— Э, я уже с ней поговорил, не думайте. Она только сказала, чтобы не слишком поздно. Чтобы обязательно к восьми были здесь.

— А, ну тогда хорошо! — опять просияла Таня. — Неужели вы так из самой-самой Монголии и приехали?

— Из Монголии, — улыбнулся лейтенант.

— Ох как интере-е-есно… так когда мы едем?

— Когда захотите, у меня здесь машина.

— Ага… ну, тогда я сейчас, только переоденусь. Вы самураев видели? Правда? Ой-ой-ой… ну хорошо, вы подождите минутку, я сейчас… потом вы мне все расскажете…

Таня бегом вернулась в спальню и начала тормошить Людмилу.

— Люся, вставай сейчас же, слышишь! Приехал лейтенант от Дядисаши, из Монголии — давай мне свою парадную юбку, плиссированную, быстро! — я сейчас с ним еду в Кисловодск — а то я свою еще не зашила…

Людмила приподнялась на локте:

— От Александра Семеновича, серьезно? И что он рассказывает?

— Не знаю, я еще не говорила… где юбка, Люся? — нетерпеливо крикнула Таня, выбрасывая из тумбочки Люсины вещи.

— Вон, внизу. Сложи все аккуратно, как было, слышишь ты?

— Ой, Люсенька, сложишь потом сама, мне же некогда.

За окнами резко запел сигнал горниста — мертвый час окончился. Девочки окружили Таню, забрасывая ее вопросами. Все знали, что у Николаевой есть дядя — танкист, носящий две шпалы и сейчас принимающий самое непосредственное участие в событиях на Халхин-Голе, и новость о приехавшем от него лейтенанте заинтересовала всех.

— Не галдеть, девчонки! — крикнула Таня. — Я ведь и сама еще ничего не знаю! Наберитесь терпения, вот приеду — тогда расскажу. Люся! Смотри скорее: вот эти рукава как лучше — оставить так, длинными, или закатать?

— Пожалуй, лучше закатать выше локтя, — подумав, сказала Людмила.

— Угу, по-моему тоже… — Таня принялась закатывать рукав и вдруг замерла, сделав большие глаза. — Ой, Люсенька, а пятно?

— Какое пятно?

— Ну какое, ты же сама видела — у локтя, фиолетовыми чернилами, вот такая клякса! Это вчера Олег, свинья такая, когда стенгазету готовили. Ты знаешь, я мыла, мыла, мальчишки даже пемзой терли — все равно видно, хоть реви. Может, не закатывать?

— Ничего, закатывай, — решила Людмила. — Чернила — это не так страшно.

— Правда? — с надеждой спросила Таня. — Ну смотри, на твою ответственность.

— Ой, девочки-и-и, — протянула Зойка Смирнова, — я бы с такой кляксой нипочем…

— Ты глупа. — Таня уничтожающе прищурилась. — И что это вообще за манера — вмешиваться в разговоры старших? Я, по крайней мере, в тринадцать лет вела себя скромнее. Так, я готова. Кому что покупать? Только быстрее думайте! Так, тебе галстук, тебе тоже — ладно, деньги потом, некогда мне сейчас, у меня есть с собой, — значит, всего два галстука — больше ничего? А тебе, Люсенька? Ничего? Ну, мне еще лучше. Девчонки, я побежала. Счастливо оставаться, ведите себя прилично, не безобразничайте, все равно узнаю. Люська, если на ужин будет яблочный пирог и ты не утащишь порцию для меня, то между нами все кончено — до свиданья, до свиданья!

Таня вприпрыжку помчалась к выходу и в дверях чуть не сшибла с ног Ирму Брейер.

— Николаева!!

— Ой, Ирмочка, прости — я тебя не видела, честное слово — извини, я побежала, а то меня ждут…

— Погоди! — Ирма едва успела поймать Таню за руку. — А ну-ка, покажись. Ясно, юбка, как всегда, перекошена…

— Ирмочка, ну я умоляю — меня ждут, понимаешь?

— Ничего, подождут. Я не хочу, чтобы девушка из нашего лагеря разгуливала по Кисловодску чучело чучелом. Поправь юбку, я тебе сказала! Конечно, выбелить тапочки было некогда, да?

— Ирмочка, золотая, вот самое честное слово…

— Пожалуйста, не оправдывайся. Ты знаешь, что до линейки ты должна быть в лагере?

— Да, да, я буду ровно в семь, честное-честное слово…

До Кисловодска было около часа езды. Сидя за рулем старого разболтанного газика, который бренчал и скрипел всеми суставами, лейтенант Сароян щурился из-под фуражки на бегущую навстречу пыльную дорогу и рассказывал о Монголии. Они проезжали сейчас самый живописный участок шоссе Ессентуки — Кисловодск, но Таня не видела окружающих красот. Она слушала лейтенанта, буквально заглядывая ему в рот, и нетерпеливо ерзала по сиденью, когда тот замолкал, беря крутой поворот или обгоняя другую машину.

— Ну-ну, и что? — торопила она его. — И что было, когда отстала пехота?

— Ну, ничего… без нее пришлось начинать. Вообще-то, по правилам, это не полагается… действовать без поддержки пехоты… но там такое положение сложилось, что нельзя было ждать. Словом, подошли мы туда одни, без пехоты… и сразу — не отдыхая — в бой. Утром, так часов в одиннадцать. Танков у них там не было, но артиллерия была мощная… а там такое плоскогорье, подступы все хорошо просматриваются, ну и они, конечно, заранее пристреляли все ориентиры… а у нас люди были уставшие, за моторы тоже побаиваться приходилось… мы ведь трое суток шли через пустыню — знаете, что это такое! Конечно, нужно было отдохнуть, проверить матчасть… но времени на это не было. В общем, мы там как дали — с ходу… — Лейтенант прищурился еще и покрутил головой. — …Может, оно и лучше вышло, что не отдыхали. Народ был злой как черт, а это ведь тоже фактор… Словом, к вечеру разутюжили мы этот Цаган вдоль и поперек. Вечером я, помню, поехал вытаскивать один наш подбитый танк, смотрю — такая, знаете, картина… прямо за душу меня взяло… представляете, Таня, наверху такой красный-красный монгольский закат — а там закаты такие, что не расскажешь, — а внизу поле сражения, понимаете — раздавленные пушки, трупы, танки сожженные дымятся еще… э, да что я вам такие вещи рассказываю, вот ишак! — воскликнул он вдруг, взглянув на Таню и увидев выражение ужаса на ее лице. — Хватит нам о войне — о чем хотите будем говорить, о войне не будем!..

Приехав в Кисловодск, они были уже закадычными друзьями. Лейтенант уговорил Таню называть его просто по имени — Виген, — а сам продолжал обращаться к ней на «вы». Это было непривычно и приятно, Таня даже почувствовала к себе некоторое уважение. Оставив машину на привокзальной площади возле аквариума, они медленно пошли по шумной, полной народу улице.