Медведь услышал треск костей, жадное рычание, понял, что пока забыт, и побежал вниз по склону. Нымэйынкин посмотрел ему вслед. Но что он мог поделать один? И вожак присоединился к собратьям.

Волки уничтожили всех трех поверженных медведем членов стаи и, ошеломленные боем и пищей, еще долго рыскали по склону, хватая пропитанные кровью комки снега.

Наконец Нымэйынкин навел порядок в стае и повел ее по следу медведя, усыпанному каплями крови.

А медведь пошел к нам. Он не упустил единственный шанс на спасение, который дала ему судьба.

Первой непонятные звуки услышала жена и посмотрела в окно.

— Ой! — вдруг закричала она.— Волки! Грызут! Скорее смотрите! Какой ужас!

Мы бросились к окну. По откосу в снежных фонтанах летела лавина. Рядом скользили белые тени. Они прыгали в лавину и вылетали оттуда, катились вниз и прыгали снова, пока весь этот ужасный, ком не рухнул к подножию сопки. На минуту все скрылось в белесых вихрях снежной пудры. Но вот из оседающей пыли встал темный силуэт.

— Мо-о-оква,— прошептал сын.

Медведь, шатаясь, выпрямился, и тут же со склона длинным прыжком на его спину перелетел волк и ударил клыками. Медведь снова упал.

— Убью-ю-ют! — страшно закричал сын.

Я схватил ракетницу, распахнул дверь и прямо с крыльца развесил над зверями несколько цветных ракет. Под хлопки выстрелов медведь встал и в фантастическом красно-зелено-желтом свете пошел навстречу выстрелам и вспышкам. То есть пошел навстречу тому, от чего вот уже несколько веков в ужасе бежит все живое. Ведь понял, что сейчас выстрелы и огонь — несокрушимая стена между ним и стаей.

Он исчез за углом сарая, и мы услышали треск разрываемого рубероида и сломанных досок. Вот до чего напуган — полез прятаться в склад.

— Папка, не ругайся! — просил сын.— Мы починим, ему страшно, он спасается!

Потом мы засели дома, закрывшись на примитивные крючки, Я осматривал и снаряжал карабин. Волки тем временем исчезли.

Ночью мы несколько раз выходили на крыльцо. Слушали, как Моква стонал, рычал и чмокал. Стая здорово отделала бедолагу.

Продержал нас Моква в напряжении двое суток, а в ночь на третьи ушел. На полу сарая в пятнах крови торчали примороженные клочья шерсти, но следы медведя в тундру были чисты. Выходит, зализал раны.

С месяц Моква бродил по снегам, его видели и подкармливали буровики и оленеводы. А потом пропал. Видно, нашел местечко, где можно было спокойно доспать зиму.

Объявился он только весной. Первым его, конечно, увидел сын, лакомившийся на склоне морены прошлогодней шикшей.

— Скоре-ей, смотрите, наш Мо-оква бежит! — услышали мы как-то ликующий голос.— Ур-р-ра!

Я посмотрел, повздыхал и принялся убирать на улице все, что «плохо» лежит...

Волки после неудачной погони за медведем снова вышли на след Рэквыт. И тогда она сделала петлю по горам вокруг озера, разыскала совхозное стадо и на остатках сил довела своих соплеменников до него. Мы долго обдумывали этот маршрут Рэквыт и назвали его «Петлей разума».

А стая Нымэйынкина?

Она осталась в окрестностях перевалбазы, питаясь на многочисленных колониях леммингов. Ближе к весне пропала. Потом пастухи видели след стаи высоко в горах. Он вел на юг. Нымэйынкин увел собратьев в родные угодья.

