— Чудная идея! — крикнул Эймери.

— Уау! — выдала индейский клич Сиу, вкатывая тележку с бутылками, фужерами и рюмками.

Все выпили.

Эймери вызвался вещать первым, так как считал имевшийся материал весьма важным. Присутствующие в удивлении переглянулись и решили ему не перечить.

— Итак, — начал Эймери Шум, — я перечитал чуть ли не весь дневник Антея Гласа. В девяти-десяти местах я нашел намеки на текст, призванный — как уверяет Антей — дать разгадку. Мне кажется, масса существующих в дневнике указаний делается с целью выявить не весь смысл, а лишь часть; ссылки как бы разрешают к нему лишь приблизиться.

— Да, — сказал Верси-Ярн, — Антей высказывал, замалчивая; раскрывал, маскируя.

— Larvati ibant abscuri astra sub tencbns, — вставила Хыльга, чьи знания латыни были весьма приблизительными.

— Местами, — вернулся к литературным реминисценциям Эймери, — текст напичкан ссылками на Германа Мелвила, на «Избранника» Т. Манна, на книгу Исидры Имитади, изданную десять лет назад в Аргентине. А еще Антей цитирует Кафку, передергивает Артюра Рембауда и касается «Хищения в серале». Или вдруг выявляется некий Белый Царь. Все эти фрагменты связывает единая и неизменная тема: явление или утрата Белизны.

— Белизны?! — взревел Август Б.Вилхард, расплескав минералку на белую скатерть.

— Белизны?! — вскричала Хыльга, перевернув вазу с фруктами.

— Белизны?! — захрипел Артур Бэллывью Верси-Ярн, закашлявшись в табачных миазмах.

— Белизны?! — взвизгнула Сиу; в зале треснули сразу три зеркала.

— Белизны, — сказал еще раз Эймери. — Да. Белизны. Все указания упираются в Белизну. Какие же смыслы вкладывал Антей в сей термин?

Август Б. Вилхард раскрыл секретер, выдвинул ящик и вынул тетрадь в переплете из сафьяна.

— Эту тетрадь, — сказал старик, — Антей прислал нам месяц назад, день в день.

— Значит, за три дня перед тем, как исчезнуть, — вычислил Эймери.

— Да. Тетрадь чиста: ни фразы, ни буквы; лишь реклама — как мы считаем, — вырезанная из газеты и вклеенная Антеем.

Эймери принялся листать тетрадь; все замерли, всматриваясь в нее. Все тридцать три страницы были чистые, за исключением страницы шестнадцать: на нее был наклеен рекламный текст без иллюстраций.

Эймери принялся читать вслух:

ВСЁ будет белее, светлее, чище, так как «Бела» чистит, светлит и выбеливает

ВСЁ: ваши трусы, чулки, купальники, рубашки, брюки, платья, юбки, пиджаки, жакеты.

ВСЁ будет белым:

ваше белье, ваши медицинские халаты и ваши кулинарные береты,

ваши белки, ваши бельма, ваши зубы, при стуже и в гневе губы,

ваши вина, ваш хлеб, ваши грибы, ваши цветы, ваши скульптуры,

ваш гагачий пух, ваши березы, ваши зимние заячьи шкуры,

ваша сантехника, ваши скатерти, ваши салфетки,

ваши бинты, ваша вата и пена,

ваша бумага, ваша карта, ваш флаг как измена.

ваши фигуры: пешки, ферзи, ладьи, ваши призраки-селениты,

ваша лейкемия с фатами, вуалями, лентами, чьи кружева нитками шиты,

ваши делириум тременс, ваши каления,

ваши стихи, ваши пятна и выделения,

ваш лен, ваш лед, ваш лунь, ваша луна, ваш мел.

ваша марля, ваша шпаклеванная стена,

ваш снег (на купюре), ваши снежинки, ваш парус в тумане, ваша сперма, ваш кефир, ваши сливки в вашей сметане,

ваш Млечный путь, ваш бледный след, вашей пустыни звезда, среди дня, ваш немилый свет,

всё будет стирать, смывать, вымывать, чистить и вычищать, выбеливать без предела, «Бела», «Бела», «Бела»!

