Я обнял его за такой совет, а он уверил меня, что нетрудно будет внушить цырюльнику, будто Мелинда, увидав его случайно, пленилась его наружностью и жаждала знакомства с ним. Бентер и в самом деле поймал его на эту удочку и таких красках изобразил выпавшее на его долю счастье, что бедняга брадобрей потерял голову от радости. Его немедленно снабдили шутовским нарядом, принадлежавшим Бентеру, и последний рекомендовал его Четтеру как весьма приятного джентльмена, вернувшегося из путешествия. Мистер Четтер, занимавшийся тем, что представлял кавалеров весьма многим особам прекрасного пола как в столице, так и в ее окрестностях, согласился замолвить за него словечко Мелинде, и все свершилось по моему желанию.

В назначенный час я явился, разодетый наилучшим образом, и, в качестве маркиза, имел честь открыть бал с богатой наследницей, привлекавшей взоры всего общества несметным количеством драгоценностей, коими она украсила себя. Среди собравшихся я заметил Мелинду, которая не могла скрыть свою зависть, равно как и удивление, вызванное моим успехом. Любопытство тем более терзало ее, что до сей поры она ни разу не видела мисс Грайпуел, а Четтер, который один только и мог удовлетворить его, был занят разговором в другом конце комнаты. Я подметил ее нетерпение и радовался ее огорчению; усадив свою даму, я воспользовался случаем и прошел мимо Мелинды, не останавливаясь, с легким поклоном, чем увенчал свое торжество и усугубил ее негодование. Она изменилась в лице, приняла важный вид и с презрительной миной начала неистово обмахиваться веером, тотчас же разлетевшимся на куски, что немало позабавило всех, сидевших поблизости и наблюдавших за ней.

Наконец преображенный брадобрей повел ее танцевать и столь уморительно и развязно разыгрывал свою роль, что все присутствующие потешались над ним, а его дама была крайне пристыжена и, до начала контрдансов, в большом смущенье удалилась, сославшись на внезапное недомогание, которое ее кавалер, последовавший за ней, несомненно, почел не болезнью, а любовью, и, провожая ее домой, воспользовался случаем утешить уверением, что в свою очередь питает к ней страстные чувства. Как только они ушли, по комнате пронесся шопот любопытствующих «Кто он такой?», а Четтер мог сообщить о нем только, что это человек с большим состоянием, недавно вернувшийся из путешествия. Мне одному было известно его звание, но я притворился ничего не ведающим, ибо женское любопытство, как я хорошо знал, не удовлетворится такими неопределенными сведениями, и считал более удобным, чтобы открытие сделал кто-нибудь другой, а не я.

Между тем, соблазненный богатым призом, я попытался атаковать сердце мисс Грайпуел, но вскоре убедился, что оно слишком хорошо защищено чванством и равнодушием и устоит передо мной в подлинном моем обличье, а я не хотел, да и не мог, сохранять за собой позаимствованный мною титул дольше, чем на этот вечер. Как я и ожидал, все обнаружилось на следующий день. Цырюльник в простоте душевной открылся Мелинде и объяснил, на чем зиждились его надежды. Она заболела от такого афронта и после этого происшествия стыдилась в течение многих недель показываться в свете. Бедняге Четтеру не удалось оправдаться перед ней, а у мисс Грайпуел он попал в немилость за то, что представил ей меня как нобльмена, и его репутация и влияние весьма пострадали в обществе светских леди.

Видя, что средства мои сократились больше чем на половину, а дело нисколько не подвинулось с того дня, как я прибыл в столицу, я стал отчаиваться в успехе и впал в меланхолию, предчувствуя надвигающуюся нужду. Чтобы рассеять страх перед этим исчадием ада, я начал прибегать к бутылке и чаще, чем раньше, бывал в обществе. В особенности пристрастился я к театру, беседовал за кулисами с актерами, познакомился с законниками, живущими в Темпле^{80}, и в короткое время стал признанным остроумцем и критиком. В самом деле, могу, не хвастаясь, сказать, что я был способен к этому куда больше, чем любой из моих знакомцев, которые оказались, в общем, самыми невежественными и заносчивыми людьми, с какими только мне случалось вести беседу. И благодаря таким развлечениям я одержал верх над заботами, научился управлять своими мыслями и, когда мною овладевало мрачное раздумье, рассеивал его, призывая на помощь приятные мечты. Иначе чувствовал себя Стрэп, прибегавший к тысяче уловок, чтобы скрыть печаль, которая снедала его и уподобляла скелету.

