Затем мы с Валентиной перестирали свое белье у ручья. Устроили себе прекрасную баню. Блаженство! А сейчас лежим на траве около сарая. Валентина и ребята слушают докукинцев, а я записываю впечатления двух дней и нет-нет, да и прислушиваюсь к их рассказам.

Вот к нашей группе подходит худощавый боец. Аккуратно застегнут на все пуговицы, на гимнастерке ни единой морщинки. Разведчики его представили. Это ординарец лейтенанта Докукина — Лева Маслов. Маслов скромно поздоровался, присоединился к нам.

Докукин! У ребят загораются глаза. Перебивая друг друга, они торопятся рассказать о Докукине все, что знают. Это не хвастовство, это скорее гордость за своего командира.

Докукин в первом же бою завоевал уважение бойцов. Он абсолютно бесстрашен. Очень хорошо натренирован, быстрее всех бегает, дальше всех бросает гранаты. Стреляет без промаха. В бою заражает всех своим темпераментом. Трусости не терпит. Малейшее сомнение, неуверенность бойца чувствует моментально и не берет такого в разведку, просто оставляет дома, на положении больного. Рота не только ведет разведку перед передним краем противника и в его тылах. «Докукинцы» выполняют диверсионные задания, участвуют в наступлении вместе с дивизией, действуют совместно с партизанами.

Партизаны! Взглянуть бы хоть на одного!

14-е июля.

Живем как трутни. С утра уборка, готовим пищу. Умываемся, бежим к ручью. Завтракаем. Читаем газеты. Чистим оружие, разбираем, собираем, вообще возимся с оружием с большим удовольствием. Автоматы собираем на скорость, задаем друг другу задачи на устранение порчи оружия. Потом готовим обед, греемся на солнышке, а к вечеру слушаем рассказы.

Узнаем новые фамилии разведчиков.

В роте двое Борисовых, оба Михаилы и оба помкомвзводы. Сержант Борисов — из Переславля-Залесского — небольшого роста, рыженький, веснушчатый, веселый баянист. Старший сержант Борисов — из Ярославля — высокий, стройный, лет сорока. Узкое длинное лицо, прямой нос, глубоко посаженные глаза смотрят исподлобья. Угрюмый, молчаливый. Сидит в стороне и думу думает. Смотрю на него, и кажется, что его грызет какая-то тоска. Может, от того, что в городе у него остались жена и дети?

В роте к Борисову относятся с уважением, но как к нему подойдешь, если он всегда такой сердитый. Мысленно называю его «страшным сержантом», хотя он страшен только для фашистов. Бойцам это друг. Строгий, беспощадный друг. Он всегда собран, особенно в боевой обстановке, и никогда не теряет головы. В этой собранности чувствуется закалка военной школы: он — кадровый военный.

Ребята рассказывают о боевых делах Дмитрия Ершова из Брейтовского района, Алексея Сотского из Ярославля, пятнадцатилетнего разведчика Васи Талдыкова из Пречистенского района Смоленской области, Владимира Чистякова и его друга, парашютиста Ефима Рудкина.

— В начале войны Рудкин был ранен и попал в ярославский госпиталь, — рассказывает разведчик Павел Савченко. — А после госпиталя его направили в Ярославскую коммунистическую дивизию.

От старшего сержанта Борисова мы услыхали о зверствах фашистов. Двести гитлеровцев ворвались в партизанские деревни Кирьяки, Кочерговку и Морново и сожгли их дотла. Застрелили, а потом изрубили на куски семь стариков, а женщин и детей загнали в хату и сожгли.

Разведчики заминировали дорогу противотанковыми минами, и ночью на минах подорвались танки и автомашины с немецкими солдатами. В эту же ночь разведчики налетели на деревню Кирьяки, где были фашисты, и отомстили за гибель наших советских людей.

15-е июля.

С утра старший сержант Борисов повел нас, новых разведчиков, на опушку леса. Там мы занимались стрельбой из автоматов. Потом он дал каждому бойцу по две, а мне и Валентине по три боевые гранаты. Лучшие результаты по прицельному огню из автоматов оказались у нас с Валентиной. Но это наших ярославских ребят не удивило. Они знали, что мы стреляли хорошо и раньше. Ну, а вторая половина дня, к сожалению, опять в бездействии.

16-е июля.

Перед рассветом проснулась от страшной брани.

