— Неужто забыли? — Бугров не дал себя обмануть. — Я же ездил сюда. В конце марта. На похороны.

Последнее слово сшибло оцепенелость. Колокольня сморгнулась. Надо быть не только рассеянным человеком, «отвлеченным художником», старым склеротиком, но большой сволочью, чтобы и тут не вернуться в действительность. Бугров говорил о своем молодом родственнике, кажется двоюродном племяннике, замерзшем минувшей зимой возле дома. Он был шофером грузовика, недавно женился. Да, да, теперь Сергеев все вспомнил: они жили в К.; жена совсем молоденькая, и восемнадцати не было, носила трудно; чтобы сохранить ребенка, перебралась к матери, в деревню. А шофер соскучился, взял отпуск и без предупреждения — сюрпризом — махнул к жене. Добирался на попутных, замерз, зашел к приятелю погреться. Побыл недолго. Уже возле тещиного дома схватило сердце, упал, потерял сознание. Были заносы, его обнаружили лишь через две недели. Сергеев вспомнил все обстоятельства: никто не спохватился, жена думала, что он в городе, родители и сослуживцы думали, что он у жены. Забеспокоились на работе, что он так долго не является. Стали искать. А тут оттепель… Думая об этом сейчас, Сергеев испытывал странное чувство, будто эта история ему «жмет». Что-то тут было не то. До чего же легко исчез человек, так плотно вмазанный в густоту семейных и родственных отношений. Полмесяца пролежал он «один посреди России». Экая безмятежность!.. Но чтобы судить о чужой жизни, надо знать ее изнутри. Вспомнилось и последнее. Бугров считал лишь одно обстоятельство удивительным, невероятным, требующим закрепления в уме собеседника: «Ведь что обидно: не был он выпимши. Товарищ, конечно, хотел сбегать, а Миша не разрешил. Он вообще этим делом не увлекался, из-за сердца, наверное. Да и жену оберегал. Она страсть пьяных не уважает. Словом, погиб вовсе ни за что».

Сергеев сказал:

— Неудобно мне в опустевший дом…

— А чего тут неудобного? Людка, говорю, у мамы своей. Дом пустой, чистый. Она вам мешать не будет. Разве что приедет в огороде покопаться, всех и делов.

Как мог он забыть, что едет в места, где стряслась эта беда. Он непроизвольно поместил случившееся в некую географическую даль, ибо слишком невероятно, что можно замерзнуть в сегодняшней деревне под боком у Москвы. Нужны пустые мглистые пространства, бураны, седая непроглядь, волчьи вой и волчьи очи, а не расквашенная тракторами сельская улица, запах солярки, электрический свет в окнах и грохоты современной музыки из распахивающихся дверей изб. Ан все случилось здесь, в десяти километрах от города и торчащей из воды молчаливой колокольни, не ударившей в набат, когда завернуло лихо, не оплакавшей звонами без поры сгинувшей молодой жизни. И теперь ему предстоит провести несколько дней в опустелом жилье, на пепелище чужого коротенького счастья, от этого ежилось внутри, но не было разумных доводов для отказа, да и совестно затруднять человека, которому сам навязался.

Они подъехали к Людиному дому, типичному провинциальному строению с каменным низом и деревянным вторым этажом, с глухим забором, откуда свешивались на улицу ветви старого похилившегося клена. Пока Сергеев загонял машину меж двух тополей, впритык к земляному, скрепленному щебенкой тротуару, Бугров сходил в дом и вернулся со связкой ключей. Получил он их у Людиной соседки, хромой тети Даши, сидящей сиднем в доме. Он объяснил назначение каждого ключа: от калитки, наружной двери, площадки второго этажа, от квартиры и от английского замка комнаты.

— Когда будете уходить, ключи оставляйте у тети Даши. Холодильник я включил, воду принес. Со мной можете связаться через тетю Дашу и через Люду, когда приедет. На всякий случай, вот адрес.

Бугров уехал, а Сергеев прошел во двор, громко щелкнув задвижкой. Слева невысокая крутая лестница вела на второй этаж. Посреди двора располагались кустом деревянные домики уборных, видимо, каждая квартира владела собственным санузлом. Сергеев с вожделением поглядел на свежекрашенные в зеленый цвет наземные скворечни и обнаружил, что на двери каждой висит большой амбарный замок. Он глазам своим не поверил. Двор закрытый, семей обитает немного, каждый человек на виду: едва он вошел, во всех окнах вылепились недобро наблюдающие лица, — чего же так замыкаться друг от друга? Экая нетороватость!..

