Новые мандрагоры выпрыгнули из теней на Пестрого с белыми как кость крюками и тесаками, жаждущими его крови. У арлекина мелькнула мысль о продолжении схватки, но потом он осознал, что мандрагор становится все больше и больше. Тени кишели крадущимися силуэтами и иглозубыми оскалами. Пестрый снова подскочил вверх и на сей раз поймал висящую цепь одной рукой, чтобы раскачаться и запрыгнуть на край крыши, покрытой железной чешуей.
Мандрагоры бросились за ним и с впечатляющей быстротой поползли по вертикальным стенам к его насесту. Арлекин разбежался, перемахнул через улицу и начал мчаться по лоскутному одеялу крыш Нижней Комморры, где прыгая, где пробегая по стенам, где карабкаясь, так что мандрагоры не могли за ним угнаться. Пытаясь поймать его, они использовали свои потусторонние способности, перемещаясь из одного угла, где залегли глубокие тени, в другой. Пестрый снова и снова отскакивал от их ловушек и засад, продолжая бегство все выше и ближе к свету.
В конце концов он остановился, чтобы перевести дыхание на маленьком, покрытом медью куполе, залитом тусклым светом Илмей, и обратил взгляд назад, в бездну. Пропасть между шпилями была столь глубока, что обычный наблюдатель почувствовал бы головокружение, но Пестрый его не страшился. Он схватился за шип, торчащий на маковке купола, одной рукой и прикрыл глаза другой, как козырьком. В таком шатком положении он внимательно вглядывался в глубины, ища признаки погони. Пятно тени было пока что далеко внизу, но он видел, что оно неумолимо взбирается вверх. Завихрения и спирали чернильной тьмы распространялись по бокам шпилей, будто изморозь зимой.
— Вот так-то, старый ты Шут, — заметил Пестрый самому себе. — Это, по сути, все еще гражданская война, но теперь я уверен, что покровительствуют ей вовсе не граждане этого города.
И в лучшие времена мандрагоры обладали очень узнаваемой аурой. Они были лишь частично материальны, можно было сказать, что одной ногой они постоянно стояли в царстве теней. Те же, с которыми Пестрый сражался в старом городе, обладали еще кое чем: они источали характерное болезненно-сладковатое зловоние бога Хаоса Нургла, Дедушки Мора, Повелителя Мух, Повелителя Чумы и так далее, и тому подобное. Пестрый блефовал, когда сказал Асдрубаэлю Векту, что вмешательство Нургла — почти стопроцентная вероятность. Его не слишком радовал тот факт, что его мрачное предсказание обернулось реальностью.
Пестрый огляделся по сторонам с высокой крыши. Он далеко поднялся — настолько далеко, что теперь был, пожалуй, где-то на половине высоты одного из тех громадных шпилей, в том месте, где их разделяли похожие на ущелья просторы открытого воздуха шириной в несколько сотен метров. Титанические сооружения были исчерчены линиями ярусов и террас, где раскинулись парки, похожие на дикие леса, и затейливо разбитые сады. С одной стороны он мог различить зеркальную поверхность озера, огибающего бок соседнего шпиля.
И в каждом из этих открытых пространств теснилось эклектическое сборище зданий, борющихся за пространство, словно растения — за солнечный свет. Башни, турели, купола, мезонины, балконы, своды, меньшие шпили, статуи, острые крыши, арки, мосты и лестницы громоздились друг на друга без какого-либо порядка или логики. Огромное множество строений было повреждено Разобщением, некоторые полностью обвалились, оставив рваные раны в городском ландшафте. При всех разрушениях сцена выглядела странно мирной. На террасах не было видно стычек, узкие полосы небес выглядели чистыми, разве что изредка появлялся стремительный гравилет или крылатый бичеватель.
Внимание Пестрого привлекла одна расселина в противоположном шпиле. Из ее глубин сиял холодный голубой свет, который контрастировал со всем остальным вокруг. Маленький арлекин сначала пожал плечами и сказал себе, что при виде столь обширных панорам для разума естественно искать легко различимую точку, чтобы использовать ее как ориентир. Он снова поднял взгляд, надеясь увидеть гигантскую армаду Векта, но обнаружил, что его взгляд все время притягивается к этому голубому огню. В нем было что-то такое, от чего у Пестрого шевелились волосы на затылке, а между лопатками зудело.
