Если вы, как Нелл, учитесь в средней школе на курсе «А» по искусству, живете в уэльских горах и в свободное время только и делаете, что кормите собак и ухаживаете за ними, вся культура тинэйджеров проходит как бы Мимо вас — и вы не осознаете силы женской красоты, не познаете науку привлекать.

Но время от времени Дэй Эванс приглашает Нелл на кофе в маленькое кафе за Рюэлином, рядом с лавкой старьевщика, — и этого события хватает Нелл на неделю.

— Это хорошо, — подводит итог Полли, и в самом деле, она права.

Нелл находится в чудной поре влюбленности: для нее это — теоретическая пора, когда боль и радость идут вместе, когда ум поглощен только обдумыванием своих чувств, переживанием, вновь и вновь, всех оттенков ощущений; секс здесь даже не идет в расчет.

Других мальчишек Нелл инстинктивно отвергает.

— Ты все еще рисуешь? — спрашивает Полли.

— Больше увлекаюсь тканями, — отвечает Нелл. И это в самом деле так, к разочарованию и отчаянию ее учителя по искусству.

Учеба в классе искусства на курсе «А» — крайне забавное дело: вы не можете ни в коем случае там развивать свои собственные вкусы или заниматься тем, что вам нравится.

— Ты знаешь, — делится Нелл с Поллы, — есть такие лишайники с оборчатыми краями, что растут на деревьях, — так из них получается такая чудесная желтая краска, что ты и представить себе не можешь.

— Я надеюсь, у тебя с ним нет никаких недоразумений? — не слушая ее, спрашивает Полли, кивая в сторону мистера Килдара, которого всегда недолюбливала.

— Недоразумений? Что ты имеешь в виду? — изумленно спрашивает в ответ Нелл. Действительно, мистер Килдар, к его чести, умеет скрывать до поры до времени свои чувства к Нелл, поэтому она в неведении. Может быть, до той поры, пока он не скопит сто тысяч фунтов, на которые собирается купить землю, давно им присмотренную, и заняться там лошадьми, покончив с собаками. Лошади — более прибыльное дело. У него еще есть идея начать новую жизнь с кем-то, кто больше его устраивает, чем собственная жена. Они с женой не расстались лишь из-за Бренды, так он считает, хотя никогда не говорил этого миссис Килдар.

Но все это — другая история, и довольно мрачная.

— Нет, ничего, — поспешно говорит Полли, и она рада такому ответу. — Я часто вспоминаю тебя, Нелл.

У Полли доброе и сентиментальное сердце.

Нелл просит ее вновь рассказать свою историю, начиная с момента, когда она приехала на Дальнюю ферму в грузовике, Нелл внимательно слушает. Где-то здесь ключ к отгадке ее происхождения — но где? Опять она ничего не находит.

— Полли, — спрашивает Нелл, — можно тебя попросить кое о чем?

— О чем?

— У меня нет никаких документов: ни свидетельства о рождении, ни медицинской карты. А мне нужен паспорт. На случай, если я захочу уехать куда-нибудь. Не сейчас, конечно. — Как сейчас сможет она расстаться с Дэйем Эвансом — и не видеть больше его кудрявой головы, его карих глаз? — Но если вдруг…

— Нет ничего легче, — говорит Полли, и они отправляются вместе на почту, где есть фотоавтомат, и делают две фотографии Нелл, которые подписывает на обороте начальница почтового отделения, и отсылают их куда-то; а через шесть недель на почту приходит паспорт на имя Нелл.

Вот что значит — иметь друзей в определенных кругах, пусть даже и не в высших сферах.

Вполне понятно, читатель, что Дэй Эванс не ответил на чувства Нелл в том плане, как она надеялась. (Она ему очень нравилась — как человек, однако с возрастом он начал гораздо более интересоваться своим собственным полом, нежели тем, к которому принадлежала Нелл).

Как много девушек — обычно самых лучших, самых живых, — влюбляются слишком рано, выходят замуж слишком рано, а затем — дети, о которых нужно заботиться, и развод, который и избавление, и ужас всей жизни, и складывается впечатление, что жизнь прожита впустую, зря. Они не смогли приспособиться к этой жизни, не успели найти себя.

Много есть и юношей со столь же незавидной судьбой.

