В 1875 году Ливингстон наблюдал миграцию небольших стад антилоп и сделал свои выводы. Он обнаружил, что нередко животные уходят из северных районов в то время, когда травы и воды там в изобилии. «Антилопы избегают мест, где им нелегко заметить приближение врага. Видимо, это и есть причина миграций, -заключает Ливингстон, — Быков часто пугает высокая трава. А южноафриканским газелям такое чувство страха свойственно в высшей степени, и, когда в Калахари подрастает трава, они начинают сильно тревожиться и вскоре устремляются на юг, где растительность более бедная. По дороге стадо все увеличивается и уже не может прокормиться на скудных пастбищах, так что антилопы вынуждены переправляться через реку Оранжевую. На этих землях, где подходящих кормов еще меньше, антилопы становятся настоящим бедствием для владельцев овечьих ферм».
Я нашел подтверждение теории Ливингстона в более поздних наблюдениях естествоиспытателя Г. У. Пенри-са, который изучал жизнь южноафриканских газелей в прибрежных районах Анголы. «В определенные периоды они собираются в одно огромное стадо и направляются к какому-нибудь другому вельду, где снова разбиваются на более мелкие группы, — писал Пенрио — Южноафриканские газели никогда не встречаются там, где растет высокая трава. Видимо, они предпочитают открытые места. Когда на побережье выдался особенно дождливый год и появилась очень высокая трава, все газели устремились к югу, на более сухой вельд».
В то время когда в районе Намакваленда в последний раз появились стада газелей, поэт и писатель Уильям Чарльз Скулли занимал административный пост в Спрингбокфонтейне. Он тоже выдвинул свою гипотезу. Скулли считает, что причина миграции проста и очевидна, хотя с незапамятных времен была загадкой для охотников и естествоиспытателей. В стране бушменов дожди выпадают в летнее время, зимой же их там не бывает. К западу от Бушменленда над песчанистой равниной возвышается гранитный массив. «Летом здесь осадков не выпадает, но в начале зимы юго-западный ветер приносит сюда проливные дожди, и примыкающие к горам песчаные равнины на несколько недель покрываются пышной, сочной растительностью, — продолжает Скулли. — Это происходит как раз в то время, когда газели телятся и когда, естественно, самки нуждаются в зеленой траве. Поэтому-то газели и мигрируют на запад, и эта миграция, на мой взгляд, древнего происхождения».
Скулли описывает самую потрясающую миграцию в 1892 году, когда лавина докатилась до южного побережья Атлантического океана. «Антилопы, как правило, обходятся без воды, — отмечает автор. — Но изредка, может быть раз в десятилетие, их обуревает страшная жажда, и они как безумные мчатся вперед, пока не встретят воду. Не так давно миллионы этих животных перевалили через горный хребет и добрались до моря. Они бросались в волны, пили соленую воду и гибли. На тридцать миль вдоль берега протянулись гряды их трупов. Буры, раскинувшие лагерь на побережье, вынуждены были из-за зловония уйти далеко в глубь материка».
Некоторые фермеры считают, что передвижение антилоп объясняется болезнями, такими, как чесотка или чума. Есть сведения, что во время чумы 1896 – 1897 годов южноафриканские газели ее избежали, хотя чесотка явно была обнаружена у некоторых пристреленных животных. Однако теория эта все же сомнительна, и ей противоречит тот факт, что в одни годы животные во время миграций бывают изнуренными, тогда как в другие они выглядят явно здоровыми и упитанными.
Во время миграции 1896 года, самой последней крупной миграции, С. К. Кроунрайт-Шрейнер сделал решительную попытку разгадать тайну. Он ехал по пятам животных и повсюду видел фермы, увешанные гирляндами билтонга. В одном лишь районе Приски было тогда убито много сотен тысяч животных и почти столько же ранено. Осиротевшие детеныши умирали тысячами. А миграция продолжалась. Газели шли миллионами.
