Ксагора отвлек вид его хозяина, скрестившего клинки с еще одной парой крадущихся теней. Развалина не смел стрелять с настолько близкого расстояния, боясь попасть в Беллатониса, поэтому ему приходилось сражаться тем, что сошло бы разве что за громоздкую дубину. Противник Ксагора снова набросился на него, прежде чем тот успел сделать хотя бы шаг на помощь Беллатонису. Зубчатый серп снова рассек воздух, на сей раз нацеленный в шею.

Ксагор попытался отбить атаку винтовкой, но клинок описал петлю, перешел в колющий удар и вонзился в его туловище. Он охнул и выронил винтовку, чувствуя жгучую волну холода, что расходилась от раны, угрожая заморозить его сердце. На миг он зашатался, потом зарычал и схватил руку, державшую серп, за запястье, чтобы не упасть. Ксагор почувствовал, как жилистые ледяные мышцы идут волной под его хваткой, и снова увидел лицо мандрагора — на этот раз на нем раскрылась пасть, похожая на свежую рану, с рядами острых как иглы зубов, мерцающих во мраке.

— Ксагор, твой хозяин в опасности! Помоги мне!

Звук голоса Беллатониса пронесся сквозь мутнеющее сознание Ксагора, словно разряд электричества. Со всей силой, на которую он еще был способен, развалина врезал головой в маске прямо в ухмыляющуюся морду мандрагора. Чернильнокожий дьявол обмяк от удара и выпустил из рук серп, все еще торчащий в животе Ксагора. Развалина яростно выкрутил запястье падающего создания, отчего то издало булькающее шипение, а затем с силой топнул по его шее, надеясь сломать позвонки.

К удивлению Ксагора, мандрагор просто распался у него в руках, мгновенно превратившись в жидкое, похожее на ихор теневое вещество, которое протекло сквозь его пальцы и растворилось в материи Аэлиндраха. Развалина повернулся, прыгнул было к Беллатонису, но пошатнулся и чуть не упал. Он понял, в чем проблема, остановился и автоматически выдернул из себя зубчатый серп мандрагора. Не обращая внимания на багряные брызги крови из раны, он двинулся вперед более осторожным шагом.

Двое оставшихся мандрагор кружили рядом с Беллатонисом, как волки, щелкая зубами и пробуя на прочность оборону гемункула, который с трудом удерживал их на расстоянии. Ксагор неуклюже замахнулся на ближайшее движущееся пятно и почувствовал, как серп соприкоснулся с чем-то плотным. Потом у него подломились колени, и он упал, по-прежнему сжимая зазубренное оружие и чувствуя, как оно разрывает зыбкую плоть.

Раздалось шипение, и Ксагор смутно разглядел, как Беллатонис вонзает клинок в горло другого противника. Когда тот соскользнул наземь, в быстро мутнеющем сознании Ксагора появилась мысль, что, поскольку он больше не может доверять своим ногам, ему нужно отползти и найти винтовку, чтобы, по крайней мере, иметь возможность отстреливаться. Он протащил себя меньше чем на метр, прежде чем вокруг сомкнулась серая мгла, и он ощутил последнюю, полную паники мысль, что ему предстоит навеки затеряться в царстве теней.

Ксагор очнулся от волн мучительной боли, перемежающихся ощущением раскачивания. Его запястья и лодыжки были прикручены к шесту, который не особо бережно несли два раба. Он понял, что рядом находится Беллатонис, и присутствие смутно вырисовывающегося во тьме гемункула заново наполнило его уверенностью.

— Будь спокоен, Ксагор, все идет просто идеально, — тихо пробормотал Беллатонис. — Последователи Ксхакоруаха отыскали нас вовремя. Сейчас они ведут нас к нему. Они, похоже, впечатлились нашим маленьким представлением, халп…

Гемункула резко прервал ошейник, застегнутый на его горле. К нему был пристегнут тонкий поводок из черного шнура, который держал в руках мандрагор неподалеку. Тенекожее существо с силой дернуло, чтобы подтащить Беллатониса к своим ногам. Когда его поволокли прочь, Ксагор успел заметить, что руки гемункула тоже связаны за спиной такими же шнурами. Он преданно зарычал и задергался, видя, что с его хозяином обращаются, как с рабом, но от этого его руки и ноги только заныли еще сильнее.

Рабы равнодушно продолжали тащить Ксагора, слишком запуганные и забитые, чтобы хотя бы приподнять головы. Рана в его животе онемела, и он попытался сконцентрироваться на ней, чтобы не обращать внимания на жаркую боль в конечностях. Будучи развалиной, Ксагор был весьма сведущ в том, что касалось как причинения, так и принятия боли. Хозяин всегда настаивал на том, что следует сохранять равновесие между ними — те, кто не ощущал боли, говорил Беллатонис, едва ли могли хоть сколько-то искусно ее применять. Эта мысль приободрила Ксагора, и он стоически переносил тошнотворную тряску путешествия, которая сливалась в одну бесконечную пытку.

К тому времени, как они приблизились ко двору Ксхакоруаха, молчаливые мандрагоры волокли за поводки и Беллатониса, и Ксагора. Количество рабов в караване значительно уменьшилось, так как пленители безжалостно пожирали их. Ксагору показалось, что эти существа набивают себе брюхо, стремясь съесть как можно больше пленных до того, как они достигнут обиталища короля теней. Шумные протесты Беллатониса спасли Ксагора от убоя, но теперь развалине приходилось ковылять без посторонней помощи и изо всех сил пытаться не отставать от текуче-быстрых мандрагор, пока они двигались по все более темным тропам. Ксагор был крепок, но запасы его выносливости уже подходили к концу.

Ксхакоруах угнездился в том, что представляло собой величественный темный собор глубоко в сердце Аэлиндраха, подлинный дворец теней. С расстояния это сооружение выглядело как титаническая сумрачная паутина — образ, который столь явственно напомнил Ксагору, как он попал в теневое царство, что он содрогнулся. Когда они приблизились, из темноты вырисовались искривленные колонны из оникса, эбена и базальта, и чувствовалось, что они хаотично вздымаются вверх, к незримым высотам. Колонны ветвились, пересекались и сталкивались, поддерживая беспорядочное множество полов, лестниц и стен. В этой конструкции не было никакой логики: ступени уходили в никуда, стены возвышались в гордом одиночестве или стояли без какой-либо видимой опоры.

Ксагора и Беллатониса бесцеремонно втащили внутрь, в многомерный лабиринт, который атаковал восприятие своими вопиющими невозможностями. То, что снаружи казалось хаотичным и бессистемным, внутри оказалось противоположным, тенью самого себя, построенной из закоулков и извилистых проходов, переплетением невозможных углов, которые вели непонятно куда. Временами сеть глубоких теней как будто оживала, в ней крались силуэты и виднелись зловещие глаза, или же воздух пульсировал от потусторонних перешептываний. В другое время громадное сооружение казалось совершенно заброшенным и безлюдным. Мандрагоры уносили их все глубже сквозь затененные перекрестки и пыльные комнаты. Там и сям по углам валялись трофеи и позабытые сокровища: ржавеющее оружие и пробитые доспехи, рваная одежда и тлеющие кости, безделушки, детские игрушки, книги с запретным знанием и инкрустированные драгоценностями саркофаги, все выброшенное, словно мусор.

Они встретили Ксхакоруаха в пустом, наполненном эхо пространстве, где пол был покрыт слоем лишенных плоти черепов, а стены завешены бесчисленными узкими знаменами, которые медленно развевались на призрачном ветру. Начертанные на них запретные руны холодно сверкали, образуя сложные ажурные узоры из изумрудного колдовского пламени, причиняющие боль как глазам, так и разуму. Король теней сидел в центре помещения, вытянув мускулистые руки, и его полночная плоть рябила от светящихся рун, даже более ярких, чем те, что сияли на знаменах. Темная безликая фигура поднялась при их приближении, и стало ясно, что это гигант по сравнению со своими сородичами. Существо на целую голову и плечи возвышалось над мандрагорами, которые сопровождали пленников, и источало ауру темного и ужасающего величия.

Мандрагоры уже заставили пленников опуститься на колени. Теперь, приблизившись к королю теней, они тоже припали к полу и со страхом спрятали свои вечно меняющиеся лица, когда громадная фигура заговорила. Ее голос был глубоким и неизменным, как будто доносился из неких мрачных глубин, и походил на звон колоколов, потонувших в бездне.