Так что, наверное, к лучшему, что Дэй Эванс не ответил на чувства Нелл.

Сглаз

Энджи, как мы знаем, была раздражена и зла. Но в один из дней ее раздражение достигло предела.

Гарри Бласт заманил ее на свою программу «Искусство сегодня» на Би-Би-Си-2 и изобразил ее в лице эдакой богатой дилетантки, которая влезает в дела искусства к вящему неудовольствию художников. Но этого мало: он организовал в студии такой свет, что на экране были ярко видны все недостатки ее лица.

— Дилетантка, значит! Я ему покажу дилетантку! — приговаривала в бешенстве Энджи.

Кроме искусства как такового, Энджи дилетантствовала также в черной магии.

Она приказала отцу Маккромби, которого полностью оплачивала, а также содержала его Храм Сатаны, возжечь черную свечу и ниспослать проклятие на лысеющую голову Гарри Бласта.

Энджи владела компанией «Лолли Локейшенз», которая сдавала в аренду недвижимость и нанимала кино- и телевизионных людишек. Храм Сатаны был в то время крайне популярен. Он был расположен в очень подходящем, будто и самом деле населенном приведениями, лесу неподалеку от Элстри студиос; был хорошо электрифицирован, так что проблем с освещением не возникало. Энджи знала, как вести дела.

Отец Маккромби держал при Храме летучих мышей в клетках: когда появлялась необходимость, он выпускал их из клеток, и они летали за почти невидимой сеткой. Были у него и соколы, которых вполне можно было выдать за орлов. Отец Маккромби сам по себе был не только многогранной личностью, но и популярным экстрасенсом: у него было широкое, изборожденное морщинами, декадентское лицо, которое, будучи искусно освещенным, выглядело совершенно дьявольским; добавьте к этому еще красные контактные линзы, их он надевал (за дополнительную плату) в нужный момент. Для большего эффекта.

Энджи позволила ему жить в коттедже с башенкой рядом с Храмом — и платила ему достаточно, чтобы он не испытывал нужды в выпивке, молодых смазливых юношах и одежде, из которой он предпочитал длинные клерикальные облачения.

Отец Маккромби был благодарен, но, как и она сама, раздражен. Поэтому, вероятно, он не был настолько добросовестен, возжигая свечи и призывая напасти, насколько Энджи этого желала.

Во всяком случае, на лысеющую голову Гарри Бласта ни одна напасть не упала. Программа о дилетантах имела шумный успех, и «Искусство сегодня» было переведено по телевизионной сетке на самое выгодное время. Но каким-то образом те самые напасти перекатились совсем в ином направлении: туда, где и лежал источник горестей и сожалений для Энджи.

Но можем ли мы быть уверены? Была ли то заслуга отца Маккромби, что дела Клиффорда вдруг подвинулись от успеха к бесчестию и лжи? Или то была слепая судьба, невезение, которое рано или поздно настигает человека? Невезучим обычно изменяет рассудительность и осторожность.

А случилось вот что: некий Хоумер Маклински, молодой магнат прессы, сделал запрос относительно стоимости весьма посредственного творения Сера, проходящего через каналы Леонардос, и Клиффорд сообщил, что получил предложение на двести пятьдесят тысяч фунтов, в то время как на самом деле предложение составило двадцать пять тысяч.

«Пустяки», — подумал тогда Клиффорд. Он находился в одном из нью-йоркских офисов, где очень легко думается обо всем как о пустяках.

Маклински взглянул на Клиффорда пристально-придирчиво и дал ему возможность исправить заведомую ложь, однако Клиффорд и не думал исправляться. Тот Клиффорд, что был прежде, заметил бы нечто во взгляде магната и поправился; новый Клиффорд, под влиянием, возможно, дыма и дьявольского наваждения черных свечей Храма Сатаны, попросту не заметил этого взгляда.

С другой стороны, Энджи никогда и на рассказывала отцу Маккромби о том, что творится в ее душе, однако он знал об этом более, чем она сама. Бедняжка Энджи! Похожа, что ничто хорошее даже и не пыталось посетить ее душу, поэтому теперь душа бедняжки досталась кошмарному краснолицему, рыжебородому, с выпученными красными (временами) глазами отцу Маккромби, а уж его-то не следовало допускать к душе.