ДА СГИНЕТ ТЬМА

— Да, задачка для лингвиста, — в замешательстве шепнул Эймери.

— Теперь — я, — сказал Верси-Ярн, желая внести личный вклад в дискуссию. — Мне также месяц назад был прислан пакет. Без указания адресанта: ни имени, ни фамилии, ни адреса. Я сразу же решил: Антей; правда, не знаю, зачем наш друг решил скрьггь имя…

— А в пакете…? — прервал англичанина нетерпеливый Эймери.

— Сейчас узнаешь.

Верси-Ярн раскрыл сумку и вытащил из нее черную глиняную шкатулку с белыми письменами на крышке. Некий умелый мастер не выписал, а вырезал их мастихинами, заимствуя у Жержека прием, мультиплицирующий фигурки «Жилей» («Жиль» — грустный Белый Шут с картины мастера «галантных сцен»). В результате на выцарапанных местах верхний страт (черная индийская тушь) был удален, а нижний (белая глиняная глазурь) выявился, причем филигранью, в мельчайших чертах, имитируя надписи, встречающиеся в нижней части нихандзийских акварелей.

— Письмена самурайские? — прищурилась Хыльга.

— Да. Типичная катакана. Я тут же кинулся к нашему шефу, Гэдсби В. Райту; шеф свез меня в Кембридж, где Парсифаль Ричарде дал нам латинскую транскрипцию надписи. Сейчас я вам ее зачту:

— Звучит! — высказался Август.

— Перед нами, — сказал Верси-Ярн, — классическая вака, или танка, правда, написанная не великим Нарихира, а Идзуми Сикибу или менее известным Фудзивара Садаиэ (Тэйка), чей стих был включен в книгу «Хякунин Иссю», изданную к юбилею сёгуна. Эту танку Парсифаль Ричарде перевел на французский термин в термин и удивил нас изысканным стилем; ведь если верить студенту из Нагасаки и приятелю Антея Гласа из Public Library, каждая танка имеет не менее трех, а случается, не менее пяти, шести и даже девяти значений. Всякие нюансы и семантические переклички, дающие жизненную силу искусству танки, кажутся французу или англичанину безвкусными; значения темные, несуразные, приблизительные, нечеткие будут для западных читателей всегда бессмысленны. Нам требуются танки ясные, краткие, резкие, прямые, сжатые, как черта, даже если их переведут или перескажут с изрядными упущениями. Итак, среди девяти-десяти сделанных им версий, Ричарде выбрал следующую:

— Какая прелесть, — заметил Эймери. — Если бы сюда еще и капельку смысла…

— Думаю, сей вклад будет незначительным, — изрекла Хыльга, прервав длинную тяжелую паузу, нависшую над присутствующими и придавшую сцене напряженный характер. — Все ваши материалы — газеты, рекламы, танки — упираются в ту же самую тему: все нити ведут к Белизне, у меня же все кажется перевернутым. И еще: если ваши тексты темны, сумбурны и чреваты намеками, трудными для читателя, вверенный мне манускрипт представляется ясным, утвердительным и четким…

— И значит, — ввернул Эймери, — дает разгадку…

— Да нет же, — вывернула Хыльга, — выслушай меня и вдумайся. В присланных мне материалах нет ни намека, ни ссылки. Сей манускрипт — не личный труд, а дайджест из девяти-десяти вещей, написанных другими и лишь переписанных Антеем. Штуки три-четыре даже весьма известны, и все же не представляют для нас интереса…

— Нам будет легче, если ты все же начнешь с начала, — заметил Август.

— Слушайте, — сказала Хыльга. — За неделю перед тем как написать странную депешу и не менее странную приписку с намеками на приближающуюся гибель Антей Глас прислал мне пакет. Я сразу же распечатала и нашла в нем следующие тексты:

а) книгу аббата Луи де Кура (пиита и академика) «Искусная смесь, или Избранные примеры серьезных и забавных вещиц» (1725), где представлены главные вехи развития игры в шахматы, а также пересказывается случай, касающийся Тацита и вычитанный у античных писателей (кстати, если и шагреневый переплет, и тиснение, и заставки ласкали взгляд, сам же текст был весьма слабенький);