— Такой вот визит может убить Фредль.

— Я в этом сомневаюсь. Их учат не привлекать внимания, но в дальнейшем мы постараемся обойтись без нежелательных встреч. А потому не будем терять времени.

Он подошел к телефону, набрал номер. Когда ему ответили, быстро заговорил по-испански. Разобрать слова я не успевал, но определил, что говорит он на чистейшем кастильском. Разговор длился ровно три минуты. Падильо положил трубку и повернулся ко мне.

— Нас ждут через полчаса.

— Та самая женщина, которая любит хорошо одетых гостей?

Он кивнул.

— Она стареет, но по-прежнему отдает предпочтение красивым вещам. А краше денег для нее ничего нет.

— То есть она обойдется нам в энную сумму?

Падильо покачал головой.

— Едва ли. Думаю, она поможет нам из сентиментальности. Давным-давно она любила моего старика.

— В Испании?

Вновь он кивнул.

— Когда его убили в Мадриде, она переправила мою мать и меня сначала в Португалию, а потом в Мексику.

Мать Падильо, эстонская красавица, вышла замуж за испанского адвоката, которого победители расстреляли в 1937-м. Мать и сын эмигрировали в Мексику. Мать давала уроки музыки и иностранных языков. Знала она их шесть или семь и всем научила Падильо. Умерла она в начале сороковых от туберкулеза. А вот на пианино он играть так и не научился. Рассказал он мне все это еще в Бонне, при нашей первой встрече. Именно уникальное владение иностранными языками и привлекло к нему внимание разведывательных ведомств.

— И что сейчас поделывает бывшая пассия твоего отца?

— Приглядывает за моими коллегами, которые все еще при деле.

— Ты хорошо ее знаешь?

— Отлично. За эти годы мы виделись несколько раз.

— Она не делилась с другими тем, что узнала от тебя?

— А мы не будем рассказывать ей то, что знаем.

Такси доставило нас в Чеви Чейз, тихий, спокойный район, где и проживала сеньора Маделена де Романонес. В двухэтажном кирпичном особняке, выкрашенном белой краской. Построили его в тридцатых годах, так что краска немного облупилась. Терраса находилась слева, в тени высоких елей, и в жаркий день на ней, несомненно, царила прохлада. Я заплатил водителю, и мы подошли к парадной двери. Падильо нажал кнопку звонка. Изнутри донеслась переливчатая трель, залаяла собака. Как мне подумалось, маленькая. Дверь приоткрыла чернокожая служанка.

— Мы хотели бы увидеться с сеньорой де Романонес. Я мистер Падильо. А это — мистер Маккоркл.

— Миз Романонес ждет вас, — она сняла цепочку и распахнула дверь.

Вслед за ней мы пересекли холл и остановились перед сдвижными дверьми. Служанка раздвинула их и отошла в сторону. Падильо вошел первым.

К моему удивлению, нас встретила далеко не старуха. Должно быть, ей едва перевалило за двадцать, когда она полюбила отца Падильо, а теперь не исполнилось и шестидесяти, причем в полумраке гостиной она легко сходила за пятидесятилетнюю. Выпрямившись, она сидела в кресле и улыбалась, пока Падильо шел через комнату, чтобы поцеловать ей руку.

— Позвольте представить вам моего коллегу, мистера Маккоркла.

Я поклонился, также поцеловал ей руку, выслушал вежливые слова о том, что она рада нашей встрече. По руке бежали голубые вены. Кольца стоили никак не меньше десяти тысяч долларов.

— Полагаю, ты, Майкл, и вы, мистер Маккоркл, выпьете со мной кофе?

— С удовольствием, — в унисон ответили мы.

— Можете подавать кофе, Люсиль, — приказала она стоящей у порога служанке.

— Да, мадам.

Служанка отбыла на кухню, а мы с Падильо заняли два стула по другую сторону уже накрытого скатертью столика на изогнутых ножках, оканчивающихся головами льва со стеклянным шаром в пасти. Остальная мебель принадлежала к тому же историческому периоду, правда, я затруднялся определить, к какому именно. Полированное темное дерево тускло блестело. Пол покрывали восточные ковры. На стенах висели написанные маслом фамильные портреты. Так мне, во всяком случае, показалось, хотя изображенные на них люди могли и не иметь ни малейшего отношения к предкам сеньоры де Романонес. В углу стоял кабинетный рояль с поднятой крышкой и нотами на подставке. Создавалось впечатление, что хозяйка закончила играть только перед нашим приходом. От внешнего мира гостиную отгораживали плотные темно-бордовые портьеры. Вероятно, солнечный свет никогда не падал как на восточные ковры, так и на покрытые паутиной морщинок лицо и шею сеньоры де Романонес.

