"А дело было такое. В студеный день рыбачили на Сыр-Дарье. Разожгли костер, котелок для ухи приготовили. И тут подошел к нам уже знакомый старик-старовер из села, расположенного неподалеку. Борода у него была чуть не до пояса.

— Замерз маленько, — сказал старик, обращаясь к Михаилу Кузьмичу. — Разреши у костра погреться.

— О чем разговор?! Садись поближе к огню, — ответил на вопрос Янгель. — У нас с собой спирту немного есть. Может быть, выпьешь, чтобы согреться?

— Вы мне лучше его домой дайте, — попросил присаживаясь подошедший. — Пить не хочу, а руки обмывать им буду. Шелушатся они у меня и болят. Часто невод из воды тяну, вот и нажил себе беду. — И он протянул к огню ладони.

— Бери с собой, — согласился Михаил Кузьмич. — Кстати, дед, я давно хотел тебя вот о чем спросить. Говорят, что ты много о политике рассуждаешь, о свободе говоришь?

— Свободу и вправду люблю, — перебил тот Янгеля и немного нахмурил брови. — А кто, скажи, ее не любит? Но я больше по рыбке специалист.

— Нет, коли ты за свободу и политикой занимаешься, все же ответь, пожалуйста: Кеннеди, по-твоему, хороший президент? Или наш Хрущев лучше?

— В этом вопросе вам разбираться сподручнее, — уклончиво ответил старик. — Ты лучше меня про рыбку что-нибудь спроси… А о Кеннеди, такой вопрос американцам за океаном задавать надо. Им виднее. О Хрущеве тоже сказать не могу: с ним ни разу не беседовал…

И все же вызвал тогда Михаил Кузьмич старика на политическую дискуссию. О чем-то спорили, в чем-то соглашались. А потом даже на космические темы перешли.

— И огня согревающего с тобой не надо, — дружески простился старик с Михаилом Кузьмичом. — Ишь как разогрел меня своими вопросами. В тупик загнал. А за спирт спасибо.

— Запомнилась мне тогда эта дискуссия, — закончил свой рассказ М.Г. Григорьев. И, как бы что-то вспоминая, добавил:

— С первых дней знакомства с Михаилом Кузьмичом я приметил, что у него какой-то талант особый для беседы с людьми. Для творческих разговоров такой талант нужен".

Из воспроизведенного случая легко определить и составляющие подмеченного М.Г. Григорьевым таланта: уважение к собеседнику, умение вызвать на откровенность, способность слушать и дать возможность высказаться сполна. Всегда и при всех обстоятельствах М.К. Янгель помнил, что рядом находятся простые исполнители, стесненные в своих возможностях по сравнению с руководством, к которому всегда обращено внимание системы. Примеров внимания к рядовому сотруднику всех, кому приходилось общаться со своим Главным, предостаточно.

Самый популярный маршрут командировок (кроме, естественно, Москвы) — полигон Тюра-Там. При скоростях авиации тех лет около 300 километров в час, путь от Днепропетровска занимал порядка десяти часов, и обычно проходил ночью. Промежуточная посадка — небольшой аэропорт в городе Уральске. После четырех-пяти часов в кресле, которое периной не назовешь, тряски под нудный гул поршневых моторов, небольшая передышка.

— Вышли из самолета, — вспоминает инженер В.Е. Токарь. — Начальство во главе с М.К. Янгелем отправилось перекусить. Мы вчетвером, естественно, постеснялись последовать за ними. А была осень, дул пронизывающий ветер, вдобавок еще со снежком. Холод заставил нас прижаться к стене здания местного буфета, который именовался рестораном. Вдруг открывается дверь, и один из заместителей Главного приглашает нас внутрь здания. Заходим, а там накрыт стол и даже традиционная бутылочка стоит на нем. Позже мы выяснили, что вспомнил о нас Михаил Кузьмич, и за свои деньги заказал нам застолье. Редкостный случай в моей практике, когда начальство проявляет заботу о рядовых сотрудниках, — резюмирует В.Е. Токарь…

О другой аналогичной ситуации рассказывает в своих воспоминаниях Ф.П. Санин:

"Я редко летал самолетом с Михаилом Кузьмичом, но мне запомнился один случай. Сели в Уральске. Естественно, все кинулись в буфет. Среди нас было несколько сотрудниц. Он их посадил за стол, сам пошел в буфет и взял все, что нужно было для ужина себе и женщинам".

