Появился Саша Прохоров на Терском комбинате сравнительно недавно, года, пожалуй, четыре назад. Приехал откуда-то с Урала. Профессии не имел, работал вначале разнорабочим, делал все, что скажут. Трудолюбивого парня сразу заметили, а вскоре определили в шахтерскую бригаду. Скромный, отзывчивый, исполнительный, он через год стал помощником мастера. Учился вечерами, проявил способности — выучился на мастера. А недавно женился, взял хорошую девушку, учительницу младших классов Таню Семенюк. Свадьбу справили в комбинатовском клубе. Предприятие помогло с жильем, и коллектив не остался в стороне — пусть становится тверже на ноги молодая семья…

— Не повезло Конраду, жаль его, — сказал Карстену Виктор, когда автобус отъехал от комбината.

Он намеренно заговорил о происшествии, чтобы выяснить, что по этому поводу думают соотечественники Конрада. Карл хмыкнул что-то неопределенное, а затем пожал плечами: вот и думай, что он хотел этим сказать. Остальные двое, Ганс и Эрик, сделали вид, что это их вообще не касается, и продолжали смотреть в окно. Ганс вообще за все пребывание в поселке не проронил больше десяти слов. Если ему что-то нравилось, он одобрительно восклицал: «Гут!» — и снова — молчок. В горы он ехал, как на работу. Полнейшее спокойствие сохранял и Эрик, крепкотелый парень лет двадцати пяти.

Виктора молчание гостей насторожило: что оно означает? Как его воспринимать? Соколову искренне было жаль Конрада. Он полагал, что именно тот пройдет весь маршрут лучше своих товарищей. Может быть, ошибался? А что, если болезнь придумана лишь как повод для отказа идти на Эльбрус? А что, если струсил светловолосый, хотя и виду не подавал и прямо об этом постеснялся сказать? Вот и товарищи как-то не желают о нем говорить… Впрочем, черт с вами! Не хотите, не говорите. Вам товарища не жаль, ну и бог с вами.

Виктор поднялся со своего места, направился к водителю. Сел сбоку на маленькую скамейку.

— Значит, так, Махар, — обратился он к водителю, щуплому, черноволосому парнишке, — едем через ущелье «Надежда». И поднимемся до Зеркального водопада.

— Мимо «каланчи»? — уточнил Махар Зангиев.

— На твое усмотрение. Тут ты выбирай дорогу сам.

— Ну, конечно, мимо «каланчи», — решил Махар; лицо его смуглое, совсем еще юное, но уже с черной полоской усов, расплылось в лукавой улыбке, словно он что-то замышлял. — Пусть иноземные гости посмотрят, какие у нас места! Виктор Алексеевич, расскажите им, как вы еще пацаном забрались на самую верхотуру «каланчи».

— Тебе-то откуда известно?

— Такое в тайне не удержать, — ответил Махар. — А все-таки как вам удалось подняться по такой отвесной скале?

— Возьмись — и у тебя получится.

— Честно говоря, пытался, — признался Махар. — Почти до седловины добрался, а дальше — никак. И у других пацанов не получилось. Да там гладкая стена! Не за что ухватиться.

Непринужденный разговор с Махаром невольно отвлек Виктора.

Автобус тем временем выехал на грейдерную дорогу, потянулся в сторону ущелья и стал подниматься вверх по серпантину.

— А что, до Ларисы подниматься не будем? — спросил Махар.

— Нет. Посмотрят на село издали.

У Зеркального водопада постояли недолго. И, взвалив на спину рюкзаки, отправились в путь. Медленно взбирались по крутой тропе. Наконец поднялись на утес, напоминающий грудь огромной птицы; отсюда виднелся ледник.

Внизу в зелени обильных фруктовых деревьев утопало селение. Пологие крыши домов едва просматривались. По обе стороны, точно ворота, возвышались сторожевые башни. Виктор остановил группу.

— А вот и наша Лариса, — отметил он буднично, полагая, что гости сами оценят по достоинству красоту живописной местности.

— Райский уголок! — заметил Карл, изумленный увиденным.

Ганс произнес привычное: «Гут!» — но глаза его на этот раз выражали неподдельный восторг.

Чуть выше высокогорного селения, сразу же за хвойным лесом, начинались огромные скалы; зеленый фон здесь резко сменялся первозданной белизной массивных заостренных кверху вершин, освещенных солнцем. Погода стояла ясная, небо — синее-синее.