— Как давно мы не виделись, Майкл, — продолжала улыбаться она. — Я уже начала терять надежду, — голос у нее был удивительно мелодичный, не громкий, но повелительный.

— Три года тому назад, в Валенсии, — уточнил он.

— Вы говорите по-испански, мистер Маккоркл?

— К сожалению, недостаточно хорошо.

— Зато он прекрасно владеет немецким, — пришел мне на помощь Падильо. — Если вы отдаете предпочтение...

Улыбка стала шире.

— Я по-прежнему осторожна, Майкл. Мы будем говорить на немецком. Обычно, Майкл, ты заглядываешь ко мне, когда у тебя возникают серьезные осложнения.

— Я благодарю за них Бога, ибо они дают мне возможность увидеться с вами.

Она рассмеялась.

— Дай мне сигарету. Комплиментами ты напоминаешь мне отца. Он всегда был такой обходительный, хотя и абсолютно не разбирался в политике.

— Однако вы часто помогали ему, Маделена. И моей матери.

Она помахала рукой с сигаретой, которую дал ей Падильо.

— Помогала, потому что без памяти влюбилась в него, хотя он уже был женат. А твоей матери я помогала ради тебя. Она мне, откровенно говоря, не нравилась. Слишком красивая, слишком интеллигентная, слишком добрая, — она помолчала, заулыбалась. — Опасная конкурентка, знаете ли.

Вошедшая служанка поставила поднос перед сеньорой Романонес. Из серебряного кофейника та разливала кофе в чашечки из тончайшего фарфора, которые затем служанка передавала нам.

— Пока все, Люсиль.

— Да, мадам, — служанка вышла, закрыв за собой сдвижные двери.

— Так как вам нравится мое гнездышко на окраине?

— Признаться, я удивился, узнав, что вы покинули Мадрид. И удивление мое еще более возросло, когда мне сказали, что вы поселились в Вашингтоне. Я могу представить вас в Нью-Йорке, Маделена, но не в Вашингтоне.

Опять она помахала рукой с сигаретой. Очень грациозно.

— Мой милый юноша, именно здесь вершатся сейчас судьбы мира. Когда-то это был Берлин, потом Мадрид, Лондон. Сегодня это Вашингтон или Гонконг. Я отдала предпочтение Вашингтону.

— Как я понимаю, дела ваши идут хорошо?

— Превосходно. Я встретила тут много давних друзей и нашла новых. Кстати, среди них немало наших общих знакомых, так что нам есть о чем поговорить.

— Я бы с удовольствием, но времени у нас в обрез, а мне вновь необходима ваша помощь.

Она вздохнула, аккуратно положила сигарету в пепельницу.

— На этот раз тебе придется заплатить, Майкл. Раньше я помогала тебе из сентиментальных воспоминаний, но теперь ты так легко не отделаешься. Цена такова: в самом скором времени ты проведешь у меня час и послушаешь мои воспоминания.

— Это не плата, а награда, — возразил Падильо. — Для нас это большая честь, и мы непременно воспользуемся этим поводом, чтобы вновь заглянуть к вам.

Она улыбнулась.

— Ты даже лжешь в точности, как твой отец. Ты еще не женился?

— Нет.

— Тогда я поработаю свахой. Ты — знатная добыча, и я берусь найти тебе богатую невесту.

— Я буду у вас в неоплатном долгу и полностью доверяю вашему вкусу.

— А что тебя интересует сейчас?

— Я бы хотел найти, если это возможно, трех человек.

— Они в Штатах?

— Так мне говорили.

— Их имена?

— Филип Прайс, Ян Димек и Магда Шадид.

— Странная компания, Майкл, — она перешла на английский. — Англичанин, поляк и Магда, полувенгерка, полусирийка. Я не подозревала, что ты ее знаешь.

— Мы встречались. Они в городе?

— Двое, Магда и Прайс. Димек временно в Нью-Йорке.

— Вы можете связаться с ними?