Робеспьер при встрече с Шабо, как ранее с Фабром, рекомендовал не нападать на патриотов, что соответствовало в тот момент его стремлению не допускать разрыва между различными группировками якобинцев. Совет Робеспьера — сообщить все сведения о заговоре Батца Комитету общественной безопасности — очень не понравился Шабо (так, по крайней мере, он утверждал позднее), поскольку, по его сведениям, этот Комитет почти наполовину состоял из агентов барона. Тем не менее Шабо послушно выполнил этот совет, равносильный приказу. Члены Комитета принуждены были неохотно дать ход делу. Шабо все же не вполне последовал рекомендации Робеспьера «щадить» патриотов. В его показаниях не была открыто названа фамилия Эбера, но можно было легко догадаться об участии в заговоре издателя «Отца Дюшена». Возможно, именно это и решило судьбу Шабо. В своем заявлении Комитету общественной безопасности он сообщил о намеченном назавтра совещании Батца с другими участниками заговора и указал точно дом, где должна была состояться эта встреча, предложив в качестве гарантии правдивости сообщенной информации подвергнуть его аресту. Комитет принял решение об аресте Шабо и еще нескольких скомпрометированных депутатов и финансовых дельцов. Шабо был арестован назавтра утром, а не вечером, как это было условлено с ним. Это было результатом описки в приказе об аресте, или, что более вероятно, желанием помешать ему выступить с разоблачениями в Конвенте. Большинство из лиц, названных Шабо, было арестовано, но некоторым удалось скрыться, особенно в случаях, когда аресты производились муниципальными полицейскими — агентами Батца. Фабр был арестован позднее, в январе 1794 г., когда выявилась его причастность к афере, связанной с фальсификацией декрета о ликвидации Ост-Индской кампании. Сам же Батц, узнав о доносе Шабо, сумел, как всегда, уйти от преследования.

В день ареста Шабо Робеспьер выступил в Конвенте, решительно осудив «жестокую умеренность» (кивок в сторону кантонистов) и «систематические преувеличения лжепатриотов» (намек на организаторов кампании по дехристианизации), оплачиваемых заграницей, которые «насильно толкают повозку революции на гибельный путь». Но Робеспьер прямо не упомянул об обвинениях, выдвинутых Шабо против Эбера.

Начиная со второй половины ноября 1793 г., в декабре и январе 1794 г. в центр выдвинулась резко обострившаяся борьба между эбертистами и дантонистами. Эбер, нападая на Шабо, с негодованием отверг выдвигавшиеся против него обвинения, одновременно пытаясь скрыть от читателей «Отца Дюшена», в чем конкретно они заключались, а потом стал просто замалчивать этот острый вопрос. Но противники Эбера — дантонисты — вовсе не собирались помогать ему придерживаться такой выгодной для него тактики. Вместе с тем в конце декабря выявился отход Робеспьера от поддержки дантонистов, который объяснялся, видимо, опасением вызвать раскол в Комитете общественного спасения, ряд членов которого решительно осуждали вождя «умеренных». После же ареста дантониста Фабра Робеспьер пришел к убеждению, что обе фракции — и дантонисты, и эбертисты — являются врагами и агентами заграницы.

В декабре 1793 г. начала выходить газета «Старый кордельер», издававшаяся Камилем Демуленом, в прошлом близким другом Робеспьера, а теперь ставшего приверженцем Дантона и его сторонников. «Старый кордельер» требовал осуждения дехристианизации, прекращения революционного террора, восстановления свободы печати. Эбертистов Демулен именовал «санкюлотами Питта».

В пятом номере, появившемся в продаже 5 января 1794 г. (хотя он был помечен 25 декабря предшествующего года), повторялись утверждения Шабо о связях Эбера с Батцем, о том, что он встречался со своей бывшей знакомой, графиней де Рошуар, — агентом барона и получил от нее деньги на организацию попытки бегства Марии-Антуанетты. Надо заметить, многие современники сомневались в искренности политических убеждений Эбера. Достаточно сказать, что наряду с изданием «Отца Дюшена», с его подделкой под народный говор и яростными обличениями аристократов и спекулянтов Эбер с 1791 г. издавал еще одну газету — «Журналь дю суар» и брошюры, в которых совершенно отсутствовали и плебейский жаргон, и брань, и нападки на всех, кто, по выражению эбертистов, не доказал, что его бы повесили в случае победы контрреволюции. Не был ли придуманный Эбером образ печника-санкюлота папаши Дюшена, приносивший его создателю немалые денежные доходы и политическое влияние, лишь маской, прикрывавшей подлинное лицо его автора? Впрочем, такие вопросы было совсем не безопасно задавать зимой 1793–1794 года.