Простота в общении по свидетельству всех без исключения очевидцев стала хрестоматийной.

— Находясь в командировке в министерстве, — вспоминает начальник инструментального бюро завода, — зашли перекусить в столовую. Следом появились Янгель и Ягджиев[10] и расположились за соседним столом. Во время обеда к Михаилу Кузьмичу подошел работник министерства, и я слышал как он сказал, что Д.Ф. Устинов просит прибыть Янгеля в Центральный Комитет партии. Михаил Кузьмич сразу встал, подошел к нам (очевидно Лука Лазаревич сказал ему, что рядом сидят работники завода, потому что мы лично не были знакомы с Главным) и извиняющимся тоном сказал:

— Если Вас не затруднит, возьмите сдачу, которую принесет девушка.

Они заранее расплатились, а поесть так и не успели.

По возвращении в Днепропетровск, я пришел в приемную и сказал секретарю, что нужно отдать деньги. Она сразу связалась по телефону с Михаилом Кузьмичом, и я услышал, как в трубке прозвучал его голос:

— Пусть зайдет.

Приветливо улыбнувшись, Янгель пригласил сесть и сразу спросил:

— Какие деньги?

Когда я объяснил, как это случилось, он как старому знакомому сказал:

— Большое спасибо.

С этими словами пожал мне руку, и я вышел. Долго после этого оставался под впечатлением состоявшегося знакомства. Как все это было просто и непосредственно.

Так сложилось и стало нормой, что к Главному обращались или звонили не задумываясь не только на работе, но и домой, если требовали обстоятельства. И никогда никто не получал отказа или выслушал неудовольствие за несвоевременный звонок.

При создании скоростных боевых блоков возникла проблема получения телеметрической информации в момент воздействия на нее максимальных перегрузок и температур. Связано это было с возникновением вокруг движущегося объекта раскаленной плазмы. В это же время пропадала радиосвязь с наземными пунктами приема телеметрической информации. Поэтому информацию записывали на магнитную ленту, а затем воспроизводили после прохождения плазменного участка. Применявшиеся ранее для этих целей механизмы на основе магнитных лент часто таких условий не выдерживали: происходило или механическое разрушение или спекание ленты.

В ОКБ Московского энергетического института под руководством Главного конструктора А.Ф. Богомолова был разработан новый механизм бортового запоминающего устройства телеметрической системы на основе применения вместо магнитной ленты металлического носителя информации в виде струны.

Однако в процессе внедрения нового тончайшего механизма в производство на Раменском приборостроительном заводе, входившем в Министерство авиационной промышленности, возникли большие проблемы, вызванные высокими требованиями по допускам изготавливаемых деталей. Для того, чтобы выдержать сроки, предписанные директивными документами на изготовление прибора, которым необходимо было оснащать головные части, проходившие летно-конструкторские испытания, требовалось вмешательство на высоком уровне, тем более, что завод находился в другом министерстве. Курировавший этот механизм инженер конструкторского бюро Г.П. Бочкарев обратился с просьбой о помощи к И.В. Ковалю, принимавшему в это время от КБ "Южное" участие в работе Военно-промышленной комиссии по подготовке и согласованию с заинтересованными организациями постановления правительства по ракете Р-36М, в головные части которой должны были устанавливаться указанные механизмы. О том, как развивались события дальше, рассказывает инженер И.В. Коваль:

— Сразу позвонил Михаилу Кузьмичу на его московскую квартиру. К телефону подошел Главный и я в общих чертах обрисовал возникшую проблему в связи с задержкой освоения механизма. В ответ прозвучал вопрос:

— Откуда вы звоните?

Я объяснил, что в настоящее время нахожусь в гостинице Москва, где и проживаю.

На это последовало: