Симич был виртуозом своего дела и даже по самым узким и извилистым участкам вёл машину на предельной скорости.

Первая заправка — в Фодже, где расположен крупный союзнический авиационный узел и выстроен прекрасный аэродром. Отсюда союзники целыми армадами «летающих крепостей» ходили на бомбёжку Вены, Мюнхена и других городов. Из Фоджи мы выехали поздно, часа в четыре дня. Не заметили, как быстро сгустились сумерки. В каком-то небольшом городке остановились в траттории перекусить и помчались дальше. В наступившей темноте по зигзагообразной горной дороге стали подниматься к перевалу через Апеннины. Шоссе вилось вдоль склонов над глубокими ущельями, но Симич не сбавлял скорости — извилистые горные пути были привычны ему.

Крутой поворот, ещё поворот, уклон… Вдруг Симич резко затормозил машину.

— Слезай, приехали! — громко окликнул нас шофёр.

Мы вышли и осмотрели машину: одна из полуосей лопнула, соскользнувшее заднее колесо, шурша о камни, покатилось в пропасть. До Рима оставалось около полутораста километров.

— Симич, — распорядился подполковник, — оставайся! Продуктов тебе в машине хватит, а мы пошли «голосовать».

Вскоре из-за поворота блеснул свет: подъехала машина, которую мы недавно обогнали. Шофёр заметил наш сигнал — поднятые вверх руки — и затормозил. Он оказался итальянцем, а наш переводчик Коля знал только английский. Мимикой и жестами кое-как объяснились. Машина была нагружена до отказа, и шофёр смог взять только подполковника, мы же с Колей заночевали у дороги.

Лишь на рассвете другой попутной машиной добрались до Рима. Машина везла рыбу, и запах рыбы, пропитавший всю нашу одежду, долго потом преследовал нас.

В советской миссии встретились с Капрановым и составили письмо на имя союзного командующего средиземноморским театром военных действий. В нём мы просили о выдаче запасных частей для ремонта нашего самолёта.

Пока составлялась вся сложная документация, у нас оставалось порядочно свободного времени, чтобы успеть ознакомиться с достопримечательностями Рима.

Прежде всего нас повезли в открытой машине осматривать Колизей, древнеримский гигантский каменный цирк-стадион, рассчитанный на пятьдесят тысяч мест. Тут когда-то сражались гладиаторы. Здесь некогда римские императоры одним движением большого пальца руки даровали жизнь побеждённому гладиатору или повелевали добить его. Палец, опущенный книзу, обозначал смерть.

Восемь лет продолжалось строительство Колизея. По тогдашнему уровню техники это небольшой срок для такого величественного сооружения. Сейчас от Колизея сохранилось не более одной трети, но и развалины его продолжают поражать своими размерами и величавостью.

В качестве гида нас сопровождала удивительно жизнерадостная итальянская девушка Сильва — живая и подвижная, как ртуть. Она была связана с нашей миссией в Риме, подружилась с русскими и даже знала русский язык. Впрочем, в её произношении некоторые слова было довольно мудрено понять.

Побывали мы и на знаменитом римском пляже. Расположен он на месте древнеримской военной гавани Остия. Сюда из Рима ведёт автострада, одна из лучших в Европе — двадцать пять километров. Прямая, ровная — ни подъёмов, ни уклонов. Многолетние клёны, эвкалипты, дубы переплелись кронами вверху над трассой, образуя кружевной зелёный туннель. Стволы деревьев у основания обведены белыми с чёрной каймой кольцами. Такая окраска помогает водителям автомашин ориентироваться при ночной езде. На эту автостраду, чтобы не задерживать другие машины, запрещается выезжать со скоростью ниже восьмидесяти километров в час.

Не в пример нашему жалкому пляжу в Бари, римский пляж был действительно роскошен: широкая полоса мелкого кварцевого песка незаметно спускается в море, нигде ни камней, ни ям. Вокруг пляжа множество гостиниц, ресторанов, различных увеселительных учреждений. Ещё задолго до войны Муссолини выстроил здесь один из крупнейших в Европе курортных городков для привлечения иностранных туристов. Дуче знал, как выколачивать валюту!

