Голова пострадавшего была обмотана на манер белого кокона, в середине пучились большие, заплывавшие отеком напуганные глаза.

Тут же сидели его жена и сестра.

Венгер пришел в себя только здесь, в Хадасе, и уверял всех, что отлично себя чувствует на своей сложной американской кровати с неясного назначения рычагами по краям.

Жена ничего не знала о том, что произошло.

—Чего он подался в центр? Что ему там?

Я чувствовал себя скотиной. Часто спускался вниз покурить. Огромный больничный комплекс возвышался над долиной Эйн-Кэрем с ее чудотворным источником и поднявшимися вокруг него много веков назад монастырями… Еще дальше виднелись отроги Иудейских гор. Библейский первобытный ландшафт.

Я позвонил на автоответчик Хэдли. Мы не стали обсуждать подробности. Я попросил ее прислать охрану для Венгера. Посовещавшись, мы остановились на Тамарке. Было решено, что она выдаст себя за родственницу. Это было вызвано тем, что вход в палаты был совершенно свободный. Приходили целыми семьями. Сидели в кафе внизу. Евреи, арабы, эфиопы. Без всяких ограничений. О халатах для посетителей не было и речи. Тут же шастали многочисленные туристы: в синагоге больницы были выставлены знаменитые витражи Марка Шагала — двенадцать, по числу колен Израилевых…

Венгер успокаивал жену. Болтал не переставая. От этого она беспокоилась еще больше.

—…В глухой деревушке Косовец в Польше жил бедный еврей по имени Реувен… Слышите?

Жена и сестра знали больше о его состоянии. Сестра Венгера, психиатр, умоляла его хоть минуту помолчать.

—Подожди! И вот Реувену привиделось во сне, ктов Варшаве под главным мостом через Вислу закопан клад, золото. Он пошел в Варшаву и начал высматривать место под мостом. Охрана моста его задержала. Он рассказал свой сон о кладе. «Да разве можно верить снам? — Начальник охраны засмеялся. — Мне тоже недавно приснился сон… В деревне Косовец живет будто еврей по имени Реувен, у него в доме под печкой закопан клад, чистое золото. Но я же не еду к черту на рога искать сокровища!» Реувен вернулся в свой дом и стал копать. И выкопал из-под печки чистое золото…

—Тебе плохо, Изя? — спросила жена.

—Счастье у каждого в доме. Только копать надо глубоко и усердно…

Он впал в забытье.

Я вложил ему в ладонь золотую серьгу, купленную на Бен Иегуда. Она напоминала мормышку. Венгер благодарно сжал мне ладонь.

Арабский мальчик, медбрат, попросил всех выйти…

Ночью под окнами рвануло. Пламя поднялось к моим окнам на третьем этаже. Я спустился в подъезд. Одна из припаркованных на Элиягу Голомб машин полыхала. На галерее уже стояли почти все соседи. Переливчатый звук полицейского мобиля слышался где-то недалеко. Несколько человек убирали свои машины, стоявшие поблизости. Хозяина горевшей машины я не дождался. Пошел спать. Я знал, чью машину рвануло и кто это сделал. Взорванная машина принадлежала Владу. У моих соседей тоже было определенное мнение на этот счет. На мое вежливое «Шолом! Ма шломхэм?» никто не ответил. А зеленоглазая Рут и старшая по подъезду Шарон попросту отвернулись.

Звонок раздался сразу, едва я перешагнул порог.

—Машина — подарок за счет фирмы…

Хэдли не назвала себя.

— Он весь день мотался за тобой. С корешом. А тут твой друг… Он его и перекрестил…

— А со мной?

— Он же. Он сам сидел за рулем… Мы его знаем. Он и меня начинал шантажировать. Газовый баллон, помнишь? У нас свои счеты.

— Чего он здесь?

— Прилетел вышибать долги и застрял! Ему перекрыли выезд.

— Что в больнице?

— Тамарка звонила: «Все в порядке…» У нее телефон. Вот номер…

С утра на вилле начались непонятные приготовления. Снова был вынесен длинный, с пластиковым покрытием стол и две скамьи с прямыми спинками, типа садовых. В центре по-прежнему стоял стул с «клопом». Для него словно не было места в доме. Он был из другого гарнитура…

Незнакомый боевик помог подруге Ургина накрыть стол. Готовился прием. Появились французские прозрачные тарелки дымчатого стекла, фужеры, стопки. Потом на стол принялись сносить снедь. В основном зелень — овощи, травы. Но в изобилии — бутылки. В бинокль мне были видны разнокалиберные емкости. «Водка, коньяк, ром…»

Я отложил бинокль, набрал номер телефона. Тамарка меня узнала, разговаривала намеренно безразлично.