Постояли, полюбовались, а затем снова отправились в путь, вышли к просторной площадке — отсюда просматривался Эльбрус. Двуглавая макушка могучей горы, упирающаяся мраморной белизной в синий купол неба, показалась совсем близко. Ослепительно сверкал под лучами солнца снег.

Растянулись цепочкой: впереди Виктор, за ним Карл Карстен и остальные альпинисты. Шли неторопливо, размеренно по глубокому белоснежному настилу. Под ногами похрустывала тонкая корка льда. И вдруг кто-то сзади сдавленно вскрикнул.

Виктор оглянулся — в снегу лежал Карстен. Он подошел и помог ему подняться. Карл стал объяснять, но как-то неуверенно, словно и сам толком не понял, что с ним произошло. Ощущение, говорил он, такое, будто горячая игла пронзила ногу и он на мгновение лишился сознания, и упал в снег.

— Оступился, наверно? — предположил Карл.

Он хотел продолжить путь и уж было решительно шагнул вперед, однако тотчас скривил лицо от боли. Идти он не мог.

Его окружили, удивлялись, сочувствовали; каждый пытался что-то посоветовать — высказывались разного рода предположения: может быть, мышцу свело судорогой, надо хорошенько помассировать, и боль тогда отпустит, пройдет.

Виктору вдруг стало безразлично, что случилось с Карлом — вмиг закралось в душу недоверие: да-да, теперь он ему не верил! Двое из группы в один и тот же день под разными предлогами отказались от восхождения. Почему?

— Какая досада, Виктор. — Карл был растерян, отводил, как показалось Виктору, виновато глаза, как провинившийся. — Как тебе объяснить? Еще утром в ноге появилась боль. Но такая… Как будто иголкой укололи — раз-другой. Такое со мной не случалось. Потом перестало колоть. И я успокоился. Не придал этому значения. Пойми меня правильно, но вчера… Я не должен был выпивать, Виктор. Но отказаться не смог… Горцы угощали от всей души. Говорили столько добрых слов…

Стали спускаться вниз. Карл держался за Виктора, прихрамывал, осторожно наступал на больную ногу, они плелись в хвосте цепочки. Устав, Карстен остановился и заговорил взволнованно:

— Виктор, мне нужно подняться на Эльбрус. Очень нужно, понимаешь? — Покосился в сторону снежных массивов какими-то страдающими глазами (он снял очки и держал их в руке). — Неужели ничего нельзя сделать? Не поверят, что из-за ноги… Скажут, не профессионал. Не альпинист. Ты меня понимаешь?

— Все мы люди, — вымолвил Виктор снисходительно. — И Конрад хотел, а вот заболел…

— Конрад — совсем другое дело, — возразил Карл. — Он не альпинист.

— А кто же? — насторожился Виктор и тоже сиял очки.

— Он любитель. Он может идти в горы, может — не идти. А я — совсем другое. Я поднимался на Монблан, Монте-Роза. Мечтал покорить Эльбрус, а потом отправиться на Тянь-Шань…

— Не отчаивайся. В другой раз…

Встретившийся им на окраине селения горец посоветовал обратиться к старику Мишо: лучше него, сказал, никто не поможет, золотые руки у исцелителя. И сам повел альпинистов к старику, тем более и идти-то было недалеко.

Мишо, невысокий, подвижный старик с живыми глазами, долго и внимательно осматривал поврежденную ногу.

— Так, так, — твердил он, сосредоточенный и по-деловому важный.

Ощупывал ногу двумя руками, мял то мягко, то сильно, приговаривая глухим голосом:

— Где больно — говори.

Карл морщился, но терпел, словно стеснялся сказать о своей боли старику.

— Простудил, а лечить, как надо, не лечил, — определил Мишо. — Так нельзя. — И покачал головой.

— Очень серьезно, отец? — спросил Виктор.

— Конечно, сынок! — Мишо улыбнулся и добавил дипломатично: — Когда касается здоровья, дорогой мой, это всегда серьезно. Будем лечить.

Мишо вышел ненадолго, принес банку, достал из нее мазь и стал втирать в ногу; он массировал, как профессиональный массажист — начинал со ступни и доходил до колена, а когда закончил — перевязал ногу старой шерстяной шалью.