По обыкновению больше других говорил Джейк Холкет. Юный Хорн деликатно попытался остановить Холке-та, когда тот принимался на чем свет стоит поносить убитых миллионеров. Совершенно безучастный Джон Элиас надежно укрыл глаза за стеклами очков.

— Ваши замечания в адрес погибших просто непристойны,— холодно произнес Неарс.— Вы фактически признали, что ненавидели покойного.

— И поэтому меня собираются упрятать за решетку? — презрительно усмехнулся Холкет.— Хорошо! Только если хотите посадить в тюрьму всех бедняг, имевших основание ненавидеть Гидеона Уайза, ее придется построить не меньше, чем на миллион человек, согласны?

Неарс не ответил. Остальные тоже молчали. Наконец Элиас, слегка шепелявя, неторопливо сказал:

— Данная дискуссия абсолютно бесполезна для обеих сторон. Поймите, мы ничего не скрываем от вас. А подозрения будьте любезны держать при себе. Пока же никто не привел ни малейшей улики, связывающей хоть одного из нас с этими трагедиями более тесно, чем, скажем, с убийством Юлия Цезаря. Думаю, что нет смысла оставаться здесь дольше.

Элиас встал и неторопливо застегнул пальто. Товарищи последовали его примеру. Когда социалисты уже подошли к дверям, Генри Хорн на миг повернул свое бледное лицо к ведущим следствие и произнес:

— Хочу напомнить, что я всю войну просидел в грязной камере, так как отказался убивать людей.— И удалился, а оставшиеся в комнате мрачно переглянулись.

— Думаю, сражение нельзя считать выигранным, хотя противник и отступил,— задумчиво промолвил патер Браун.

— Больше всего меня возмущают грубые выходки этого негодяя Холкета. Хорн — все-таки джентльмен. Однако, что бы там ни говорили, я твердо убежден, им есть о чем рассказать. Они замешаны в расправе над миллионерами, по крайней мере,— большинство из них. Подозреваемые практически сознались: они форменным образом издевались не столько над самой ошибочностью наших обвинений, сколько над тем, что мы не можем подкрепить их доказательствами. А вы как считаете, патер Браун?

— Совершенно верно! — ответил священник.— Мне также показалось, что один из них знает больше, чем сообщил нам. Но, думаю, лучше сейчас не называть его имени.

От удивления Неарс даже выронил монокль.

— Видите ли, пока мы беседуем неофициально,— предупредил он, внимательно глядя на священника,— но если и в дальнейшем вы станете скрывать правду от закона, то можете оказаться в сложном положении.

— О, мое положение крайне просто,— перебил его патер Браун.— Я защищаю здесь законные интересы моего знакомого — Холкета.

— Холкета? — недоверчиво воскликнул его собеседник.— Да ведь он ругает духовенство с утра до ночи!

— Мне кажется, вы не совсем понимаете людей такого рода,— мягко возразил патер Браун.— Джейк действительно обвиняет служителей церкви в том, что они не борются за справедливость. Однако мы собрались не для того, чтобы обсуждать подобные вопросы. Я упомянул об этом лишь для того, чтобы облегчить вашу задачу и по возможности сократить число подозреваемых.

— Если вы правы, то круг подозреваемых и в самом деле сузится до одного, насмехающегося над всеми проходимца Элиаса. И ничего удивительного! Столь коварного и невозмутимого дьявола мне еще не приходилось видеть.

— Он очень напоминает мне покойного Стейна. Вероятно, они родственники,— со вздохом сказал патер Браун.

— Но послушайте...— начал было Неарс.

Его протестующее восклицание оказалось прервано на полуслове. Дверь внезапно распахнулась, и на пороге появилась высокая, немного неряшливая фигура Генри Хорна. Лицо юноши, казалось, побледнело еще больше.

— Вот тебе на! — вымолвил Неарс, водворяя на место свой монокль.— Почему вы вернулись?

Хорн нетвердыми шагами пересек комнату и, не говоря ни слова, тяжело опустился в кресло.

— Я отстал... потерял остальных... заблудился и решил вернуться.

На столе еще стояли остатки ужина. Генри Хорн налил себе бренди и залпом осушил полный стакан, хотя всю жизнь считался трезвенником.

— Вас беспокоит что-нибудь? — осведомился патер Браун.

Хорн обхватил голову руками, так что его лицо оказалось в тени, и тихим голосом произнес:

— Могу рассказать. Мне явился призрак.

