– Послушай меня, Муусу. У вождя, у этого Туммасука, есть медный котел и бидон для керосина. – Я сунул в руку индейцу гладкий, отполированный волнами камень. – В поселке уснули, и звезды вышли на небо. Ступай, вползи тихонько в хижину вождя и ударь его вот этим по брюху, да покрепче. Пусть надежда на мясо и другую сытную пищу, которую мы с тобой скоро будем есть, придаст силу твоим ослабевшим рукам. Поднимется суматоха и крик, и вся деревня сбежится сюда. Но ты не бойся. Действуй бесшумно и скройся в ночной мгле среди общего замешательства. А когда женщина Ипсукук – та, что мажет лицо патокой, – окажется рядом с тобой, ударь и ее и каждого, у кого есть мука, каждого, который тебе попадется. А потом и сам начни вопить, как от боли, и корчиться, и ломать руки, делая вид, что тебя тоже постигла в эту ночь кара богов. И тогда, Муусу, мы добьемся того, что нас будут почитать, и все будет наше: жестянка с чаем, и первосортное курево, и твоя прекрасная Тукеликета.

Муусу отправился выполнять поручение, а я терпеливо поджидал его в хижине. Я уже ощущал во рту вкус табака. И вот в ночной тишине раздался вопль, а вслед за этим поднялась суматоха и крики, от которых содрогнулись небеса. Я схватил бутылку с «болеутолителем» и помчался. В деревне было очень шумно, женщины плакали, всех охватил страх. Туммасук и женщина Ипсукук, корчась от боли, катались по земле, а за компанию с ними еще несколько человек и среди них Муусу. Я расшвырял тех, кто мешал мне пройти, и поднес бутылку к губам Муусу. Он мгновенно исцелился и перестал выть.

Тогда и другие пострадавшие стали молить, чтобы я дал им этого снадобья. Я торжественно изложил свои условия и, прежде чем они отведали лекарство и исцелились, получил от Туммасука медный котел и бидон для керосина, от женщины Ипсукук – сахар и патоку, а от других страждущих – изрядное количество муки. Шаман злобно смотрел на людей, ползавших у моих ног, но с трудом скрывал свое удивление. Наконец, я удалился, гордо подняв голову, а Муусу кряхтел и сгибался под тяжестью добычи, которую он нес за мной к нашей хижине.

И вот я принялся за работу. В медном котле Туммасука я смешал три кварты пшеничной муки с пятью квартами патоки и прибавил к ним двадцать кварт воды. Я поставил котел поближе к огню, чтобы в тепле месиво перебродило и стало крепким. Муусу, смекнув, в чем дело, заявил, что я невероятно мудр, мудрее самого царя Соломона, который, как он слышал, славился своей мудростью в древние времена. Керосиновый бидон я пристроил над жаровней, вставил в его носик трубку, а в трубку – полую кривую кость. Пока я прилаживал к колену ружейный ствол, Муусу натолок льду, и я обложил среднюю часть ствола толченым льдом. Под отверстие на другом конце ствола я подставил чугунок. Когда мое варево приобрело достаточную крепость – а для этого потребовалось целых два дня, – я наполнил им бидон и зажег заранее приготовленные фитили.

Когда все было готово, я сказал Муусу:

– Ступай к старшинам поселка, приветствуй их от моего имени и пригласи в мою хижину – провести эту ночь со мной и с богами.

Варево весело булькало в бидоне, когда гости один за другим стали отодвигать шкуру, которой был завешен вход, и тихонько входить в хижину. Я накладывал колотый лед на ствол, и из его отверстия капала в чугунок жидкость. Это был обыкновенный самогон. Но они не имели о нем никакого понятия и только боязливо хихикали, когда я расхваливал качества этого напитка. Я заметил огоньки злобной зависти в глазах шамана и, кончив речь, усадил его рядышком с Туммасуком и женщиной Ипсукук. Когда я дал им выпить, глаза у них увлажнились, а желудки согрелись, и они не только перестали бояться, но стали жадно просить еще. Я накачал их как следует, потом взялся за других.

Туммасук принялся хвастаться, как он убил однажды белого медведя, и столь энергично жестикулировал, что чуть не пришиб брата своей матери, но никто не обратил на это внимания. Женщина Ипсукук стала всхлипывать, вспомнив сына, погибшего много лет назад среди торосов, а шаман пророчествовал и творил заклинания. К рассвету все уже лежали на полу и крепко спали. Так они провели ночь о богами.

Остальное все ясно, не правда ли? Новость о магическом напитке быстро распространилась по деревне. Напиток был выше всяких похвал. Язык человеческий слишком беден, чтобы описать хотя бы десятую долю всех тех чудес, какие он творил. Он успокаивал боль, утолял печали, воскрешал в памяти былое, лица умерших и забытые мечты. Он огнем разливался по жилам, он жег, не сжигая. Он вселял в сердца отвагу, распрямлял спины, он делал мужчин еще мужественней. Он приподнимал завесу, скрывавшую будущее, вызывал видения и рождал пророческий дар. Он преисполнял всех мудростью, раскрывал тайны. Не было предела его чудодейственным свойствам, и скоро все пожелали провести ночь с богами. Люди отдавали мне самые теплые меха, самых сильных собак, самое лучшее мясо. Но я продавал самогон с большим разбором: только тем, кто приносил взамен муку, патоку и сахар. У нас накопились такие большие запасы, что в хижине уже не хватало места, и я велел Муусу построить хранилище для провизии.

Не прошло и трех дней, как Туммасук разорился. Шаман, который после первого раза больше не пил допьяна, внимательно следил за всеми моими действиями и почти неделю не вылезал из нашей хижины. Однако через каких-нибудь десять дней даже Ипсукук истощила все свои запасы и ушла домой, едва держась на ногах.

Но Муусу все еще был недоволен.

– Ах, господин, мы накопили много патоки, и сахара, и муки – это целое богатство. Но хижина у нас все же плохая, одежда износилась, и спим мы на ветхих шкурах. Мой желудок просит такого мяса, которое не оскорбляет неба своим зловонием, я хочу чая, который пьет Туммасук, и еще мне очень хочется курить табак шамана Нивака, замышляющего погубить нас. Я наедаюсь до тошноты мукой и сахаром, и патоки у нас вволю, но сердце Муусу тоскует, а постель его пуста…

– Замолчи, глупец, – ответил я, – ты ничего не понимаешь. Не торопись, умей ждать, и мы завладеем всем. А если мы вздумаем сразу все заграбастать, то добудем мало и в конце концов останемся ни с чем. Ты сущий ребенок, и не понять тебе мудрых мыслей белого человека. Держи язык за зубами и наблюдай. Я покажу тебе, как действуют мои братья за морем и как они прибирают к рукам все богатства мира. Это называется «бизнес», а что ты понимаешь в бизнесе?

На следующий день Муусу прибежал в хижину, запыхавшись.

– Господин, странные дела творятся в хижине шамана Нивака! Все пропало, не будет у нас теперь теплых мехов и хорошего табака. А все из-за того, что ты гонялся только за патокой и мукой. Сходи сам и убедись, а я присмотрю за варевом.

Я пошел в хижину Нивака и увидел, что он смастерил собственный перегонный куб, искусно скопировав мой. Шаман встретил меня, едва скрывая торжество. Да, этот Нивак был человек смекалистый и, видимо, спал в моей хижине не очень крепко.

Однако я ничуть не был встревожен, ибо я знал то, что мне нужно было знать. Возвратившись в свою хижину, я стал внушать Муусу:

– К счастью, право собственности признается этим народом, которому не дано было узнать других принятых в человеческом обществе законов. И так как право собственности здесь уважают, мы с тобой скоро разжиреем. Кроме того, мы введем новые порядки, каких другие народы достигли ценою великих трудов и страданий.

Муусу весьма смутно понимал то, что я ему говорил, пока не явился к нам шаман и не стал, сверкая глазами, с угрозой в голосе, требовать, чтобы я продал ему часть своих запасов.

– Во всей деревне нет больше муки и патоки! – кричал он. – Ты хитростью выманил все у моего народа за то, что они спали с твоими богами. У них теперь нет ничего, кроме слабости в коленях, пустоты в голове и жажды, которую нельзя утолить холодной водой. Это сделал ты! Но мой голос имеет власть над ними, и тебе лучше торговать со мной так же, как ты торговал с ними, когда получал от них патоку и муку.

И я ответил:

– Это дельные слова. Сама мудрость говорит твоими устами. Давай торговать. За вот это количество муки и патоки ты дашь мне жестянку чая и два ведра табака.