Приснился раз, бог весть с какой причины,

Советнику Попову странный сон:

Поздравить он министра в именины

В приемный зал вошел без панталон;

Но, впрочем, не забыто ни единой

Регалии; отлично выбрит он;

Темляк на шпаге; всё по циркуляру –

Лишь панталон забыл надеть он пару.

И надо же случиться, на беду,

Что он тогда лишь свой заметил промах,

Как уж вошел. «Ну,- думает,- уйду!»

Не тут-то было! Уж давно в хоромах

Народу тьма; стоит он на виду,

В почетном месте; множество знакомых

Его увидеть могут на пути.

«Нет,- он решил,- нет, мне нельзя уйти!

А вот я лучше что-нибудь придвину

И скрою тем досадный мой изъян;

Пусть верхнюю лишь видят половину,

За нижнюю ж ответит мне Иван!»

И вот бочком прокрался он к камину

И спрятался по пояс за экран.

«Эх,- думает,- недурно ведь, канальство!

Теперь пусть входит высшее начальство!»

Меж тем тесней все становился круг

Особ чиновных, чающих карьеры;

Невнятный в зале раздавался звук,

И все принять свои старались меры,

Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг

В себя втянули животы курьеры,

И экзекутор рысью через зал,

Придерживая шпагу, пробежал.

Вошел министр. Он видный был мужчина,

Изящных форм, с приветливым лицом,

Одет в визитку: своего, мол, чина

Не ставлю я пред публикой ребром.

Внушается гражданством дисциплина,

А не мундиром, шитым серебром.

Все зло у нас от глупых форм избытка,

Я ж века сын – так вот на мне визитка!

Не ускользнул сей либеральный взгляд

И в самом сне от зоркости Попова.

Хватается, кто тонет, говорят,

За паутинку и за куст терновый.

«А что,- подумал он,- коль мой наряд

Понравится? Ведь есть же, право слово,

Свободное, простое что-то в нем!

Кто знает? Что ж? Быть может! Подождем!»

Министр меж тем стан изгибал приятно:

«Всех, господа, всех вас благодарю!

Прошу и впредь служить так аккуратно

Отечеству, престолу, алтарю!

Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?

Я в переносном смысле говорю:

Мой идеал полнейшая свобода -

Мне цель народ – и я слуга народа!

Прошло у нас то время, господа,-

Могу сказать: печальное то время,-

Когда наградой пота и труда

Был произвол. Его мы свергли бремя.

Народ воскрес – но не вполне – да, да!

Ему вступить должны помочь мы в стремя,

В известном смысле сгладить все следы

И, так сказать, вручить ему бразды.

Искать себе не будем идеала,

Ни основных общественных начал

В Америке. Америка отстала:

В ней собственность царит и капитал.

Британия строй жизни запятнала

Законностью. А я уж доказал:

Законность есть народное стесненье,

Гнуснейшее меж всеми преступленье!

Нет, господа! России предстоит,

Соединив прошедшее с грядущим,

Создать, коль смею выразиться, вид,

Который называется присущим

Всем временам; и, став на свой гранит,

Имущим, так сказать, и неимущим

Открыть родник взаимного труда.

Надеюсь, вам понятно, господа?»

Раздался в зале шепот одобренья,

Министр поклоном легким отвечал,

И тут же, с видом, полным снисхожденья,

Он обходить обширный начал зал:

«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья

Семеновна? Давно не заезжал

Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!

Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»

Стоял в углу, плюгав и одинок,

Какой-то там коллежский регистратор.

Он и к тому, и тем не пренебрег:

Взял под руку его: «Ах, Антипатор

Васильевич! Что, как ваш кобелек?

Здоров ли он? Вы ездите в театор?

Что вы сказали? Все болит живот?

Ах, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»

Переходя налево и направо,

Свои министр так перлы расточал;

Иному он подмигивал лукаво,

На консоме другого приглашал

И ласково смотрел и величаво.

Вдруг на Попова взор его упал,

Который, скрыт экраном лишь по пояс,

Исхода ждал, немного беспокоясь.