— Хорошо, хорошо, — раздраженно пробормотал сам себе арлекин, — красивая голубенькая блестяшка требует внимания. Я все понимаю, но как же удовлетворить эту неистовую страсть, хм? Слишком далеко, чтобы туда перепрыгнуть, так как же бедному артисту утолить свое праздное любопытство?
Он огляделся в поисках способа добраться к противоположному шпилю. Конечно, сальто-пояс позволял перемахнуть через пропасть одним прыжком, но ценой за это была бы значительная потеря высоты. Он бы снова оказался среди извивающихся теней Аэлиндраха и потерял бы из виду свою цель. Судя по всему, через провал когда-то было перекинуто несколько мостов, но в ходе Разобщения они либо обрушились, либо их разбили падающие обломки. Теперь от них остались только обрубки, торчащие из стены шпиля — дороги в никуда.
В некоторых местах над бездной все еще тянулись нити разорванной паутины из цепей и кабелей. Более прочные звенья уцелели благодаря своей естественной гибкости и потенциально могли послужить мостом для Пестрого. Он подпрыгнул вверх, поймал провод, который был по-прежнему туго натянут, и запрыгнул на него. Затем он побежал по колышущемуся шнуру толщиной в палец быстрым и уверенным шагом, над километровой пропастью, алчно зияющей внизу.
Оказавшись недалеко от любопытной, залитой голубым светом щели, Пестрый почувствовал жизненные искры терпеливых часовых, что скрывались среди разрушенных зданий у ее краев. Он осторожно пошел вперед, свободно скользя меж тенями и ступая кружными тропами, чтобы подобраться поближе к тому, что они охраняли. Часовые были кабалитами со спокойными, дисциплинированными умами и, видимо, хорошо устроились на своих позициях, как будто находились тут уже довольно долго. Бдительность кабалитов была неусыпна, но они явно скучали.
Прирожденная пытливость Пестрого и так была возбуждена, но когда он нашел то, что явно заслуживало, чтобы его охраняли, любопытство стало поистине неконтролируемым.
Тихо, как призрак, Пестрый подтянулся на карнизе разбитого окна, чтобы посмотреть на ближайшего кабалита. Он осторожно выждал, пока тот не переведет взгляд в другое место, а потом заглянул внутрь и долго, внимательно смотрел. Он увидел воина в нефритово-зеленых доспехах, носящего символ в виде черной розы, каждый из лепестков которой напоминал лезвие ножа. Спрыгнув вниз, Пестрый исчез из виду и на миг задумался. Если их просто весело поприветствовать, они, скорее всего, откроют огонь. С другой стороны, можно попробовать прокрасться мимо — вряд ли это будет так уж сложно. Проблема в том, что он не знал, к чему он вообще собирается прокрасться, в то время как между ним и выходом окажутся сердитые и вооруженные воины.
Был еще один вариант, и он понравился Пестрому, как только возник в его голове.
Озархилх слегка сменил положение и покрепче перехватил осколочную винтовку. Он уже несколько часов не слышал никаких вестей и начинал гадать, смогла ли вообще Хромис вернуться с Центрального пика. То, что они обнаружили, могло быть настолько важным, что ради его сохранности в тайне стоило бы перебить целый кабал.
И сверху и снизу продолжали прибывать слухи: истории о том, что в Верхней Комморре идут бои между Черным Сердцем и восставшими кабалами, которыми руководит Ниос Иллитиан, панические сообщения, что нижний город захвачен мандрагорами или еще кем похуже, новости о поднятии внутренних преград, которые отрезали целые районы, известия о том, что беглые рабы захватили один из портов, предположения, что верховный властелин сошел с ума, или был сожран демонами, или вообще сбежал из города.
Самый безумный слух, который Озархилху довелось лично слышать, говорил, что сам Эль'Уриак восстал из могилы в Шаа-Доме, чтобы обрушить возмездие на город, который погубил его… хотя, по правде говоря, уже ничто не казалось абсолютно невозможным. Пока вокруг творилось такое, они просто торчали возле вскрытого хранилища, словно кучка дураков, только и ждущих, пока их кто-нибудь не перестреляет. Архонта было не видать, и они все чаще ворчали, что пора бы собрать вещи и переместиться в какое-нибудь место, где проще было бы обороняться, пока все это не приутихнет.