Историк перешел к следующей фотографии: «До прибытия дискриминаторов остается примерно пять минут. Почти не сомневаюсь, что к этому времени Человек Без Лица находился в помещении — скорее всего, стоял там, откуда он мог наблюдать за благотворительницей». Ифнесс расширил сноп света, увеличив изображение, распространившееся в стороны, на потолок и на пол. Перемещая проектор, историк поочередно заставлял каждое из больших, но сохранявших четкость лиц появляться на стене рядом с Этцвейном.

Этцвейн внезапно поднял руку: «Вот он! В углу бара, облокотился на стойку».

Ифнесс снова увеличил изображение. На них смотрело лицо — спокойное, с широким лбом, хитрыми глазами, небольшим подбородком и тонкой, бледной линией рта. Невысокий человек этот, неопределенного возраста, казался хорошо сложенным, подтянутым.

Ифнесс вернулся к фотографии, сделанной в парке Пандамонов. Этцвейн указал на невысокого мужчину с поджатым ртом и лукавыми, чуть раскосыми глазами: «Аноме!»

«Да, — вздохнул Ифнесс, — если нас не подводят логика и теория вероятности. Насколько мне известно, ни одну из этих дисциплин еще не удалось опровергнуть».

Некоторое время они молча разглядывали лицо Человека Без Лица.

«Что теперь?» — спросил Этцвейн.

«Пока ничего. Нужно выспаться. Завтра попробуем узнать, как зовут этого проходимца».

«А Джурджина?» — Этцвейн кивком указал на спящую девушку.

«Она не очнется еще двенадцать-четырнадцать часов».

Глава 12

Солнца кружились, как игривые котята, поднимаясь в лилово-розовом осеннем небе — Сасетта догоняла Эзелетту, а ее ловил за хвост Заэль. Ифнесс рано ушел из коттеджа — старая седая лиса крадучись отправилась на охоту. Этцвейн сгорбился, сложив руки на коленях, и думал о Джурджине Ксиаллинен. Она лежала, тихо дыша, в том же положении, в каком ее оставили вчера — по мнению Этцвейна, существо невероятно чарующей красоты, способное загипнотизировать и подчинить своей воле любого мужчину. Он разглядывал ее лицо, чистую бледную кожу, невинный профиль, темно-серые ресницы. Как совместить облик Джурджины с ее мрачной профессией? Конечно, кто-то должен был заниматься охраной правопорядка. Если бы преступления оставались безнаказанными, многострадальный Шант вернулся бы к временам анархии, когда каждый кантон воевал со всеми остальными. Недоумевающий Этцвейн колебался между благородными оправданиями и отвращением. Джурджине приказывал Аноме — ей оставалось только подчиняться. Но почему Аноме приказал именно Джурджине служить благотворительницей? Неужели не было других, таких, как Гарстанг Аллингенен — сообразительных, достаточно неразборчивых, способных к полицейской работе? В лабиринте поведения верховного правителя встречались неожиданные, необъяснимые повороты. «Так же, как и в поведении любого другого», — с горькой усмешкой сказал себе Этцвейн.

Он протянул руку, поправил мягкий темный локон. Ресницы девушки задрожали, она медленно открыла глаза и, повернув голову, взглянула на Этцвейна: «Вы... музыкант».

«Да».

Джурджина лежала тихо, думала. Потом заметила свет, пробивающийся через ставни, и сразу встрепенулась: «Уже утро, мне нужно идти!»

«Вам нельзя никуда ходить».

«Но почему? — она обратила на него взор, способный растопить лед. — Я же вам ничего не сделала!»

«У вас не было возможности что-нибудь сделать».

Джурджина искала глазами в глазах Этцвейна: «Вы совершили преступление?»

«Гарстангу приказали меня убить, когда я выступал с лекцией о рогушкоях».

«Вы подстрекали к мятежу!»

«Ничего подобного. Я призывал Человека Без Лица защитить Шант от рогушкоев. Это не подстрекательство».

«Рогушкоев не надо бояться. Так говорит Аноме».

Этцвейн разозлился: «Ха! Я видел своими глазами, что они сделали в Башоне. Убили мою мать!»

Взгляд Джурджины стал отрешенным. Она вяло повторила: «Рогушкоев не надо бояться».

«Как с ними справиться — вот в чем вопрос!»

