на Германию, чтобы услышать речь Гитлера, а потом стал комментировать ее в антисоветском духе.

Вильнера выслали из страны с обязательством работать на советскую разведку, о чем он рассказал на первом

же допросе в гестапо, а его товарищи по играм «в фашистов» были отправлены в ГУЛАГ.

Даже в годы Веймарской республики немецкие коммунисты могли приехать в СССР только с разрешения

своего непосредственного партийного руководства. Тот, кто приезжал без него, обращался в

представительство КПГ при ИККИ, где проверялась обоснованность

30

его бегства из страны. В случае, если секция не подтверждала этого, шансов ни на сохранение партийного

стажа, ни тем более на переход в ВКП(б) у эмигранта не было. Он оставался в СССР на общих основаниях, но в случае ареста по политическим статьям данное обстоятельство обязательно всплывало. Обвиняемый

признавался в ходе допросов, что «дезертировал с фронта классовой борьбы», и это рассматривалось как

отягчающее обстоятельство (Альберт Ройгер).

2. Антифашистская борьба до и после 30 января 1933 г.

После прихода Гитлера к власти в СССР прибыл 291 из 720 человек, взятых нами в качестве объекта

исследования. Пожалуй, среди изученных материалов не найти ни одного следственного дела, где в той или

иной форме не фигурировало бы понятие «фашизм». Конкретные обвинения, адресованные немцам, могли

быть самыми различными — восхваление фашизма, пособничество гитлеровскому режиму, шпионаж в

интересах гестапо и т. п. Однако общим знаменателем всего спектра сфальсифицированных политических

преступлений было ослабление Советского Союза перед угрозой интервенции с Запада. Оперативные

работники НКВД, особенно районного звена, не слишком много знали о сути и конкретных шагах

гитлеровского фашизма, поэтому черпали исходную информацию у своих подследственных. Подобные

диалоги, даже при неизбежных поправках на последующие фальсификации, содержат уникальные данные о

реалиях антифашистской борьбы в Германии.

Оказавшись в СССР, политэмигранты неизбежно ставили вопрос о причинах поражения левых

политических сил, противостоявших нацизму. Вопреки официальной идеологии, героизировавшей их

борьбу, здесь хватало и самокритики и обвинений в адрес Москвы: «Коминтерн виноват в приходе Гитлера к

власти, так как повел неправильную политику в отношении Германии, социал-демократическую партию

назвал фашистской, запутал рабочих Германии в этом и потому рабочие Германии голосовали за

гитлеровскую партию — фашистов»74.

Хотя левацкие перегибы КПГ вроде тезиса о «социал-фашистах» были осуждены на Седьмом конгрессе

Коминтерна, подобные мысли под пером следователей превращались в образчики антисоветской

74 Показания свидетеля по делу Гильды Шмидт, следствие по которому было прекращено из-за смерти обвиняемой.

31

агитации. Молодым оперативникам из органов госбезопасности, сформировавшимся уже в годы советской

власти и впитавшим в себя основные тезисы партийной пропаганды, стоило немалых усилий подавлять в

себе естественное чувство солидарности с сидевшими перед ними в камере для допросов немцами,

прошедшими через пытки штурмовиков и концентрационные лагеря.

Обвиняемые это инстинктивно чувствовали, и максимально подробно описывали эту часть своей биографии.

Уже при заполнении анкеты арестованного, точнее, ее двадцатого пункта («состоял ли под судом и

следствием»), человек в деталях вспоминал не только собственные тюремные сроки, но и любые приводы в

полицию — до и после 1933 г. Рекордсменом здесь был проживавший в городе Кунцево Макс Фивег,

утверждавший, что арестовывался полицией 12 раз. Участники антифашистской борьбы в Германии

инстинктивно или осознанно рассчитывали на то, что их участие в революционной и антифашистской

борьбе станет индульгенцией, позволит поскорее разобраться в произошедшем недоразумении и вернуть им

свободу. Однако для тех, кто их допрашивал, подобная информация являлась отправной точкой для того,

чтобы сконструировать ситуацию вербовки в полиции или гестапо.