Демулен, чувствовавший за собой поддержку дантонистской группировки, мог не только задавать подобные вопросы, но и дать на них недвусмысленный ответ, называя Эбера скрытым врагом Республики. Со своей стороны, Эбер, понявший после выхода пятого номера «Старого кордельера» в начале января, что Демулен основывается в своих выпадах на показаниях Шабо, обрушился на того с обличениями в коррупции, но обходил утверждения, что он, Эбер, является агентом Питта. Масса читателей «Отца Дюшена» не должна была узнать, что такое обвинение было брошено вне зависимости от того, сколь убедительны ни были негодующие опровержения Эбера резких нападок Демулена. Правда, в одном случае Эбер попытался опровергнуть значение конкретного факта, который должен был, по мысли Демулена, свидетельствовать о связи издателя «Отца Дюшена» с заговорщиками. В изданной тогда брошюре «Жан-Рене Эбер, автор „Отца Дюшена“ — Камилю Демулену», в которой пространно опровергалось обвинение, что Эбер в юности совершил мелкую кражу, содержались такие строки: «Ты простер свое злодейство до того, что обвиняешь меня в связи с некой старой греховодницей Рошуар, которая была послана ко мне интриганами, подобными тебе, чтобы подкупить меня, и которую я прогонял несколько раз». Это странные слова, их смысл заключался в том, чтобы как-то объяснить ставшие известными встречи Эбера с вражеской шпионкой — его давней знакомой, графиней де Рошуар, о которых он своевременно не известил полицейские власти. В целом же тактики замалчивания обвинения о связи с Батцем и его агентами Эбер придерживался до самого конца, то есть до марта, когда он и другие лидеры левых якобинцев были арестованы и гильотинированы по приговору Революционного трибунала.

Нужно отметить, что еще 5 февраля Робеспьер произнес речь, в которой особо предостерегал против ультрареволюционеров, компрометирующих себя связями с контрреволюцией. Во второй половине февраля Робеспьер заболел, за 21 день — с 19 февраля по 12 марта — он лишь один раз присутствовал на заседании Комитета общественного спасения. В последние дни своей болезни Робеспьер написал текст выступления, в котором высказывал убеждение, что барон Батц является закулисным главой подготовлявшегося эбертистами восстания (рукопись была найдена в бумагах Робеспьера после переворота 9 термидора). Тон этой речи, относительно благожелательный в отношении Шабо, свидетельствовал об убеждении Робеспьера, что обвинения, которые выдвигал арестованный депутат против Эбера, не были ложными. 13 марта, на следующий день после появления Робеспьера в Комитете общественного спасения, его верный приверженец Сен-Жюст в своем докладе Конвенту заявил, что заговор против Республики имеет два ответвления, что «фракция снисходительных, желающая спасти преступников, и иностранная фракция, которая горланит, потому что она не может действовать иначе, не разоблачая себя… сближаются, чтобы удушить свободу». Дантонисты в это время стремились не только нанести удар по своим врагам — эбертистам, но и обвинить Комитеты в потворстве левоякобинской группировке, поддерживавшей связи с неприятелем. В тот же день, 13 марта, генерал Вестерман, близкий к дантонистам, явился к общественному обвинителю — прокурору Революционного трибунала Фукье-Тенвилю и сделал заявление, что ему стало известно о намерении эбертистов поднять восстание против правительства. Комитеты, не медля более ни часу, приняли решение об аресте Эбера и его единомышленников. Но не все вожди левоякобинской группировки попали в проскрипционный список. Такие ее лидеры, как Шометт или мэр Парижа Паш были пощажены, вероятно, из опасения спровоцировать выступление отрядов вооруженных санкюлотов — революционной армии. Потом они были арестованы один за другим и в большинстве кончили жизнь на эшафоте в ту же весну и лето 1794 г. Чтобы устранение левоякобинской группировки не было использовано дантонистами, Комитеты обрушились на «снисходительных». Вслед за казнью 24 марта эбертистов настала очередь Дантона, Демулена и их друзей. После краткой комедии судебного разбирательства они 5 апреля погибли на гильотине.