то что в первый день!

Спустившись к фьорду, Арн бросил бадью и, вместо того чтобы тащиться к ракушечной отмели, пошел вдоль берега. В руке он сжимал большую толстую палку. Дойдя до знакомых зарослей тростника, он замедлил шаг и пошел тихонько, крадучись… Его возвращение домой было настоящим триумфом в одной руке он нес полную бадью воды, а в другой — крупного, почти взрослого утенка. Глаза Арна сверкали, и ему стоило немалых усилий сохранить спокойный вид. Кинув добычу к ногам Угля, он сказал, стараясь казаться равнодушным:

— Мидий я, к сожалению, не набрал. Придется нам обойтись вот этим.

Угль в изумлении переводил взгляд с утенка на Арна, потом с громким криком вскочил на ноги:

— Откуда ты его взял?

Он схватил утенка и стал его разглядывать, отставив руку и жадно облизываясь.

— Да просто заглянул в ту заводь — ну, и стукнул его. Раз уж я все равно пришел на берег, — сказал Арн, с трудом удерживаясь от улыбки. Ему даже стало как-то неловко оттого, что Угль пришел в восторг.