внимал оратору скромный Зиновьеь Второв иногда мягко и- добродушно вставлял свои
резонные замечания, охлаждая вспыхивающие страсти. Оосуждали начинавфие выхо-
дить народные русские сказки,. собранные воронежцем
А. Н Афанасьевым при посредничестве земляков, толковали об устройстве при
губернском статистическом комитете архива материалов допетровской эпохи, говорили
о программе исторических и этнографических разысканий... — каждому находилось
конкретное дело. Не обходилосьчбез разговоров о недавно так> печально
закончившейся Крымской войне, журнальных мнениях по этому поводу и, конечно, о
статьях в «Колоколе».
Доходила очередь и до Никитина. Он читал отрывки из «Кулака», затем начиналась
критика: типично — нетипично, удачно — неудачно, коротко —/длинно, — каждый
мерил на свой аршин, что сбивало автора до чрезвычайности. Хорошо, если кто-нибудь
из гостей вспоминал о первой книге Никитина", и тогда все переключались на обсуж-
16
дение затянувшейся литературной новости. Поэт молчал, потому что рукопись его
стихотворений уже два года лежала у вице-директора департамента полиции графа
Дмитрия Николаевича Толстого, добровольно взявшего на себя вместе с неким А. А.
Половцовым все расходы по изданию сборника.
Граф Д. Н. Толстой не был чужд научных полудилетантских занятий, напечатал
работы об Антиохе Кантемире и Данииле Заточнике, баловался археологией,
языкознанием, публиковал статейки по врпросам внутренней политики. Деятель из тех,
кого называют просвещенным администратором. Просвещенность эта была
монархической, подкрепленная официально принятыми богословскими догмами.
Порядок на троне и в душе верноподданных для его сиятельства значил превыше всего.
Минуло два года, как Никитин послал Д. Н. Толстому свои стихотворения — да
,еще каких два года! — Александр II сменил Николая I," итогом Восточной войны стал
позорный для русских Парижский мир, роптало подневольное крестьянство.
Литература все смелее говорила о народных нуждах.
Во второвском кружке все эти вопросы горячо обсуждались, и Никитин, вчерашний
семинарист-послушник, все более проникался новой общественной атмосферой.
Беспокойное ожидание своей первой книги, постылые домашние хлопоты,
неотступная болезнь очень тяготили Никитина. Чтобы отвлечь Ивана Саввича, А. П.
Нордштейн познакомил его с одним милым семейством.
В. П. Малыхин, сын воронежского педагога и журналиста, породнившийся с этим
семейством, вспоминал, что это произошло зимой 1865 г, на любительском спектакле.
28 %>
«В этот вечер, —пишет мемуарист, — была разыграна «Сумасшедшая актриса» и
поставлено несколько живых картин. Главную женскую роль... играла тогда
молоденькая барышня Наталья Вячеславовна Плотникова, которая своею бойкостью и
безыскусственностью очаровала * Никитина, й он обратился к Нордштейну с просьбою
познакомить его с семейством Плотниковых». Как уже можно догадаться,
«молоденькая барышня» приглянулась поэту. «Нечего удивляться, — писал по этому
поводу де Пуле, — что Никитин* любил бывать в обществе женщин и что женщинам
он нравился».
В 1847 т. капитан второго ранга Вячеслав Иванович Плотников по болезни оставил
свою скитальческую морскую службу и «бросил якорь» в деревне Дмитриевка
(Дмитревка) Землянского уезда Воронежской' губернии. За спиной капитана были
почти четверть века корабельных военных вахт на Балтийском, Северном, Баренцевом
и Белом морях, на Северном Ледовитом океане. Бывший «морской волк» скучал,
иногда разглядывая свои владения в подзорную трубу и вспоминая дальние соленые
походы. Покой Вячеслава Ивановича охраняла его жена Авдотья (Евдокия)
Александровна. Текла обычная размеренная жизнь помещиков средней руки с их
привычными заботами об уборке и продаже ржи, солении грибов и беззлобной
перебранкой с бестолковой прислугой.
