Летчицы, не ожидавшие начальства, не успели одеться по форме и, спешно построившись, выглядели сугубо гражданскими девчатами.

Тюленев поздравил их с наступающим праздником и невольно засмотрелся на них. Молодые, стройные, с беззаботной смешинкой в глазах… Иван Владимирович на каждой из них задержал отеческий взгляд. «Эх, милые вы мои! До чего же не женским делом заняты! — говорил он себе. — Каждую ночь вылетаете на опасные задания, каждую минуту рискуете быть сбитыми. А нос не вешаете, фрицев бьете не хуже мужиков. И немцы вас боятся как огня». Хотелось ему каждой в отдельности сказать спасибо за то, что нагоняют страх на гитлеровских солдат. Однако разговор принял иной оборот.

Командир полка, доложив об успешном ночном полете, вдруг заявила с решительной прямотой:

— Товарищ командующий! В полку — ЧП!

Тюленев и Вершинин настороженно переглянулись.

— Докладывайте. — У Ивана Владимировича разгладился высокий лоб.

— В полку сегодня изрезан на носовые платки и… — командир полка чуть замешкалась, но затем невозмутимо продолжила: — И принадлежности женского туалета боевой парашют. Случай конечно же разобран, главная виновница, подавшая такую «крамольную» идею, предана товарищескому суду. — Последние слова она произнесла с едва уловимой игривостью.

Тюленев и Вершинин снова переглянулись — в глазах обоих было удивление.

— Ну а как на такой поступок отреагировали летчицы? — Ивану Владимировичу трудно было сдержать улыбку — по лицам девчат, стоящих в строю, можно было определить, что единого мнения на этот счет у них нет.

— Считают, что решение правильное, — нарочито строго заявила командир, лукаво прищурив глаза. — Но и сожалеют, конечно, товарищ командующий. Снабженцы, скажу я вам откровенно, плохо заботятся о снабжении нас принадлежностями армейского женского туалета. Без крайней нужды летчицы ни за что бы не стали резать парашют.

— Стало быть, товарищеский суд нужно отменить? — Иван Владимирович повернулся к Вершинину: — Виноваты в этом ЧП не девушки, а наши снабженцы.

…Было время, когда Тюленев не придавал большого значения полку, сформированному из девушек-добровольцев, летающих на самолетах У-2. Но лотом ему пришлось изменить свое мнение. «Уточки», как ласково называли девчат бойцы, ночами совершали по нескольку боевых вылетов, нагоняя страх на немцев, нанося но вражеским переправам сильные удары.

Тюленев летел из Туапсе во Владикавказ.

Самолет поднялся над зубчатыми горными гривами; белоснежным изваянием, как бы упирающимся в синеву неба, возвышался над всеми вершинами двуглавый Эльбрус. «Эх черт, не удалось помешать фашистам водрузить свой флаг на самой высокой точке Кавказа, — подумал Тюленев с сожалением. — Но погодите, скоро выбросим его в ущелье. К тому же главную задачу мы выполнили — не дали егерям пройти к Черному морю».

Иван Владимирович все больше и больше убеждался в том, что гитлеровцы при наступлении на Туапсе не оценили в должной мере и такую грозную силу, как Черноморский флот, обеспечивающий бесперебойные действия тыла и Черноморской группы войск. За три недели фашистских налетов, не прекращающихся ни днем ни ночью, Туапсе был почти полностью разрушен и покинут жителями, которые ушли в горы, в порту бушевали пожары, однако сломить оборону города противнику так и не удалось. В Туапсе оставались моряки. Боеприпасы и продовольствие им доставляли морем, держались они крепко. Но вот тревожное положение сложилось в Северной группе войск.

По Владикавказу ехали осторожно — многие жилые дома были разрушены во время бомбардировок, приходилось то и дело объезжать груды развалин. Фронт зловеще подступал к городу.

Знакомство с обстановкой началось с осмотра командного пункта Комитета обороны города. Он располагался в старинном особняке, обнесенном мощным каменным забором. Из особняка вели ходы сообщения в различные концы города.

Тюленев поднялся на наблюдательный пункт, посмотрел в полевой бинокль. Здесь, на западной окраине Владикавказа не затухали пожарища, небо затянулось дымом, сквозь белесую пелену проклевывались яркие вспышки артиллерийского обстрела.