Джурджина сосредоточилась с явным усилием: «Не знаю».

«Когда они наводнят улицы Гарвия, что вы будете делать? Хотите, чтобы вас изнасиловали? Вам это понравится? Хотите спать полгода, чтобы потом из вашего тела выползла дюжина красных чертенят?»

Лицо Джурджины подернулось, сморщилось. Девушка начала было тихо скулить, но тут же остановилась, успокоилась и посветлела: «Этот вопрос решает Аноме». Приподнявшись на локте и наблюдая за Этцвейном, она потихоньку спустила ноги на пол. Этцвейн никак не отреагировал, спросил: «Вы голодны? Хотите пить?»

Она не ответила сразу: «Как долго вы собираетесь меня здесь держать?»

«Пока мы не найдем Человека Без Лица».

«Чего вы от него хотите?»

«Мы настаиваем — и будем настаивать — на истреблении рогушкоев».

«Вы не причините ему вреда?»

«Только не я, — отвечал Этцвейн. — Хотя он пытался меня убить, что в высшей степени несправедливо!»

«Все, что делает Аноме, справедливо. А если вы его не найдете?»

«Тогда вы здесь останетесь. Другого выхода нет».

«С моей точки зрения это неприемлемо. Почему вы на меня так странно смотрите?»

«Пытаюсь представить себе... Скольким людям вы уже оторвали голову?»

Джурджина завопила: «Жаль, что тебе не оторвала!» — и бросилась к двери. Этцвейн не двинулся с места. Девушка пробежала три метра и вскрикнула. Ее остановил тонкий металлический поводок — уходя, Ифнесс пристегнул его к перекладине привинченной к полу кушетки и к талии спящей аристократки. Всхлипывая от боли, Джурджина схватилась за поводок и стала бешено дергать застежку тугой проволочной петли. Этцвейн бесстрастно наблюдал, не испытывая ни малейшей жалости.

Не в силах открыть застежку незнакомой конструкции, пленница медленно вернулась к кушетке. Этцвейну нечего было ей сказать.

Так они просидели два часа. Тихо, так же, как ушел, вернулся Ифнесс Иллинет. Он принес папку и передал ее Этцвейну. В папке лежали шесть крупных фотографий, напечатанных с таким высоким разрешением, что Этцвейн мог сосчитать ресницы Аноме. В парке Пандамонов Человек Без Лица надвинул на лоб мягкий черный берет, в сочетании с опущенными уголками тонкого рта и маленьким, будто недоразвитым носом придававший ему какой-то вмятый вид, напоминавший бульдожью морду. В таверне «Фонтенея» на лоб Аноме спускались пряди черного парика, разделенные прямым пробором и зачесанные за уши — в стиле, популярном среди благополучных торговцев и ремесленников Гарвия. На этой фотографии нельзя было не заметить философскую обширность лба Аноме, несколько скрашивавшую почти уродливую недостаточность носа и нижней половины лица. На всех фотографиях глаза его не смотрели прямо, а чуть косили влево или вправо. И в парке, и в таверне он казался лишенным чувства юмора, решительным, сосредоточенным в себе и безжалостным.

Этцвейн изучал фотографии до тех пор, пока лицо правителя не запечатлелось глубоко в его сознании, после чего вернул папку землянину.

Джурджина сидела на кушетке, притворяясь, что скучает. Ифнесс показал ей фотографии: «Кто этот человек?»

Веки эстетки чуть опустились. Она произнесла — пожалуй, слишком беспечно: «Не имею представления».

«Вы никогда его не встречали?»

Джурджина нахмурилась, провела языком по губам: «С кем только мне не приходится встречаться! Разве я могу всех запомнить?»

Ифнесс настаивал: «Если бы вы знали его, вы сказали бы нам, как его зовут?»

Джурджина рассмеялась: «Конечно, нет!»

Ифнесс кивнул, подошел к стенному шкафу. Эстетка следила за ним, скривив рот от досады. Историк спросил через плечо: «Хотите есть или пить?»

«Нет».

«Не желаете посетить туалет?»

«Нет».

«Подумайте хорошенько, — посоветовал Ифнесс. — Теперь я вынужден буду применить гипнотический препарат. После этого вы не сможете двигаться двенадцать часов. Учитывая, что вы уже пролежали столько же на кушетке, вы можете поставить нас и себя в неудобное положение».