Этцвейн начал нарочито-безразличным тоном: «Долгие годы я с возмущением думал о человеке, спокойно и сознательно отказавшемся сохранить мне жизнь, когда для этого достаточно было буквально пошевелить пальцем. Возможность выразить это возмущение в вашем присутствии приносит мне большое облегчение. По-видимому, в этом и состоит упомянутая вами «польза». У меня есть все основания считать ваш поступок безнравственным. Какое мне дело до того, оскорбляет это вас или нет?» Разволновавшись, Этцвейн уже не мог остановиться: «Все, на что я надеялся, все, ради чего я старался десять лет — все погибло! Кто виноват? Рогушкои? Я? Человек Без Лица? Хилиты? Все виноваты! Я должен был приехать раньше. Оправдываться нет смысла — да, у меня не было денег, да, я не мог предвидеть набег рогушкоев. Все равно я опоздал, я должен был приехать раньше! Рогушкои — не знаю, что у них в голове, чего они хотят? Рад, что отравил их. С удовольствием отравил бы их всех до единого! Вам жалко хилитов, уникальных хилитов, восхитительных наркоманов-онанистов? Плевать я на них хотел, пропади они пропадом! Человек Без Лица — это уже особая статья! Мы доверили ему оборону страны, защиту населения. Мы платим налоги и пошлины. Мы носим ошейники. Мы беспрекословно выполняем его приказы. И что же? Как он оправдывает наше доверие? Как он использует наши деньги? Почему он еще не выступил против рогушкоев? Мягко говоря, я в нем разочарован!»

«А если выразиться посильнее?»

Этцвейн не поддался на провокацию и только помотал головой: «Зачем вы вскрыли труп рогушкоя?»

«Меня интересовала их физиология».

Этцвейн разразился истерическим, диковатым хохотом, но сразу заставил себя замолчать. Наступила тишина. Быстроходцы бежали неспешной трусцой, двуколка покачивалась во мраке под яркими звездами. Сколько они проехали, сколько оставалось ехать? Этцвейн не имел представления. Он задал еще один вопрос: «Зачем вы украли ошейники?»

Ифнесс вздохнул: «Я надеялся, что вы догадаетесь об этом не спрашивать. Не могу удовлетворить ваше любопытство».

«Вы постоянно что-то скрываете».

«Каждый из нас что-то скрывает, — сказал Ифнесс. — Например, вы выразили неудовлетворение Человеком Без Лица, но о дальнейших намерениях распространяться не стали».

«Мне нечего скрывать, — сказал Этцвейн. — Я поеду в Гарвий, куплю «пурпурную петицию». Изложу свои взгляды без околичностей, в самых недвусмысленных выражениях. Обстоятельства говорят за себя — назревает катастрофа. Человек Без Лица не может притворяться, что ничего не происходит».

«Хотелось бы так думать, — согласился Ифнесс. — Предположим, однако, что подача петиции ни к чему не приведет. Что тогда?»

Этцвейн с подозрением покосился на сосредоточенно-легкомысленный профиль спутника, темневший на фоне Скиафарильи: «Это маловероятно. Зачем строить далеко идущие планы?»

«В неожиданных ситуациях чрезмерно детальное планирование иногда препятствует проявлению оптимальной непроизвольной реакции, — изрек Ифнесс. — Тем не менее, если допустимы два прямо противоположных варианта развития событий, полезно предусматривать обе возможности, независимо от распределения вероятности...»

«У меня есть время обо всем подумать», — прервал рассуждения Этцвейн.

Глава 9

Глубокой ночью они выехали из долины Сумрачной реки к подножию храмового холма. На террасах храма мерцали редкие тусклые огни. Ветер доносил едко-сладковатый запах гальги, смешанный с вонью обугленного дерева и паленых кож.

«Хилиты будут поклоняться Галексису, пока не кончится наркотик, — заметил Ифнесс, — после чего им придется придумать новое божество».

Двуколка проехала по Аллее Рододендронов, темной и безмолвной, населенной только обрывками звуков, всплывавшими из глубин памяти. Над головой чернела листва, впереди бледно белела дорога. Мертвые хижины с распахнутыми дверями предлагали кров и пищу, но мысль о возможности остановиться не пришла в голову ни Этцвейну, ни его спутнику. Они продолжали путь в ночной тишине.

