Когда она пришла домой, Андреас и Бибер, смеясь, возились в саду. Несколько секунд молча понаблюдав за ними, Ева крикнула.

— Я уже дома! Минут через пятнадцать будет ужин!

Поспешив на кухню, Ева надела передник. Клемпнер как-то сказал, что передник — это униформа немецкой женщины. Пожалуй, в этом действительно был смысл. Открыв буфет, Ева уныло посмотрела на его почти пустые полки. Они ярко иллюстрировали, насколько изменилась жизнь в Германии по сравнению с довоенными годами. Открыв банку с тушенкой, Ева выложила ее содержимое на тарелку. Затем она нарезала тонкими ломтиками сыр, выловила в кадке последнюю маринованную свеклу, поставила на стол несколько ломтей грубого ржаного хлеба и выскребла остатки из последней банки вишневого варенья.

Время ужина пролетело незаметно. Ева старалась улыбаться, а Андреас был, как всегда, внимателен. После ужина она тихо сидела, слушая оживленный разговор мужа с Гансом о винограде, новых методиках дистилляции, ошибках Рота в обрезании лоз и т. п. Хотя Ева любила Бибера, когда он потянулся за своей фуражкой и встал, желая всего доброго, она с облегчением вздохнула. Ей хотелось провести остаток вечера, гуляя с Андреасом по берегу Мозеля.

Глава 31

— А люблю тебя, Ева.

Она крепко держала Андреаса за руку. Остановившись на берегу возле бурлящего водоворота, они сели на траву. Полноводный Мозель быстро нес свои воды к Рейну. Против течения усиленно гребло лапами утиное семейство.

— Я так счастлив! — сказал Андреас. — По-настоящему счастлив! Я сказал Биберу, что после войны хотел бы купить небольшой виноградник и построить новую винодельню. Что скажешь?

— Это было бы просто здорово, — тихо ответила Ева.

— Он вон там. — Андреас указал рукой в сторону холма, у подножия которого раскинулась деревня Виннинген. — Тот склон отсюда не видно. Бибер говорит, там очень хороший виноград. Владелец и его сын погибли этой зимой в России. Вдова хочет продать виноградник как можно скорее, но Бибер уговорил ее придержать участок для меня. Он даже предложил ей бесплатно присматривать за виноградом, если она согласится.

Ева взяла Андреаса за руку. Ее совершенно не интересовал ни виноград, ни виноделие. Все, что для нее было важно, — это Андреас. Ева видела, как оживали его глаза, когда он говорил о винограде, и ради этого она согласна была слушать его бесконечно.

— Да, это действительно замечательно. А если ты купишь тот виноградник, мы переедем в Виннинген или останемся в Вайнхаузене?

— Останемся здесь. Оффенбахер говорит, что у него ее для меня хороший грузовик. Продаст по дешевке.

Ева кивнула. «Ах, Андреас, нас ожидает долгая, счастливая жизнь. Мы можем растить виноград, радоваться детям и внукам. Неужели ты променяешь это на воинскую честь?»

Позже, ночью, Ева лежала на своей кровати, глядя в потолок. Андреас уже спал. «Как он узнает? — размышляла Ева. — Кребель ему не скажет. Я тоже не скажу». С такими мыслями она погрузилась в сон.

Проснувшись в 6:30 утра, Ева отправилась готовить завтрак. Было 6 июня 1944 года.

Они ели в тишине. Завтрак состоял из вареного яйца и тонкого бутерброда с ветчиной. Ева не сводила глаз с мужа, наслаждаясь каждым его движением, каждой улыбкой. Встав после завтрака из-за стола, она пошла переодеваться. В ее душе бурлили противоречивые чувства. Ева ненавидела свои тайны. Приведя себя в порядок и расчесавшись, она спустилась вниз.

Часы пробили семь утра. Из кухни Ева слышала, как Андреас настраивает радио. Вдруг, он включил приемник на полную громкость. Ева удивленно выглянула в гостиную.