— Дайте же пожрать, черти! — кричал боец. — Ну хоть корку! Два дня ничего не жрал. Да проснитесь же вы, лежебоки! — тормошил он то Савченко, то Пушнева, то Марусина.

Я достала хлеб, открыла консервную банку из собственного «НЗ».

— Ешьте!

Передо мной стоял высокий красноармеец, весь мокрый.

— Ох, ты! — удивился он. — Девушка? Откуда вы взялись?

— Ешьте! Я с новым пополнением к вам в роту… Софья Аверичева.

— Алексей Сотсков. — Он замолчал и с жадностью принялся уничтожать консервы.

— Откуда вы? — Я села с ним рядом на скамейку.

— От Докукина с донесением, да пулемет притащил, вывели его из строя фрицы, надо ремонтировать… Ох, и жарко было там сегодня! Нарвались на немецкие бронетранспортеры. Подорвали две машины, а остальные отошли, — рассказывал он.

Я пожелала Сотскову спокойного сна. Он улегся среди ребят, завернулся в плащ-палатку с головой и моментально захрапел, засвистел. А я до утра не могла уснуть. Скорее бы в дело! Скорее бы увидеть Докукина. Картина боя, только что рассказанная в трех фразах человеком, не успевшим остыть от схватки, впечатляла больше, чем рассказы разведчиков. Я представила, как ползут бойцы, как они бросают гранаты, как пылают подорванные машины…

Дождалась утра и пошла по деревне на свой ручеек. Неожиданно меня окликнули: «Хэлло! Их либэ дих, фрейляйн!» В дверях дома стоял статный боец. Из-под темных бровей насмешливо смотрели черные глаза. Я остановилась и ответила: «Цу фрю!» (Слишком рано). «Вы умеете по-немецки?» — спросил он удивленно. — «Айн бисхен» (немного), — и прошла. Он засмеялся. «Кто вы? Переводчик?» — спросил он, догоняя. — «Нет, разведчик! Прибыла с новым пополнением». — «Владимир Чистяков», — представился он. «Софья Аверичева», — ответила я. Он галантно поклонился и пожал мне руку. Подошли еще трое. «Ребята, знакомьтесь, у нас в роте новое пополнение: разведчик Софья Аверичева». — «Саша Семенов». — «Михаил Кукуев!» — «Георгий Гусев!» Все, как на подбор, высоченного роста. «До чего же хороши», — подумала я. Как будто специально Докукин подбирал их в свою роту. Это оказались разведчики диверсионной группы, только что прибывшие с задания. Разговорились. Владимир Чистяков окончил автотехникум, ярославец, живет возле театра Волкова. Дома остались мать и сестра. Михаил Кукуев женат. Давно нет писем из Ярославля. Беспокоится.

Рассказала о Ярославле, о театре, о нашей группе пополнения. Слушали внимательно, забросали вопросами. Расстались друзьями.

22-е июля.

Здравствуй, милый мой дневник! Рассталась я с тобой почти на недельку. Не обижайся. Когда ты услышишь, что я пережила в эти дни, ты не будешь на меня в обиде. Ты лежал на дне вещевого мешка в Никулине, а я в это время принимала боевое крещение. И могу сказать (только тебе, потому что другие могут в это не поверить), я счастлива. Теперь Софья Аверичева — разведчик, равноправный боец. Ты требуешь подробностей? Пожалуйста! Сегодня эта возможность у меня есть, а дальше — привыкай, может всякое случиться. Война!

16 июля мы готовили на костре обед. Валентина ушла в лес с ребятами, а я читала газету и помешивала ложкой в котелках. В это время прибежал Ларин. Помнишь его? Наш ротный запевала. У него очень приличный тенор, чистенький и мягкий. Сам он худенький, белесенький, с длинной мордочкой. Воспитанник детского дома. Вслед за ним прибежал Рома Перфильев и Александр Кузнецов. Ларин кричит, будто дразнится: «Аверичева, а мы идем сейчас к Докукину! А ты кашу варишь! Ну, вари, вари кашку!» Я взволновалась: «Кто вас посылает?» — «Старший сержант Калинкин. Идем с донесением». Бросила я все и помчалась в штаб роты. Калинкин здесь сейчас самое главное начальство. Ворвалась в дом:

— Товарищ старший сержант, ребята идут к Докукину. Разрешите и мне с ними!

— Что ты! Что ты! — замахал он на меня руками. — Докукин убьет меня. Ты же ничего не знаешь!

— И знать не хочу, отпустите меня к Докукину!