Покуда я легкомысленно мчался навстречу бедности, пенни-почта^{81} доставила мне однажды письмо, написанное женским почерком и содержащее множество высокопарных комплиментов, горячие заверения в любви, изложенные весьма поэтически, пылкое желание узнать, свободно ли мое сердце, и просьбу оставить ответ в указанном месте для передачи Р. Б.; письмо было подписано: «Ваша неизвестная». Я потерял голову, от радости, прочитав эту любовную записку, коей восхищался как беспримерным образцом нежности и изящного вкуса, и уже по уши влюбился в ее автора, которого воображение рисовало мне богатой леди в расцвете юности и красоты. Воодушевленный этими домыслами, я приступил к работе и изощрялся, сочиняя ответ, достойный ее возвышенного слога и пламенных чувств. Я восторгался ее остроумием в самых выспренних выражениях; признавая себя не заслуживающим ее внимания, клялся, что очарован ее умом, и весьма патетически умолял удостоить меня свидания.

Закончив это послание и прочитав его Стрэпу, который запрыгал от радости, я поручил ему отнести письмо в указанное место, а именно в дом некоей портнихи, неподалеку от Бонд-стрит, и попросил посторожить у двери, чтобы разузнать, кто придет за ответом. Менее чем через час он вернулся с сияющей физиономией и сообщил, что вскоре после того, как он передал письмо, был призван носильщик портшеза, коему его и вручили с приказом доставить в дом богатого джентльмена по соседству, куда он (Стрэп) и отправился вслед за носильщиком и видел, как тот отдал его служанке, которая заплатила посланцу и захлопнула дверь. После расспросов в ближайшей пивной, где он потребовал пинту пива, Стрэп узнал, что у джентльмена, владевшего домом, есть одна единственная дочь, красавица, которая унаследует все его состояние; она-то и является особой, написавшей полученную мною записку.

Я разделял мнение Стрэпа и, поздравив себя с блестящими видами на будущее, немедленно оделся и торжественно прошелся мимо дома, где обитала моя неведомая обожательница. И тщеславие мое было удовлетворено, ибо в одном из окон столовой я увидел прелестное юное создание, которое, как показалось мне, следило за мной с необычным любопытством. Для того, чтобы угодить ей и вместе с тем усладить свои взоры, я остановился и начал отдавать распоряжения Стрэпу, стоя как раз против ее окна, благодаря чему получил возможность разглядеть ее более отчетливо и порадоваться своей победе над таким совершенным существом. Через несколько минут она удалилась, и я пошел пообедать, упоенный надеждой, которая лишила меня аппетита и побудила провести вечер дома, предаваясь мечтаниям.

На следующий день, рано утром, я имел счастье получить еще одно послание от моей неведомой очаровательницы, выражавшей неизъяснимую радость по случаю получения моего письма, которое, предлагая ей мое сердце, убедило ее, сколь оно драгоценно. Наибольшее удовольствие испытала она, обнаружив, что я так пленен ее умом, ибо этим обстоятельством она не только польщена, превыше всего, но и удостоверилась в моей собственной проницательности. Что касается до свидания, коего я домогался, то, по ее уверениям, она жаждала его не меньше, чем я, однако она должна не только принести маленькую жертву приличиям, но и убедиться в моих честных намерениях, прежде чем исполнить мою просьбу. Впрочем, она давала мне понять, что хотя ей и надлежит уважать мнение некоторых особ, но в деле, столь близко касающемся ее счастья, она решила следовать своим влечениям и предпочесть их советам всего мира; что же до денег, то они не понуждают ее прислушиваться к сим советам, ибо она располагает своим состоянием самостоятельно и ни от кого не зависит.