Сергеев перенес вещи в квартиру, состоявшую из коридора, задняя часть которого служила кухней, и довольно большой, добротно обставленной комнаты: полутораспальная, пышно застеленная кровать, обеденный стол под камчатой скатертью, над ним люстра, справа горка с посудой и комод с разными вещицами, слева платяной шкаф, телевизор, проигрыватель, на подоконниках горшки с геранью, на стенах фотографии, какие-то картинки. Молодожены много успели за то коротенькое время, что им было подарено.

Сергеев сунул харчи в холодильник, поставил чайник на плиту — газ был балонный — и спустился во двор. Наблюдатели не сомневались в его возвращении и оставались на своих постах. Видать, решили стойко охранять смрадные закуты от вражеских поползновений.

Сергеев обошел кругом укрепрайон, потрогал увесистые замки, может, они лишь накинуты для порядка, убедился в обратном и вдруг обнаружил на одной из дверец крошечный замочек, как от старого бабушкиного сундучка. И тут же отыскал в связке малюсенький ключик. Разочарованные рыла исчезли в окошках, прежде чем он отомкнул дверцу.

…Сергеев не успел попить чаю, когда в дверь постучали. Вошел некто длинновязый, в короткой не заправленной в брюки маечке-безрукавке и матерчатых шлепанцах. Волос у пришельца был рыж, кудряв, хотя и редок, зато пёр отовсюду: из грудного выреза майки, из-под мышек, из ушей и ноздрей, конской гривкой сбегал к верхней косточке хребта. Лицо красно-обгорелое поверх размытых веснушек. Видимо, то был человек вольной, не канцелярской жизни, в дружбе с воздухом и солнцем. Подвинув себе широким и неточным жестом стул, он плюхнулся на него, потер виски, лоб и темя для облегчения предстоящей работы мысли и сказал вкрадчиво:

— Извиняюсь, конечно. Как намерены осуществлять отдых?.. Сеточкой не интересуетесь?

— Нет, это запрещенный лов.

— Все запрещено, и все разрешено, — философски заметил пришелец. — Курить можно?

— Сделайте одолжение.

Но папирос у рыжего не оказалось, а Сергеев был некурящим.

— Так что же вы хотите: спиннинг или донки?

— Я не собираюсь ловить рыбу.

— Вот те раз!.. Зачем же вы ехали?.. Ладно, — голос прозвучал деловым нетерпением, — устрою вам лодку.

И неожиданно попал в цель.

Лодка находилась у причала речного трамвая, почти напротив колокольни, и весла там же — в сараюшке. Рыжий принес весла, отомкнул лодочную цепь, а ключи отдал Сергееву. Тот вручил ему положенную мзду. Все недолгое время их общения Сергеев чувствовал, как ток, владевшее рыжим нетерпение, но сейчас любопытство пересилило саднящую гортань жажду: вместо того чтобы сразу взять старт, рыжий топтался на берегу в своих матерчатых шлепанцах и короткой маечке, открывавшей белый веснушчатый живот. Сам не зная почему, Сергеев не хотел, чтобы этот настырный человек знал, куда он поплывет. Достав со дна лодки старую консервную банку, он принялся неторопливо вычерпывать вонючую воду.

— Глядите, стемнеет! — встревоженно крикнул рыжий.

— Глядите, магазин закроют! — в тон ему отозвался Сергеев.

И это сработало.

Выждав, когда длинновязая фигура, проплясав в свете зажегшихся уличных фонарей, скрылась за поворотом, Сергеев оттолкнулся от берега.

Вода уменьшает расстояние вдвое, Сергеев был готов к тому, что колокольня окажется куда дальше от берега, чем казалось. Он сильно работал веслами, из которых одно было короче другого, отчего нос лодки упорно заворачивал прочь от колокольни. Сергеев следил за гребками, пытаясь за счет толчка уравновесить неравенство рычагов, но это мало помогало. Словно некая посторонняя враждебная сила уводила его от цели. Он сел лицом к носу лодки, грести так было неудобно, зато теперь он мог придерживаться курса.