Разговор с командующим Северной группой войск генералом Масленниковым был трудным. Тюленева насторожили неоправданные действия руководства: оказалось, что штаб группы переведен в Грозный. Нужно было срочно выправлять положение.

— Сейчас линия фронта здесь, под Владикавказом, — сдержанно говорил Тюленев генералу Масленникову. — До Грозного отсюда свыше ста километров, штаб оторван от войск. Нужно ли доказывать, что допущена грубейшая ошибка командованием группы?! Владикавказ — это ключ от Кавказа, ворота на Восток. Мне ли вам говорить об этом, Иван Иванович! — жарко и убежденно продолжал Тюленев. — Сдать город мы не имеем права. Приказ — оборонять его до последнего вздоха.

— Приказ будет выполнен! — решительно ответил генерал Масленников.

— Сейчас же объявить осадное положение в городе. Трусов, провокаторов, паникеров немедленно предавать суду военного трибунала. Ввести комендантский час. Срочно созвать Военный совет для обсуждения чрезвычайного положения, создавшегося во Владикавказе и решения конкретных практических задач обороны города.

Заседание Военного совета состоялось в тот же день, 2 ноября 1942 года, на командном пункте. Тюленев предоставил слово председателю Владикавказского комитета обороны, первому секретарю обкома КПСС Н. П. Мазину.

— Бойцы народного ополчения, — сказал Николай Петрович, — заняли отведенный им рубеж. На предприятиях города продолжается производство боеприпасов и горючей смеси для истребления танков и мотомехчастей, работают все предприятия пищевой промышленности, действуют электростанция, водопровод, выходят газеты. Население Северной Осетии готово героически сражаться во имя свободы.

Тут же было зачитано обращение обкома и правительства республики, которое начиналось словами осетинского поэта Коста Хетагурова: «Лучше умереть народом свободным, чем рабами деспоту служить». Обращение призывало всех тружеников городов, селений и горных аулов, партизан помочь воинам разгромить врага у стен Владикавказа.

Еще в пути генерал армии Тюленев распорядился о переброске в Северную группу войск некоторых соединений; что же касается существенных корректив, то их командующий фронтом внес уже здесь, когда ознакомился с положением дел на местах. Размышляя над планом обороны города, Иван Владимирович приходил к выводу, что противнику необходимо противопоставить свои тщательно продуманные, выверенные действия.

— Я приказал срочно перебросить на владикавказское направление дополнительные силы, — сказал Тюленев. — Необходимо, однако, чтобы части успели вовремя изготовиться к решительному сражению. А оно наверняка будет невероятно тяжелым. В сорока пяти километрах от города, на узком участке, в коридоре между гор, у так называемых Эльхотовских ворот, Клейст сосредоточил мощные силы и первым рванулся в долину и нанес удар. Помимо авиация и артиллерии, танков у противника насчитывается около трехсот.

— Разумеется, силы у Клейста уже не те, прежних резервов не осталось, — продолжал далее Тюленев, — тем не менее враг предпримет все, чтобы прорваться к стратегически важной Военно-Грузинской дороге.

Генерал-майору Тимофееву, назначенному в эти дня командиром корпуса, приказывалось занять оборону по внешнему обводу оборонительного района.

Познакомив собравшихся с планом командования, Иван Владимирович, невольно задержав взгляд на загорелом мужественном лице Тимофеева, закончил:

— Достоверно известно, что Гитлер собирается в самый святой наш день, Седьмого ноября, оповестить мир о том, что ключ от Кавказа в его руках, а фашистские колонны маршируют по Военно-Грузинской дороге. Гитлеровцы стоят у стен города, но судьба его в наших руках. Вот вам мое слово солдата: шестого вечером мы снова соберемся здесь, и наш голос донесется до самой Москвы.

…Ночью позвонил Сталин.

— Все подготовлено для обороны Владикавказа? — сухо спросил Верховный Главнокомандующий. Затем, выслушав короткий отчет Тюленева, заговорил теплее: — К вам я отправил американского генерала. Личного представителя президента США. Проявляет большой интерес к обороне Владикавказа. Пожелал побывать на одном из важных участков фронта… (Речь шла о генерале Патрика Дж. Хэрли, бывшем военном министре США.) — Надеюсь, вы не против, — продолжал Сталин каким-то бесстрастным голосом, — оказать нашему гостю такую возможность.