Плотниковы имели небольшой земельный участок .около Дмитриевки, старенький
двухэтажный господский дом с нехитрыми хозяйственными постройками, но самым
большим их богатством была дочь Наталья, которой они ревниво Подыскивали
подходящую партию. Чтобы придать молоденькой наследнице светский лоск, в дом
пригласили гувернантку, швейцарку Матильду Ивановну Жюно, выполнявшую заодно
роль учительницы французского языка. Хорошенькая наставница и ее симпатичная 18-
летняя, воспитанница стали почти подругами, часто бродили по окрестному чудесному
парку, любовались зеркалами прудов и болтали о том, 6 чем обычно болтают все
барышни на свете. Конечно, они обсуждали домашний спектакль, успех Натальи, а ещё
больше застенчивого и забавного зрителя, коим был поэт Никитин. Как водится в
17
благовоспитанных дворянских домах, у Натальи имелся изящный альбом, куда поэт
обещал написать стихи при первом же своем приезде в Дмитриевку. Скоро ожидался
день рождения молодой хозяйки, и это обстоятельство придавало особый интерес
визиту воронежской знаменитости.
первая книга
«...Не нахожу оправдания, почтеннейший Иван Семенович. В то время, как Вы
испытывали нужду в получении Вашей .собственности, я то за недосугами, то за
рассеянностью задерживал Ваши деньги...» — писал граф Д. Н. Толстой Никитину. Его
сиятельство, запамятовал отчество своего подопечного — еще бы! — прошло более
двух лет, как воронежский, мещанин послал стихи своему ме^ц^нату^
Однако это все пустяки. Вот она, его перваякнигаТ Правда, небольшая, но
аккуратная и изящная. На первой странице посвящение Н. И. Второву и К. О.
Александрову-Дольнику— скромная дань благодарности поэта своим наставникам.
Далее следовало предисловие графа Д. Н. Толстого. Небольшая статейка, но с
претензиями ТГаПпроник-новение в специфику стихотворчества, понимание своей
эпохи.
«И как просты, как тихи, как чисты нравы сельских жителей, — умилялся Д. Н.
Толстой. Поэт любит их и любуется ими». Автор предисловия .ищет источник скорби и
грусти народа не в обстоятельствах его жизни, а «в его душе», «в русской мелодии», в
которой сокрыты некая извечная тайна и привлекательность национального характера.
«Но в этой грусти, — сентиментально замечает никитинский покровитель, — читатель
не находит следов ни байроновского отчаяния, ни того чудовищного состояния духа,
для которого на русском языке нет и названия...» (далее следует намек на радикальные
французские веяния и т. п.).
На'выход сборника откликнулись столичные журналы, и в таком интересе к
рядовому художественному явлению была своя особенность — наступала «поэтическая
эпоха» русской словесности, и критика почувствовала в факте выхода никитинского
сборника еще одно тому подтверждение. Примечательно, что именно 1856 г. стал новой
за-метнрй вехой осмысления бытия в поэтической форме. Ведь еще совсем недавно
лирика прозябала на задворках искусства; в 1850 г. ГерЦен писал, что после смерти
Лермонтова и Кольцова «русская поэзия онемела», а Некрасов в 1855 г. в шутливом
стихотворении говорил «о русской музе задремавшей» и указывал тех, кто будил ее
своим словом. Среди других поэтов он называл и Никитина.
В середине 50-й годов произошел своеобразный лирический взрыв: вышли
сборники Тютчева, Полонского, Некрасова, Фета, Огарева,. Мея, Щербины,
Ростопчиной.
Появились новые издания Пушкина и других признанных мастеров. Началась
«русская весна» и в общественной, и в эстетической атмосфере эпохи ломки
крепостнических устоев.
Стихотворный сборник И. С. Никитина 1856 г. попал,, можно сказать, в самое пекло
разгоравшихся "литературно-общественных баталий.
Спокойно и доброжелательно отозвался о дебюте воро-нежца редактор «Библиотеки