Рассвет взорвался блестящим каскадом оранжевых и фиолетовых лучей. Когда Сасетта вынырнула из-за горизонта, двуколка уже приближалась к Карбаду. Быстроходны шли медленно, опустив головы — они устали намного больше людей.

Ифнесс сразу подъехал к постоялому двору и отдал двуколку хозяину. Ошейники и оружие рогушкоев он завернул в куртку, связав ее наподобие небольшого тюка.

Этцвейн возвращался на запад. Ифнесс, еще в Брассеях, заявлял, что едет на восток. Преодолевая неловкость, Этцвейн обратился к спутнику формально, в несколько тяжеловесной манере: «Теперь каждый из нас отправится своей дорогой. Не могу не учитывать тот факт, что вы оказали мне неоценимую помощь, в связи с чем разрешите поблагодарить вас и отметить, что на этот раз мы достигли некоторого взаимопонимания, чего, к сожалению, не случилось при нашей первой встрече. Прощайте, Ифнесс Иллинет, желаю вам всего наилучшего».

Ифнесс вежливо поклонился: «Всего хорошего, до свидания».

Этцвейн повернулся и быстрыми, размашистыми шагами направился на другую сторону площади, к станции воздушной дороги. Ифнесс неторопливо последовал за ним.

Пригнувшись к окошку продавца билетов, Этцвейн отчетливо произнес: «Я хотел бы как можно быстрее уехать в Гарвий». Отсчитывая деньги за билет, Этцвейн заметил Ифнесса, стоявшего следующим в очереди, и кивнул ему. Ифнесс ответил тем же. Этцвейн отошел от кассы. Ифнесс нагнулся к окошку и достал кошелек.

Гондола, следовавшая до Ангвинской развязки, прибывала в Карбад только через час. Прогулявшись из одного конца платформы в другой, Этцвейн покинул станцию, пересек площадь и подошел к прилавку уличного торговца закусками, где обнаружил Ифнесса. Заплатив продавцу, Этцвейн отнес купленное на стол в двух шагах от прилавка. Извинившись вполголоса, Ифнесс занял место напротив — других столов не было.

Двое ели молча. Закончив, Этцвейн вернулся на станцию и вышел на платформу. Чуть позже в зале ожидания появился Ифнесс.

Пазовый рельс начал мелко дрожать, издавая тихое высокое жужжание, свидетельствовавшее о приближении каретки. Через пять минут появилась рыскающая в воздухе гондола, толчками спускавшаяся к платформе. Этцвейн, сидевший на скамье, поднялся на ноги. Ифнесс задумчиво смотрел на гондолу из окна станционного здания. Этцвейн зашел в гондолу и занял сиденье. За ним на борт поднялся Ифнесс Иллинет, севший прямо напротив. Этцвейн больше не мог игнорировать его присутствие: «Я думал, вы летите на восток».

«Непредвиденные обстоятельства заставляют меня срочно прервать поездку», — сказал Ифнесс.

«Возвращаетесь в Гарвий?»

«Да».

Гондола поднялась в воздух, подгоняемая свежим утренним ветром, и повлекла быстро бегущую каретку вверх по рельсу к Ангвинской развязке.

Этцвейн изредка посещал Гарвий с труппой Фролитца, но их гастроли в столице были непродолжительны: гарвийцы предпочитали более утонченные наслаждения, более легкомысленное времяпровождение, более острые ощущения. Тем не менее, Этцвейн считал стеклянный город интересным и достойным паломничества местом хотя бы потому, что в нем открывались чудесные, захватывающие дух виды.

Ни в одном из населенных людьми миров не было места, подобного Гарвию, возведенному исключительно из стекла: из стеклянных блоков, пластин, листов, призм, цилиндров — пурпурных, зеленых, сиреневых, голубых, розовых, темно-алых.

Среди первых беженцев, прибывших на Дердейн с Земли, были приверженцы эстетического культа «Чама Рейя». Найдя безопасное убежище в Шанте, они торжественно поклялись построить самый великолепный город в истории человечества и всецело посвятили себя этому начинанию. Древний Гарвий просуществовал семь тысяч лет. Сначала стеклянным городом правили аватары «Чама Рейи», вслед за ними — Архитектурная Корпорация, династии Директоров, временное правительство Супердиректоров и, наконец, Пурпурные цари.