1939
Рожь, рожь… Дорога полевая
Рожь, рожь… Дорога полевая
Ведет неведомо куда.
Над полем низко провисая,
Лениво стонут провода.
Рожь, рожь – до свода голубого,
Чуть видишь где-нибудь вдали,
Ныряет шапка верхового,
Грузовичок плывет в пыли.
Рожь уходилась. Близки сроки,
Отяжелела и на край
Всем полем подалась к дороге,
Нависнула – хоть подпирай.
Знать, колос, туго начиненный,
Четырехгранный, золотой,
Устал держать пуды, вагоны,
Составы хлеба над землей.
1939
Братья
Лет семнадцать тому назад
Были малые мы ребятишки.
Мы любили свой хутор,
Свой сад.
Свой колодец,
Свой ельник и шишки.
Нас отец, за ухватку любя,
Называл не детьми, а сынами.
Он сажал нас обапол себя
И о жизни беседовал с нами.
– Ну, сыны?
Что, сыны?
Как, сыны? —
И сидели мы, выпятив груди, —
Я с одной стороны,
Брат с другой стороны,
Как большие, женатые люди.
Но в сарае своем по ночам
Мы вдвоем засыпали несмело.
Одинокий кузнечик сверчал,
И горячее сено шумело…
Мы, бывало, корзинки грибов,
От дождя побелевших, носили.
Ели желуди с наших дубов —
В детстве вкусные желуди были!..
Лет семнадцать тому назад
Мы друг друга любили и знали.
Что ж ты, брат?
Как ты, брат?
Где ж ты, брат?
На каком Беломорском канале?
1933
Песня
Сам не помню и не знаю
Этой старой песни я.
Ну-ка, слушай, мать родная,
Митрофановна моя.
Под иголкой на пластинке
Вырастает песня вдруг,
Как ходили на зажинки
Девки, бабы через луг.
Вот и вздрогнула ты, гостья,
Вижу, песню узнаешь…
Над межой висят колосья,
Тихо в поле ходит рожь.
В знойном поле сиротливо
День ты кланяешься, мать.
Нужно всю по горстке ниву
По былинке перебрать.
Бабья песня. Бабье дело.
Тяжелеет серп в руке.
И ребенка плач несмелый
Еле слышен вдалеке.
Ты присела, молодая,
Под горячею копной.
Ты забылась, напевая
Эту песню надо мной.
В поле глухо, сонно, жарко.
Рожь стоит, – не перестой.
…Что ж ты плачешь? Песни ль жалко
Или горькой жизни той?
Или выросшего сына,
Что нельзя к груди прижать?..
На столе поет машина,
И молчит старуха мать.
1936
Как Данила помирал
Жил на свете дед Данила
Сто годов да пять.
Видит, сто шестой ударил, —
Время помирать.
Вволю хлеба, вволю сала,
Сыт, обут, одет.
Если б совесть позволяла,
Жил бы двести лет.
Но невесело Даниле,
Жизнь сошла на край:
Не дают работать деду,
Говорят: – Гуляй.
А гулять беспеременно —
Разве это жизнь?
Говорили б откровенно:
Помирать ложись.
Потихоньку дед Данила
Натаскал досок.
Достает пилу, рубанок,
Гвозди, молоток.
Тешет, пилит – любо-мило,
Доски те, что звон!
Все, что делал дед Данила, —
Делал крепко он.
Сколотил он гроб надежный,
Щитный, что ладья.
Отправляется Данила
В дальние края.
И в своем гробу сосновом
Навзничь дед лежит.
В пиджаке, рубахе новой,
Саваном прикрыт.
Что в селе народу было —
Все пришли сполна.
– Вот и помер дед Данила.
– Вот тебе и на…
Рассуждают: – Потрудился
На своем веку. —
И весьма приятно слышать
Это старику.
– Ох и ветох был, однако, —
Кто-то говорит.
«Ох, и брешешь ты, собака», —
Думает старик.
– Сыновей зато оставил —
Хлопцам равных нет.
«Вот что правда, то и правда», —
Чуть не молвил дед.
Постоял народ пристойно
И решает так:
– Выпить надо. Был покойник
Выпить не дурак.
И такое заключенье
Дед услышать рад:
Не в упрек, не в осужденье
Люди говорят.
Говорят: – Прощай, Данила,
Не посетуй, брат,
Дело ждет, по бревнам наши
Топоры торчат.
Говорят: – У нас ребята
Плотники – орлы.
Ты их сам учил когда-то
Вырубать углы.
Как зачешут топорами
Вперебой и в лад,
Басовито, громовито
Бревна загудят.
Эх, Данила, эх, Данила,
Был ты молодым!
С молодым бы в пору было
Потягаться им.
Не обижен был ты силой,
Мы признать должны…
– Ах вы, – крикнул дед Данила, —
Сукины сыны!
Не желаю ваш постылый
Слушать разговор.
На леса! – кричит Данила. —
Где он, мой топор?!