Кроунрайт-Шрейнер не мог сделать выводы. Он стал изучать работы Дарвина и Ллойда Моргана о миграциях животных, проанализировал все высказывания ученых Южной Африки и наконец заявил:
«Очевидно, они не располагают достаточными данными для того, чтобы прийти к какому-нибудь определенному решению. Да, у нас недостаточно отобранных, хорошо изученных и строго проверенных фактов, чтобы можно было сделать ясный вывод о сущности этих миграций. Будут ли у нас когда-нибудь такие факты? »
Никто не зафиксировал точных маршрутов миграции газелей, так что эти важные данные для нас навсегда потеряны. Известно, что животные никогда не возвращались назад тем же самым путем, а описывали огромный прямоугольник или овал. Никто не знает, сколько времени продолжалась каждая миграция, хотя есть сведения, что газели возвращались на прежнее место через полгода, через год. Скорость передвижения газелей различна. За день они проходят примерно сто миль, но могут преодолеть и гораздо большие расстояния.
В прошлом веке фермеры Карру были твердо уверены, что существуют две разновидности южноафриканской газели — тощий trekbokke и толстый houbok (фунтов на пятнадцать тяжелее), которые держатся в одном и том же районе. Такой опытный наблюдатель, как Скулли, писал, что в районе Рихтерсвельда был застрелен houbok, который был почти вдвое крупнее газелей, обитающих в пустыне. Взрослый самец южноафриканской газели весит от семидесяти до восьмидесяти фунтов, и лишь в редких случаях вес его превышает девяносто фунтов. В Южной Африке водится только один вид газели, известный ученым как Antidorcas marsupialis marsupialis. А различия в весе объясняются просто возрастом и условиями жизни. Газели же, обитающие в Юго-Западной Африке, более крупные и принадлежат к другому виду.
Хотя фермеров и бурских переселенцев никогда не радовало нашествие газелей, они по крайней мере старались извлекать из этих нашествий пользу, чтобы хоть как-то возместить нанесенный ущерб. Цепь фургонов преграждала животным дорогу, и в ход пускались шомпольные ружья. Нередко одним выстрелом убивали сразу двух газелей.
Это была грандиозная охота. Мир еще не видел такой бойни. Каждая партия охотников расставляла капские телеги и фургоны в форме подковы. Мужчины и мальчики скакали на лошадях вдоль движущегося потока и стреляли в животных. Женщины снимали шкуру с убитых газелей и нарезали мясо для билтонга.
В прошлом веке на протяжении целых десятилетий шкуры газелей продавались по шести пенсов за штуку. (Тонкая кожа использовалась в переплетном деле.) Фунт билтонга стоил три пенса, и тощей считалась та газель, из которой нельзя было сделать восемь фунтов вяленого билтонга. В 1839 году Бэкхаус отмечал, что на рынке в Крэдоке целая свежая туша газели продавалась за тринадцать пенсов. Бывали времена, когда в деревнях Карру жирную тушу газели можно было купить за один шиллинг и шесть пенсов.
Действительно ли эти кочующие стада насчитывали миллионы животных? Некоторые ученые сомневаются, что газели могли когда-нибудь водиться в таком огромном количестве, которое ошеломляло первых путешественников. Однако все очевидцы выражали единодушное мнение на этот счет. Одно из лучших описаний оставил нам охотник прошлого века Гордон Камминг, очень колоритная фигура, бывший воспитанник Итонского колледжа, кавалерийский офицер, рыжебородый шотландец в юбке. Пять лет он путешествовал в фургоне и беспощадно бил зверей. Это происходило в ту пору, когда Южная Африка была еще раем охотников и никто, вероятно, не предполагал, что в один прекрасный день некоторые животные будут истреблены. Его «ягдташ» был гораздо внушительнее, чем у более искусных охотников последующих лет, например у Селуса.
Однажды ночью, часа за два до рассвета, Гордон Камминг лежал в своем фургоне и прислушивался к фырканью газелей. Он сообразил, что неподалеку от лагеря пасется огромное стадо. Когда он выглянул из фургона, перед ним было не просто стадо, а сплошная живая река.
Этот бесконечный поток вливался в ущелье и исчезал за горной грядой. «Почти два часа стоял я на передке фургона, зачарованный удивительным зрелищем, — писал Гордон Камминг. — С трудом я убедил себя, что это была реальность, а не фантастическая картина из снов охотника. А в это время легионы животных плотной сплошной лентой продолжали шествие через горный проход. Наконец я схватил ружье, вскочил на коня и, врезавшись в самую гущу, открыл огонь. За мной последовали и другие всадники. “Хватит”, — воскликнул я, когда четырнадцать животных упало на землю. Потом мы повернули обратно, чтобы спасти от назойливых стервятников разбросанную на пути добычу».