—В порядке… Тут русский врач. Я интересовалась. К субботе обещают выписать. Здесь долго не держат… — Неожиданно она спросила: — Как ты?

Она была неплохой девчонкой. Жизнь в борделе, на которую она подписалась, не позволяла ей, общаясь со мной, делать вид, будто ничего не происходило.

—Я живой. Спасибо. Как ты?

Она помолчала.

—Не знаю. Хэдли собирается перебазироваться. Может, в Антверпен уедем…

События у виллы развернулись внезапно и стремительно. Два джипа быстро перевалили через вершину Байт ва-Ган, устремились по склону. Вилла мгновенно изготовилась к обороне. В бинокль было видно, как в окнах чуть приподняли жалюзи. Рамы со стеклами были убраны. Появились стволы. Вилла стала похожа на крепость.

На верхнем этаже страшно прохрипел пит-бультерьер. Его перемещали вместе с театром военных действий! Полицейская собака почувствовала угрозу и рвануласьв бой, как обычный полицейский.

Машины остановились. Из первого джипа, «чероки», вышли двое.

Это были телохранители, они хотели убедиться в том, что условия обговоренной встречи соблюдены. Оба подняли ладони, показывая, что безоружны. Направились к дому.

Из виллы появился Окунь. Мускулистый, крепкозадый. Похоже, на этот раз ноги плохо ему повиновались.

Вышедшие из машины осмотрели накрытый стол перед виллой, попросили что-то изменить на площадке. Окунь махнул рукой. Ургин и один из кавказцев переставили стол. Теперь он стоял под защитой боковой стены.

Тем временем от джипа к вилле в черной кожаной куртке уже шел воистину высокий гость. В нем было около двух метров роста. Я знал его, эту кожаную куртку, с которой он не расставался. Воротник куртки был поднят.

«Как обычно…»

Здоровый высокий «шкаф»…

Это был Лобан. Авторитет, воскресший из мертвых после расстрела группировки в ресторане… У него еще не отросли волосы после больницы. Лобан прошел к столу, сел в дальнем от входа конце под защитой боковой стены. Оба телохранителя встали позади, прикрыв его от выстрелов из окна второго этажа.

Одновременно из виллы уже выходили О'Брайен, Ламм и уже знакомый мне кавказец-телохранитель со своей непременной жвачкой.

Парад авторитетов и их секьюрити отозвался во мне неожиданным прозрением:

«В доме Ламма в Рехавии сейчас никого нет!»

Что-то, однако, удержало меня у окна. Я не спускал глаз с О'Брайена. Миллионера было хорошо видно. Тяжеловатый, с чуть набыченной головой и короткой накачанной шеей, он шел первым. На нем, как всегда, ладно сидел отлично сшитый костюм, подчеркивавший фигуру и пластику борца-классика.

О'Брайен и Лобан пожали руки друг другу. Они не просто поздоровались. Это был жест перезаключения договора о намерениях. Соглашение о принятии новых условий. Криминальный мир заставил О'Брайена подчиниться. О'Брайен улыбнулся, показал на стол. В манерах чувствовались подчеркнутая медлительность как свидетельство независимости, бесстрастная открытость —все компоненты, идущие от традиционного кавказского шика.

Из джипов один за другим стали появляться бандиты, приехавшие с Лобаном. Молодые, коротко стриженные, в куртках, в черных костюмах.

Началась трансляция.

Лобан говорил громко — для тех, кто пока еще находился внутри.

«А где Ваха?! Я хочу взглянуть ему в глаза! Я их до сих пор вижу! Все эти месяцы! Он смотрел мне в лицо, когда стрелял в меня в ресторане!.. А ведь мы поклялись! Он стал моим братаном!»

О'Брайен что-то приказал своему секьюрити. Тот передал дальше. В вилле громыхнуло. Там раздался выстрел.

«Ваха!..»

Из виллы снова появился Ургин. Похоже, именно он принес своего шефа в жертву разрешения кризиса между крышами банка «Независимость» и «Алькада».