— Ну как, полегчало? — спросил Василий Семенович, когда она забралась обратно в машину.
— Да-да, спасибо, — Ника не сразу сообразила, в чем дело. — Извините, я вас задержала…
Через полчаса она была дома. Родители еще не спали, она рассеянно сообщила им, что высокие гости отбыли благополучно, что Дон Артуро еще раз просил поблагодарить за гостеприимство, что дать телеграмму Светка вроде обещала, если не забудет.
— Мамуленька, если не трудно, пусти воду в ванной, я умираю от усталости! — крикнула она уже из своей комнаты, стаскивая чулки.
Когда через десять минут Елена Львовна вошла к дочери, та дремала в кресле, положив ноги на письменный стол.
— Вероника, это что за поза! Сядь прилично, ты уже не в экспедиции. И можешь идти, я все приготовила.
— Спасибо, — Ника зевнула с обиженным видом. — Странное у тебя представление об экспедиции, в самом деле…
— Ну, не знаю. Здесь тебя, во всяком случае, таким позам не учили. И послушай, я хотела спросить — ты что, намерена хранить дома всю эту гадость, которой набит был твой чемодан?
— Во-первых, он не набит, там их всего десяток. И потом, какая же это гадость, мама?
— Какие-то битые горшки. Зачем они тебе?
— Не горшки, а обломки античных амфор! Я не понимаю, неужели тебе не приятно взять в руки такую вещь?
Ника потянулась к ящику стола и, выдвинув его, бережно достала выгнутый черепок.
— Видишь, это была ручка амфоры, — пояснила она, нежно проводя пальцем по его поверхности. — Ей примерно две с половиной тысячи лет. Между прочим, датировка керамики — вещь трудная. Как ты сама догадываешься, тут неприменим радиокарбонный метод, потому что цэ-четырнадцать накапливается только в органических остатках…
— Вероника, иди купаться, — сказала Елена Львовна, — иди, я тебе постелю.
— Сейчас, мама. Так вот! Керамику можно датировать двумя способами: палеомагнитным и термолюминесцентным. В чем заключается первый? Когда вот этот черепок обжигали, он намагнитился в соответствии с магнитным полем земли, понимаешь?
— Не понимаю и не хочу понимать. Ты ждешь, чтобы я рассердилась?
— Иду, иду, вот сейчас встану и пойду. Мамуль, мне нужно рассказать тебе что-то очень-очень важное…
— Хорошо, завтра расскажешь, — Елена Львовна распахнула шкаф и начала вынимать постельное белье. — Где твоя простыня?
— Не знаю, должна быть где-то там, внизу… сегодня утром постели убирала Светка. Между прочим, мамуль, нужно срочно что-то придумать: я не хочу больше носить мини-юбки.
— Не хочешь носить мини?! — Елена Львовна изумленно уставилась на дочь. — Весной ты устраивала истерики, чтобы тебе разрешили!
— С тех пор я поумнела, — Ника пожала плечами. — Тем более сейчас уже начинают носить макси!
— Ну, милая моя, ты еще не кинозвезда, чтобы сломя голову менять туалеты по последней моде. Походишь и так.
— Но, мама! — умоляюще сказала Ника. — Неужели ты считаешь, что женщина в мини-юбке может рассчитывать на уважение окружающих?
— Ох, Вероника, до чего ты мне надоела! Ты пойдешь купаться или нет?
— Ну ладно, ладно, иду…
ГЛАВА 7
Ника стала замечать, что катастрофически умнеет — прямо не по дням, а по часам. Это ее даже немного испугало: неужели уходит молодость? Рановато, казалось бы, в шестнадцать лет; но, почем знать, недаром ведь считают, что в наше время темп жизни ускорился чуть ли не вдвое…
В пятницу двадцать девятого прибежала Ренка, ужасно расстроенная: через три дня идти в школу, а брючный костюм не готов, вообще неизвестно, что будет. Одно только утешение: она наконец выменяла у какой-то девчонки известный всей школе талисман, который уже не первый год переходил из рук в руки, — большую медную медаль, всю побитую и исцарапанную, с надписью: «НА ТЯ ГОСПОДИ УПОВАХОМЪ ДА НЕ ПОСТЫДIМСЯ ВО ВЪКИ».
