— Куда? А кто будет расплачиваться?
И это полушутливое, полуприказное, умело найденное обращение мгновенно подействовало на всех отрезвляюще.
В начале августа семья М.К. Янгеля — жена и годовалая дочка была эвакуирована из Москвы в Новосибирск.
В эти грозные для страны дни М.К. Янгель как ведущий инженер совместно с известным летчиком-испытателем Г.М. Шияновым проводил испытания ТИСа. О том, как нелегко они проходят, он сообщает жене в письме от 4 сентября 1941 года. По законам военного времени вся почта подлежит перлюстрации. И это не скрывается: на каждом письме штамп военной цензуры: "Просмотрено". Поэтому он прибегает в эзоповскому языку, взяв за ключевое слово "экзамен". Жена — авиационный инженер, она все поймет. Вот выдержка из этого письма.
"…Все дни и даже большую часть ночей прошли в подготовке к событию, о котором ты знаешь. Наконец, 26-го я был готов к экзаменам и провел практическую беседу с рецензентом о современных средствах передвижения по земле.
Вслед за этим мне пришлось переезжать на новое местожительство. Что это стоит — легко понять, зная положение с нашим городским транспортом, — едва нашел такси.
Кое-как перебрался и 30 августа провел еще одну подготовительную беседу с рецензентом, которая многое должна была сказать мне о результатах предстоящей защиты. Но здесь, против ожидания, меня сильно задержал папаша, так как ноги заболели еще сильнее, и мне пришлось уделить ему очень много времени.
Наконец, 2-го сентября я освободился от всего постороннего и смог явиться на комиссию почти в полной готовности. Экзамен прошел прекрасно. Папаша мой был так рад, что расцеловал меня".
"Читаю эти строки и невольно улыбаюсь, — вспоминает И.В. Стражева. — Рассказал мне все подробности. Теперь знаю, что самолет переправили на другой аэродром, что много неприятностей было с шасси — "ногами", и первый полет был столь успешным, что "папаша" — Николай Николаевич Поликарпов — крепко Янгеля расцеловал".
В летно-испытательном институте сохранилась книга учета полетов тех дней. В ней имеется запись о том, что М.К. Янгель "участвовал в полетах в качестве ведущего инженера самолета Н.Н. Поликарпова под шифром "А" совместно с летчиком Георгием Михайловичем Шияновым".
После окончания летных испытаний Михаил Кузьмич должен был согласно предписанию наркомата вылететь самолетом в Казань. Но неожиданный звонок домой, где он собирал уже вещи в дорогу: просят помочь в срочном оформлении эшелона с заводским имуществом и людьми для отправки на восток. На месте стало очевидным, что вагонов явно не хватает. М.К. Янгель срочно связался с Наркоматом путей сообщения и в результате долгих переговоров достал несколько открытых платформ. Но впереди долгий путь, а на улице уже заморозки. Приходится срочно формировать бригады конструкторов, которым необходимо в кратчайший срок изготовить утепление вагонов. И опять куда-то звонит, едет, просит, требует. А сирены периодически и подолгу зловеще гудят, предупреждая об очередном налете вражеской авиации на столицу.
Наконец все работы закончены, вагоны утеплены, эшелон сформирован и готов к отправке. Вместе с составом собирается уехать и М.К. Янгель. И вдруг поезд, в котором были и его вещи, неожиданно тронулся. Михаил Кузьмич подбежал к подножке вагона, пытаясь вскочить на ходу. Но незнакомая женщина поспешно загородила вход корытом.
— Видишь, места здесь нет! — крикнула она хрипло. — Полезай, если хочешь, в другой вагон, а то оставайся с фрицами. Они недалеко…
Вскочить в какой-нибудь другой вагон уже не было возможности: все двери были плотно закрыты. А поезд, набрав скорость, быстро растворился в туманной мгле.
— Я сел на рельсы и вдруг ощутил, что весь дрожу, — вспоминал впоследствии Михаил Кузьмич. — То ли от усталости и неимоверного напряжения, то ли от грубой, незаслуженной обиды этой женщины… А потом встал — и на завод. Смотрю: там еще полно людей и гора ценного имущества. Хорошо, что не уехал. Дел оказалось по горло.