Николай Балаев

Внутри «головки сыра»

Счастливчики, которым удалось записаться в очередь на лекцию профессора Нейла Халлама, томятся в ожидании не один месяц. Лекция эта проходит вне стен Мельбурнского университета. Нейл Халлам вот уже десять лет изучает «дыры» — уникальные подводные расселины и пещеры в соседнем штате Южная Австралия. Последние годы он подключил к сбору информации студентов-биологов. Но за один раз много народу не возьмешь: даже такой знаток пещер, как Халлам, всегда берет с собой опытного гида. Подземное царство велико и запутанно. Чтобы отправиться с профессором, мало быть прилежным и дисциплинированным — необходимо еще и отлично нырять с аквалангом. ...Выезжают рано утром. Нейл Халлам, трое студентов и гид, Джон Маккормик, укладывают свое снаряжение для подводного плавания в багажник пикапа.

Солнце встало, но его пока за холмами не видно. Пикап выезжает из дремлющего поселка Маунт-Гамбир, столицы пещерного края, и мчится по берегу Голубого озера, лежащего в кратере давно потухшего вулкана.

У спутников есть официальное разрешение на ныряние в пещерах. А Джон — профессиональный гид, прошедший курс обучения в Ассоциации спелеологов-подводников.

В сегодняшнее путешествие просился Фил Поттер — когда-то он был преуспевающим бакалейщиком, потом увлекся, как шутили соседи, «присох» к подводному царству. И стал первооткрывателем большинства расселин и пещер. Это было двадцать лет назад. Поттер стал гидом и для туристов, и для ученых. Однако наплыв посетителей увеличивался — возросла и опасность. Лет десять назад за год погибло сразу одиннадцать спелеологов-новичков. Власти закрыли доступ в самые трудные и интересные пещеры. Самые опасные даже замуровали навеки. В другие можно попасть лишь по специальному разрешению.

Поттер — ныряльщик старый, опытный — оказался не у дел: отстал от времени, не знает новейшего снаряжения. За самовольные же посещения нещадно штрафуют. Поэтому Джону Маккормику пришлось отказать Поттеру, хоть именно он когда-то открывал ему секреты подводного царства.

Пикап останавливается у деревянной пристани. Здесь начало озер Пикканини — цели путешествия.

Профессор достает фотографии озер с птичьего полета и показывает студентам, в каком месте начинаются «дыры».

— Точно сапог,— говорит один из студентов, заглянув через плечо Халлама. Профессор соглашается: и впрямь очертания озер напоминают карту Италии. Вокруг крупных озер, среди болотистых лесов, россыпь прудиков. Некоторые таят в своих глубинах ходы в подводные лабиринты. Невидимые царства прячутся где-то под сосновыми лесами, под лугами. Там вечная темнота.

То, что на аэрофотоснимке было «каблуком» сапожка, с берега выглядит уютной бухточкой.

— Глубина расселины пятьдесят семь метров, ширина — шесть,— рассказывает Халлам.

Такие карстовые «дыры» встречаются кое-где в мире, но здесь, в Южной Австралии, они отличаются разнообразием строения и чрезвычайно прозрачной водой.

Обилие озер и прудов создает характерную особенность ландшафта и по горизонтали и по вертикали. Если пустоты в земле находились близко к поверхности, то верхний ее слой проваливался и в прогибе скапливалась вода. Озеро Пикканини — как раз пример отрогного провала почвы. Но в этом провале есть ответвления — полости. Если бы гигантским ножом просечь здесь землю на сотни метров вглубь, то разрез был бы похож на исполинскую головку сыра.

Наконец, аквалангисты надвигают маски и уходят вглубь — вниз по расселине, среди густых кущ водорослей,— ко входу в Собор.

Маккормик делает призывный жест рукой и вплывает в клубок водорослей. Студенты следуют за ним, протискиваясь в узкую щель. Полумрак сменяется полной темнотой, которая словно густеет от тщедушного лучика фонаря.

Студенты направляют лучики фонарей в разные стороны — тьма, стен нет. Ощущение бездонной пропасти. А когда Маккормик и Халлам устанавливают несколько небольших прожекторов, былые страхи проходят. Зал — размером с готический собор. И фонариками всей его красоты, конечно, не охватить. Аквалангисты зависли у дна, своды высоко-высоко, слоистые стены глыбятся вверх — где прямо, где арками. По углам мерещатся статуи, в центре — алтарь, наверху проходы в другие пещеры — словно лестница на хоры.