Последней своей обладательнице талисман принес пугающий даже успех: она не только сдала выпускные, но и успела уже пройти по конкурсу в какой-то очень труднодоступный институт. Спокойная отныне за свою дальнейшую судьбу, она великодушно уступила чудотворное сокровище Ренке в обмен на знаменитые голубые очки-блюдечки и три пары лучших английских ресниц. Цена, конечно, была непомерной, но Ренка не жалела: за полным отсутствием знаний ей теперь только то и оставалось, что уповать на господа.
Ника слушала приятельницу снисходительно. Медали она, правда, немножко позавидовала, но лишь потому, что та хорошо смотрелась как украшение, — сейчас в моде всякие бляхи под старину. Ренкины же страдания по поводу недошитого брючного костюма ее нисколько не тронули.
— Между прочим, я первого приду в форме, — объявила она вдруг, сама только что приняв это смелое решение.
Ренка испуганно разинула рот:
— Как это — в форме?
— А вот так. Надену обычную школьную форму и приду.
— Ну, это уж вообще! — сказала Ренка. — Я, знаешь, терпимо отношусь к родителям, но если бы меня попытались заставить надеть форму.
— А меня никто и не заставляет, — возразила Ника, — я это сама решила.
— Да ты офонарела! На тебя пальцами будут показывать. Ну кто носит форму в десятом классе?
— А почему это я должна быть как все? И потом, я вовсе не говорю, что буду всегда носить форму Я ее решила надевать по торжественным случаям — ну, вот, например, первый день года. Дурочка, ты ничего не понимаешь! Надеть брючный костюм или еще что-нибудь модное ты сможешь всегда. А школьная форма — это уже в последний раз…
— Ах, нашла о чем жалеть. — Ренка заглянула в зеркало и поправила ресницы. — Странная ты какая-то, честное слово!
«Ну и пусть я буду странная, — сказала себе Ника, вспомнив эти слова уже после Ренкиного ухода. — Плохо быть как все, а если тебя считают странной — это не беда…»
Коричневое форменное платье, сшитое в прошлом году, и сейчас оказалось впору. В груди, правда, было чуть тесновато, но это Нике даже понравилось; а длина — как раз, из-за этой длины сколько было переживаний в девятом классе! Мама категорически запретила укорачивать, а Ника год назад была горячей поклонницей мини-моды. Сейчас она решила даже немного отпустить подол, благо запас был.
За этим делом и застала ее вернувшаяся домой Елена Львовна. Очень удивившись, она поинтересовалась, что это вдруг дочь решила заняться шитьем. Никин ответ удивил ее еще больше.
— Я всегда говорила, что твои поступки не поддаются никакому прогнозированию, — сказала она. — Год назад ты утверждала, что форму в старших классах носят только зануды пятерочницы.
— Ну, с возрастом люди умнеют, — снисходительно отозвалась Ника и перекусила нитку. — Ты разве против?
— Нет-нет, что ты! Просто я потеряла надежду, что это правило применимо и к тебе. А насчет формы одобряю, по-моему, это очень мило… Я, правда, купила тебе костюм джерси, специально к первому.
— Где же он? — живо спросила Ника.
— Я еще не взяла, это Надежде Захаровне привезли из-за границы. Думала поехать за ним завтра.
— Ну, специально ехать не стоит, привезешь в понедельник. Позвони ей, чтобы захватила на работу. Какого цвета?
— Терракота, тебе пойдет. Она его приносила показывать на прошлой неделе, Полина хотела купить, но потом отказалась, и я сегодня сказала, что беру. Размеры у вас с Полиной ведь одинаковые.
— Спасибо большущее, мамочка, это ты отлично придумала Я же не буду ходить в форме всегда, а только по торжественным дням… Скажи, у тебя в молодости был момент, когда ты увидела, что умнеешь?
— Вероятно.
— А тебе было грустно?
— Почему мне должно было быть грустно?
— Нет, ну просто… это ведь как первый седой волос, правда? Послушай, ты мне это потом застрочишь на машинке? У меня шов получится кривой. Я решила отпустить, а то очень коротко.
— Между прочим, я сегодня видела двух иностранок в макси — все-таки это чудовищно.
— Да, ужасные какие-то балахоны, мне тоже совсем не нравится. Лучше вот так — чуть ниже колена. Мамуль.