— Призрак? — переспросил удивленный Неарс.— Чей же?

— Гидеона Уайза, владельца этого дома,— уже более твердым голосом ответил Хорн.— Он восстал из бездны, в которую пал.

— Чепуха! — воскликнул Неарс.— Ни один здравомыслящий человек не станет верить в привидения.

— Вы не вполне точны,— возразил патер Браун с легкой усмешкой.— И для существования призраков можно найти доказательства, ничуть не уступающие тем, на которых вы часто строите обвинения...

— Но охотиться за преступниками — моя обязанность,— резко ответил Неарс.— А от привидений пусть бегают другие.

— Так что же вы видели, мистер Хорн? — спросил патер Браун.

— Все произошло на самом краю осыпающихся прибрежных скал, совсем рядом с местом, откуда сбросили Уайза. Там еще есть какая-то расщелина или трещина. Остальные успели уйти далеко вперед, и я решил сократить путь, пройдя по заросшей вереском тропинке вдоль самого берега. Прежде мне часто приходилось пользоваться ею. Я любил наблюдать за волнами, бьющими в каменные утесы, но сегодня почти не обращал на них внимания, только удивился, что море столь неспокойно в такую ясную лунную ночь. Морские брызги высоко взлетели в лунном свете раз, другой, третий. А затем случилось нечто непостижимое. Серебристая водяная пыль, взметнувшаяся вверх в четвертый раз, внезапно застыла в воздухе. Она не падала, хотя я с упорством безумца все ждал и ждал. Время словно остановилось. Я подумал, что и вправду сошел с ума, потом решил подойти ближе и, кажется, даже вскрикнул. Повисшие в пустоте капли, словно хлопья снега, стали слипаться вместе, образуя сияющую фигуру с мертвенно-бледным лицом.

— И, по-вашему, то был Гидеон Уайз?

Хорн молча кивнул. Наступившую тишину внезапно нарушил Неарс, он столь резко вскочил на ноги, что даже опрокинул стул.

— Чепуха,— воскликнул он.— Но лучше пойти взглянуть.

— О, нет! — возразил Хорн с необъяснимой горячностью.— Ничто не заставит меня вновь ступить на ту тропу.

— Мистер Хорн,— твердо сказал Неарс,— я — офицер полиции. Дом окружен моими людьми. Мы пытались избежать ненужной враждебности, но расследование необходимо довести до конца. Мой долг проверить все, даже такую нелепицу, как призрак. Требую отвести меня на то самое место, о котором вы говорили.

Снова воцарилось молчание. Хорн стоял, часто и тяжело дыша, словно под влиянием неизъяснимого страха. Потом вдруг опустился в кресло и произнес уже более спокойным голосом:

— Нет, не могу! Лучше сразу признаться! Все равно рано или поздно вы узнаете... Уайза убил я!

На мгновение в комнате стало тихо. Слова Хорна поразили всех, словно удар молнии. И тут в тишине послышался неправдоподобно слабый голос патера Брауна:

— А вы намеревались убить его?

— На подобный вопрос едва ли можно ответить,— произнес Хорн, нервно грызя ногти.— Полагаю, я обезумел от ярости. Старик вел себя просто невыносимо. Это происходило в его владениях. Уайз оскорбил и даже, кажется, ударил меня. Между нами завязалась схватка, и он упал со скалы. Я пришел в себя, когда находился уже далеко от рокового места, и только тогда осознал, что совершил преступление, лишившее меня звания человека. Клеймо Каина горело на моем челе, прожигая до самого мозга. Я стал убийцей и неизбежно должен был сознаться в содеянном.— Тут он вдруг весь напрягся.— Но говорить о других я не вправе. Не пытайтесь расспрашивать меня о заговоре или сообщниках: все равно ничего не скажу.

Неарс подошел к входной двери и отдал приказание кому-то снаружи, потом тихо сказал секретарю погибшего:

— И все же мы осмотрим место происшествия, только преступника поведем под конвоем.

Все понимали, что отправляться к морю на поиски призрака после признания убийцы — в высшей степени глупо. Неарс, конечно, тоже был настроен скептически. Но он, как сыщик, считал своей обязанностью, образно говоря, перевернуть все до последнего камешка, не делая исключения и для надгробных камней. Ведь скалистый обрыв на берегу фактически являлся не чем иным, как своего рода могильной плитой над несчастным Гидеоном Уайзом.