— Вторжение в Нормандию! — воскликнул Андреас. Ева, выронив из рук тарелку, бросилась к мужу. — Оно началось ночью с парашютного десанта. Сейчас союзники высаживаются на берег с кораблей. Если мы позволим им закрепиться, то противостоять уже не сможем. — Андреас посмотрел на Еву. — Мы сейчас к этому не готовы. Роммель находится в Ульме со своей семьей.

Ева почувствовала слабость в ногах. Андреас взял ее за руку.

— Но мы не пропустим их, Ева. Я уверен!

Ева, вытерев глаза, молча кивнула. Взяв в ладони лицо Андреаса, она с любовью посмотрела ему в глаза. В них уже горел огонь сражений. В Андреасе пробудился солдат, и родина нуждалась в нем больше, чем Ева.

Прикусив губу, она смирилась с неизбежным. Отпуск Андреаса еще не закончился, но Ева знала его сердце. В нем жил господин по имени «Дож».

— Ева.

— Ты нужен сейчас своим солдатам, — тихо сказала она.

Ева не могла лишить Андреаса его воинской чести. Она решила, что скажет Кребелю, чтобы он порвал фальшивое заключение. В глазах Андреаса заблестели слезы. Он крепко обнял Еву.

— Если бы у меня был выбор…

— Я понимаю, — ответила Ева, прильнув к мужу. Перед ее глазами проплывали траурные ленты, плачущие вдовы и похороны с пустыми гробами. — Просто пообещай, что вернешься.

— Да, я вернусь, — сказал Андреас, нежно гладя Еву по волосам. — Ты — моя жизнь. — Он с вялой улыбкой посмотрел в лицо Евы. — А ты пообещай, что будешь осторожна — Лицо Андреаса вдруг стало суровым. — Я не знаю, что будет дальше, но американцы и британцы постараются дойти до Рейна, а с востока движутся русские. — Андреас опять крепко обнял Еву. — Послушай. Отныне ты должна держаться подальше от Кобленца. Обещаешь?

Ева кивнула. Выпустив ее из объятий, Андреас начал мерить комнату шагами.

— Они наверняка будут бомбить Кобленц и железные дороги. Старайся избегать поездов. Наверное, тебе лучше всего было бы пожить у Линди. Их ферма — далеко от железной дороги. Но, с другой стороны, она изолирована от мира, что тоже может быть минусом.

— Я поняла.

— Хорошо. — Андреас перешел на шепот. — А теперь слушай меня внимательно. У твоего отца есть нелегальный радиоприемник.

— У папы?

— Да Он говорит, что Би-би-си, скорее всего, лжет не меньше Геббельса, но правда находится как раз где-то посередине.

— Но это же опасно…

— В любом случае, он сможет предупредить тебя о приближении американцев или британцев.

Картина вражеских солдат, марширующих по улицам Вайнхаузена, всегда казалась Еве всего лишь дикой фантазией, но теперь это могло стать реальностью. По ее спине пробежал холодок.

Андреас, быстро поднявшись в спальню, вскоре вернулся со своим пистолетом.

— Я оставлю его тебе, и четыре магазина по восемь патронов в каждом. Вас же обучали на стрельбище? — Ева кивнула. Ее бросило в дрожь. — Хорошо. Я слышал разговоры о вооружении женщин для гражданской обороны, но, думаю, это затронет только тех, кто состоит в партии. Если вдруг пистолет найдут гестаповцы, скажи им, что я забыл его в спешке. Поняла?

Ева кивнула. Андреас посмотрел на часы над камином, а затем перевел взгляд на свою любимую репродукцию на стене.

— Думаю, солнце садится, Ева. Однако новый день все равно настанет1 Обязательно настанет. — Взгляд Андреаса, пробежав по комнате, остановился на висящем на стене портрете Гитлера. — И еще помни: с тех пор, как он предал моих товарищей под Сталинградом, я за него больше не сражаюсь. Как солдат, я должен подчиняться присяге, но мы теперь проливаем кровь не за него, а друг за друга и за родину. Пусть портрет пока висит на стене, чтобы не злить Гестапо, но когда приблизятся американцы, сожги его.

— Хорошо, я поняла. — Ева обвила Андреаса руками. — Исполняй свой долг, но, прошу тебя, вернись домой. Я прошу тебя…