И вот приказ заместителя Наркома авиационной промышленности П.В. Дементьева:
"Окончание эвакуации завода НКАП возложить на заместителя директора завода тов. Янгеля Михаила Кузьмича, предоставив ему права директора завода".
В эти критические для страны дни М.К. Янгель, движимый патриотическими чувствами, видит себя в рядах бойцов с оружием в руках, защищающих свою свободу и независимость, и пытается предпринять для реализации своих намерений определенные действия.
"Когда завод эвакуировался, — вспоминает А.А. Сарычев, — Михаил Кузьмич оставался в Москве. Впоследствии многие вспоминали о помощи, которую он оказывал в те тяжелые дни. Однажды часов в двенадцать ночи он разыскал меня. Одет был в полушубок и валенки, за плечами винтовка. Только что упал сбитый немецкий самолет.
Кузьмич стал меня уговаривать остаться в Москве и быть начальником штаба партизанского отряда. Сам он был бы его командиром".
М.К. Янгеля в эти критические дни ни на минуту не покидает мысль о фронте. "Ежедневно, — пишет он в одном из писем жене, — бываю в Райкоме, добиваюсь целесообразного применения своих сил по защите Москвы".
О том, что место М.К. Янгеля в тылу, в промышленности, напишет в письме и его старший брат Александр, генерал, защищавший блокадный Ленинград.
"…Шура прислал открытку из Ленинграда. Ругает меня, что собираюсь на фронт. Говорит, что это похвально, но глупо, что я должен работать так, чтобы у них было больше нашей продукции".
Впрочем, Москву, когда враг был уже на подступах к столице и каждый день по несколько раз объявляли воздушные тревоги, а население активно участвовало в ликвидации воздушных атак и тушении пожаров от зажигательных бомб, тылом считать можно было только условно. Опасности самого неожиданного характера подстерегали на каждом шагу. Одна из них возникла в результате нелепого стечения обстоятельств и могла трагически завершиться для М.К. Янгеля. А произошло следующее.
Во время очередного налета вражеской авиации зенитчики сбили один самолет над Центральным аэродромом Москвы. Экипаж самолета успел выброситься на парашютах. Одного летчика быстро обнаружили. За двумя другими бросились в поиск.
Надо же было такому случиться, что как раз в это время Михаил Кузьмич возвращался из райкома партии, куда приехал утром машиной, пешком на завод. Поскольку он очень торопился, то для сокращения пути решил использовать лазейку в заборе. И вот тут-то и столкнулся лицом к лицу с патрулем, пытавшемся поймать немецких летчиков. Естественно, бойцы потребовали у М.К. Янгеля документы. Однако в гимнастерке бумажника не оказалось. В этот момент он мгновенно понял, что забыл их в ящике стола в кабинете. Это была непростительная оплошность, которая чуть не стоила ему жизни. Бойцы, раздосадованные неудачным поиском, были настроены решительно.
— Да что с ним церемониться, — закричал один из них. — Списать, да и все. Если он и не фриц, то личность темная. У нас дела поважнее. Ишь, придумал: забыл документы… А через забор зачем лез?!
Михаил Кузьмич предпринял попытку объяснить в оправдание причину отсутствия документов, но сразу понял, что это абсолютно бесполезно. В довершение ко всему где-то совсем близко самолет сбросил бомбы и столб пламени взвился над крышами домов.
— Вот гады! — продолжал кричать боец. — А ты давай поживей к забору.
И он грубо ударил Михаила Кузьмича по плечу. Многое в эти мгновения промелькнуло у него в голове. До забора считанные шаги. Погибнуть так нелепо от рук своих. И не в бою, а просто так, по глупейшей ошибке и в такие трудные для Родины дни. Было тяжело и страшно от этой беспомощности. Словно свинцом налились вдруг онемевшие ноги.
— Молча шел я с солдатами к забору, — вспоминал этот полный кошмара трагический в своей случайности эпизод. — И вдруг навстречу рабочие — трое или четверо, — с ними мы грузили эшелоны, отправлявшиеся на восток.