В течение двух дней мы будто одержимые носились по Риму, знакомились с его неповторимыми памятниками духовной и материальной культуры: дворцами и храмами, музеями и площадями, досадуя, что не имеем по меньшей мере месяца времени, чтобы получить сколько-нибудь полное представление об исторических памятниках города. Гёте, долго живший в Риме, сравнивал его с морем: «Чем дальше едешь по морю, тем глубже становится оно. Это можно сказать и о Риме».

Нас заинтересовала Навонская площадь, расположенная в самом центре старой части города, с величественными дворцами вокруг. Эта площадь — излюбленное место детей для игр. А один раз в год, 6 января, в день «крещения», на этой площади устраивается детский праздник Бефаны.

В представлении итальянских ребятишек Бефана — добрая старушка волшебница, как наш дед-мороз. В «крещенскую» ночь, по местному поверью, Бефана вылезает из печки, возле которой для неё уже заранее развешиваются чулки. Хорошим детям Бефана накладывает в чулки подарки, а плохим насыпает уголь и золу.

Война пощадила замечательные памятники римской старины. Объясняется это просто: папа договорился с англо-американским командованием, что Ватикан вместе с несколькими крупными итальянскими храмами в центре города останется неприкосновенным. Благодаря этому весь центр Рима оказался вне сферы действий бомбардировочной авиации. Зато его окраины и пригороды были основательно разрушены. Всюду видны мрачные следы недавних пожарищ…

Пока Симич отремонтировал нашу машину в дорожных мастерских и прибыл в Рим, были оформлены и документы на запасные части для самолёта. Настала пора распроститься с «вечным городом».

Трогательно прощались мы с Сильвой.

— Я хочу в Россию, — говорила она, — в Москву. Мой отец — дипломат, он побывал во многих столицах мира, но говорит — самое незабываемое впечатление произвела на него Москва… Пауло, — спросила она меня, — вы скоро полетите в Москву?

— Надеюсь, что скоро!

— А меня сможете захватить с собой? Я ведь не много места займу в самолёте.

— Охотно. Только что вы будете делать в Москве?

— О, я знаю — у вас надо работать. Кто не работает — тот не ест!

— Правильно. У нас такой принцип!

— Что ж, и я буду работать!

— Что же вы умеете делать?

— Всё! На первых порах буду играть на пианино, преподавать музыку в школе. Я ведь окончила консерваторию, — ответила Сильва с гордостью.

— Раз так, — согласился я, — тогда можно… Дело только за разрешением властей, одного моего согласия для этого недостаточно, хоть я и командир корабля.

Сильва опустила голову.

— Ах, вот как, — уныло сказала она, — нужно ещё разрешение…

Я искренне сочувствовал этой чудесной девушке. Все бесконечные её разговоры о путешествии в Москву до сих пор мне казались шуткой. Только теперь я понял, что Сильва всерьёз собралась в Советский Союз. Не знаю, осуществила ли она своё желание.

Путь наш лежал на базу в Неаполь. Перемахнув через Албанские холмы, мы мчались дальше унылой равниной. Левее нас оставались осушённые ещё до войны Понтийские болота.

Все города на нашем пути — Террачина, Фонди, Формиа — были дотла разрушены бомбами. Предстояло отстраивать их заново.

До Неаполя от Рима двести тридцать километров. Симич обещает доставить нас за три часа. Чем дальше к югу, тем живописнее становится дорога: она то поднимается в горы, то опускается в равнины, то подходит к самому морю. Цветут в рощах апельсины и оливки, по склонам холмов — пестрый ковёр весенних цветов и ярких трав.

Первая наша остановка в городе Казерта; здесь расположился один из англо-американских штабов. Сюда-то и нужно доставить письмо, которое мы везём из Рима. Город этот некогда считался священным: здесь находилась старинная резиденция итальянских королей.

С бумагами в штаб отправился подполковник Капранов. Мы же втроём — Симич, переводчик и я — уселись в тени машины дожидаться его возвращения. Хотя май в Италии считается весенним месяцем, стояла удушливая жара. Во дворе было пусто, только старичок дворник усердно орудовал метлой, напевая себе что-то под нос и поднимая тучи пыли. К счастью, легкий ветерок относил её в сторону от нас.