— Я уже сказала — нет. Но вы уверены, что я справлюсь?
— Мы на это очень рассчитываем. И верим тебе.
— Спасибо, товарищ Роберт. Только я вот не знаю… Конечно, мне очень хотелось бы вернуться в Дрезден, но я ведь оттуда сбежала, и в трудовом управлении должна была остаться моя карточка…
— Твое досье оттуда изъято, об этом позаботились прежде всего. Кроме того, теперь ты будешь там проходить по совершенно другому отделу — раньше ты была «восточная работница», теперь ты немка. Ничего общего! Ну, а если тебя смущает отсутствие опыта такой работы, то ведь каждый из нас когда-то пришел в подполье неопытным, верно? Решать самой тебе ничего не придется — тобой будут руководить люди, которые давно умеют это делать. От тебя потребуется одно: точно выполнять инструкции! Так, ладно… — Роберт посмотрел на часы. — Можно считать, мы договорились?
— Да, конечно! — горячо заверила Людмила. — А когда мне…
— Жди, ты все получишь, как только будет готово. А пока сиди тут, отдыхай, из дому не выходи, с Лангмайером на политические темы лучше не спорь. Это такой казуист, охмурит — сама не заметишь… Есть у тебя еще какие-нибудь вопросы, может быть — просьбы?
— Одна, если можно.
— Выкладывай, — разрешил Роберт, складывая аккуратно разглаженную вощеную бумажку из-под бутербродов.
— Понимаете, это на всякий случай… Я вам напишу один адрес — русскими буквами, разборчиво, — и вы просто сообщите туда после войны, если… со мной что-нибудь случится.
— Ну, девочка, ты совсем, видно, того, — Роберт, глядя на нее сожалеюще, посверлил пальцем свой висок. — Представь, что я вот сейчас выхожу отсюда, и меня берут на улице, а потом находят при мне адресок, разборчиво написанный русскими буквами. Соображаешь последствия?
— В самом деле… Простите, я не подумала!
— Вот это тебе прежде всего надо будет освоить: хорошенько думать, и думать вовремя. Иначе с тобой и впрямь «что-нибудь случится». И очень скоро! Ну, ладно, ладно, это уж я тебя пугаю, все будет в порядке, не волнуйся. Чей адрес хотела дать — родителей?
— Да, мамин…
— Все будет в порядке, — повторил Роберт. — Ну, а если что — война все-таки, мало ли как может обернуться, — мы сообщим… потом. Настоящее твое имя нам известно, откуда тебя привезли в рейх — тоже знаем, так что… Но ты об этом не думай! — он подмигнул ей ободряюще. — Выше голову, товарищ, в Дрездене тебя все время будут подстраховывать…
Она прождала два дня, а на третий — одиннадцатого февраля — утром явился паренек в серой униформе флакхельфера. [27]
— От Роберта, — сказал он, хмурясь от старания выглядеть суровым, и вручил плотный конверт, — Здесь направление на работу, вы сдадите его в отдел кадров «Заксенверке», а также железнодорожные билеты и разрешение на въезд в протекторат.
— Но зачем мне, простите, въезжать в протекторат? Роберт сказал, что я еду в Дрезден!
— Так точно, через Вену и Прагу. Это дольше, но безопаснее — те линии бомбят реже. Ваш поезд — Штутгарт-Вена, сегодня в двадцать один тридцать, с вокзала на Орлеанплац. Знаете, как туда доехать? Отсюда любым трамваем до площади Одеон, а там пересядете — вам укажут, на какой, налево, через Хофгартен. В Дрездене остановитесь по адресу, который Роберт вам дал. Вы его запомнили?
— Да, да, конечно.
— Вам надо будет сойти с поезда в Штрелене, это последняя остановка перед…
— Спасибо, я очень хорошо знаю Дрезден. Роберт просил что-нибудь передать?
— Нет, только сказал, что желает успеха. И я тоже!
Еще больше нахмурившись, флакхельфер почтительно пожал протянутую Людмилой руку, покраснел до корней волос и вышел.
На вокзал Остбанхоф Людмила приехала заранее. Поезд из Штутгарта опаздывал, в залах ожидания было не протолкнуться, и она сидела на перроне на своем чемоданчике, совершенно окоченев от холода.
— Алло, Трудхен, — раздался рядом простуженный голос. Вздрогнув от неожиданности, Людмила подняла голову — перед ней стоял ее аугсбургский знакомец «Джонни» Гейм.
Вид у юного аристократа был плачевный — куцая не по росту коричневая шинель тодтовца, огромные ботинки и зеленая солдатская пилотка, для тепла отвернутая краями на уши.
— Боже, на что ты похож! — воскликнула Людмила. Она встала и протянула Гейму руку, которую тот поцеловал, элегантно изогнувшись. — Все-таки, значит, ты выбрал это?
— Как видите, — он вздохнул и показал нашитую на левом рукаве пониже локтя черную полоску с белыми готическими буквами: «Deutscher Volkssturm — Wehrmacht», отдал честь и попытался щелкнуть каблуками своих гигантских штиблет. — Фольксштурмист второго призыва Гейм — по приказанию!.. Вот так-то, моя дорогая. Как говорится, из двух зол… Здесь хоть есть некоторые шансы — нас все-таки отправляют на Западный. А вы куда перебазируетесь? И что вы вообще делаете в Мюнхене?
— Я, вероятно, буду здесь жить… а сейчас еду к одной родственнице — в Вену.
— Ах, Вена, — опять вздохнул Гейм. — Какой это был сказочный город до аншлюсса! Однако вы совершенно замерзли, пойдемте, я угощу вас так называемым эрзац-глинтвейном, разумеется безалкогольным.
Он поднял ее чемоданчик и вкрадчивым движением взял Людмилу под руку.
— Еще вчера я был счастливым обладателем целой бутылки коньяка, — сказал он. — Но перед посадкой в эшелон, во время проверки личного имущества, наш группенфюрер заглянул ко мне в рюкзак и, хотя бутылка была тщательно завернута, все же ее обнаружил. В таких случаях солдату остается только предложить начальству угощение. Словом, коньяка у меня больше нет, а группенфюрер теперь со мной на «ты».
— Но, Джонни! Если ты пьешь коньяк с генералами, неужели тебе не могли по знакомству выдать хотя бы приличные сапоги? Потому что штиблеты у тебя совершенно как у Чарли Чаплина.
— Дорогая, вы заблуждаетесь. Группенфюрер в фольксштурме — это отнюдь не то, что в войсках СС. У нас группенфюрером зовется командир группы численностью до девяти человек.
— Ах вот что. Я думала, ты вращаешься в высших сферах.
— Нет, с некоторых пор стараюсь их избегать.
— Это и есть ваш поезд? — спросила она, увидев за немытыми окнами вагона несколько унылых физиономий.