Без всякого преувеличения можно сказать, что у каждого второго из политэмигрантов, оказавшихся на

Лубянке, за плечами было либо пребывание в концлагере после января 1933 г. либо уличные битвы со

штурмовиками в предшествующие годы. В ходе допросов они детально рассказывали о том, какими путями

им удалось выбраться из фашистских застенков, работать в подполье и покинуть Германию. Эти показания

позволяют живо ощутить накал страстей в политической жизни последних лет Веймарской республики,

масштабы насилия, к которому прибегали правые и левые радикалы, рассчитывая занять место «прогнившей

демократии».

Одним из первых, кто был осужден в Германии за стычки с фашистами, был Эрих Шмидт, работавший на

московском Электрозаводе. В 1929 г. он получил 2,5 года тюрьмы, но вскоре бежал из нее, спустившись по

стене по веревочной лестнице — ему как маляру по профессии это было не впервой. В мае 1932 г. в ходе

уличных столкновений между коммунистами и фашистами в Кенигсберге погибло несколько человек, в том

числе двое полицейских. Один из активных участников этих событий — Пауль Давид заочно получил 3 года

тюрьмы, но скрылся и при содействии МОПРа приехал в СССР как интурист.

Насилие, непарламентские формы политической борьбы отличали повседневную жизнь Веймарской

республики. Полиция оказыва

32

лась не в состоянии держать ситуацию под контролем, для правых и левых радикалов она сама являлась

частью ненавистной «системы». В убийстве фашистов и полицейских в ходе следствия признавались Георг

Керн75, Вилли и Эрнст Майеры76, Густав Брюн, Вилли Бисмарк, Йозеф Шрамм, Эрих Бонзак, Вильгельм

Рерс, Фриц Шиман-ский. Практически все они в годы мирового экономического кризиса оказались

безработными.

В июне 1933 г., т. е. уже после установления гитлеровской диктатуры, группой пикетчиков из Союза красных

фронтовиков, в которую входил Рудольф Брамфельд, был убит полицейский, охранявший штрейкбрехеров.

Подобные деяния, формально не одобрявшиеся пропагандой КПГ, вызывали восхищение у соратников и

героизировались в устной традиции левого радикализма. В 1937-1938 гг. эти люди с гордостью рассказывали

следователям о деталях произошедшего, о том, какими путями они потом добирались до СССР.

Их прятали на партийных квартирах, потом выдавали подложные паспорта либо тайно отправляли на

советские суда, стоявшие в Гамбурге или Штеттине. Так, Бонзака под видом грузчика переправили на

советский пароход «Комсомолец». Он спрятался в трюме и вылез только тогда, когда корабль был уже в

открытом море. Капитан хотел высадить «зайца» в первом же порту, но у Бонзака была справка от местной

организации КПГ, и корабельная партячейка решила взять его в СССР. В Одессе Бонзак был первым делом

отправлен в тюрьму, но вскоре выпущен по ходатайству МОПРа и признан политэмигрантом.

Случайно это или нет, но дела большинства из партийных активистов, совершивших в Германии уголовные

преступления, в архиве оказались рядом. Одинаковым был и срок, назначенный им Особым совещанием

(ОСО) НКВД — 10 лет. Они даже попали в один и тот же лагерь на Крайнем Севере. После подписания

советско-германского пакта те из них, кто не успел принять советского гражданства, были возвращены из

Норильсклага и выданы Германии, хотя подобный «жест доброй воли» обещал им только перемещение из

ГУЛАГа в нацистский концлагерь.

75 В личном деле Керна отмечается, что организованная им демонстрация на Рихардштрассе в Берлине закончилась

перестрелкой с полицией (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 4662).

76 По показаниям Вилли Мейера, в 1929 г. во время уличных столкновений они вместе с братом стреляли в фашиста и были