— Здесь ли придворные, мейстер? Да, сэр, и это преогромная выгода для моего ремесла, необычайное оживление клиентуры. Его величеству нравится Гринвич, он каждое утро охотится в парке. Туда пускают только порядочных людей, имеющих доступ во дворец, но сброд — ни-ни. На днях эти лохматые невежи напугали своими криками лошадь короля. Бородку поострее? Да, сэр, так принято по последней моде. Уж я-то знаю, я остриг многих придворных: одного камердинера, двух пажей, смотрителя кухни, трех скороходов, двух егерей и почтенного шотландского кавалера, сэра Манко Мельгроулера.

— Вероятно, Мэлегроутера, — проговорил Найджел, ухитрившись с бесконечным трудом втиснуться со своей поправкой между двумя фразами цирюльника.

— Да, сэр, точно так, как вы изволили сказать — Мелькроудера: трудные имена у этих шотландцев, англичанину никак их не произнести. Красивый мужчина сэр Манко; может быть, вы знаете его? Если бы только не отсутствие пальцев, хромота и длинный подбородок… Представьте себе, сэр, на его бритье у меня уходит ровно на одну минуту двенадцать секунд больше, чем на любой другой подбородок в Гринвиче. И все-таки он очень видный мужчина; приятный, в высшей степени приятный джентльмен, сэр, и доброжелательный; правда, он так глух, что не слышит, когда о других говорят хорошее, и так умен, что не верит этому, если и слышит. И все же он всегда в прекрасном настроении, кроме тех случаев, когда говорят слишком тихо или когда дернешь его нечаянно за волосок. Я оцарапал вас, сэр? Мы это сию минуту исправим капелькой вяжущего раствора моего приготовления — вернее, моей жены, сэр. Она сама его приготовляет. Одна капелька раствора, сэр, и кусочек черной тафты, ровно такой величины, чтобы на нем уместилась блоха. Могу сказать, сэр, ваша наружность от этого только выиграет. На днях я посадил такую мушку принцу и герцогу. И если поверите мне, на мушки для придворных уже изрезано семнадцать и три четверти ярда черной тафты.

— Но вы хотели что-то сказать о сэре Манго Мэлегроутере? — снова с трудом вставил Найджел.

— Ах, да, сэр… Сэр Манко, вы говорите, на редкость приятный и веселый джентльмен… Вы желали бы с ним побеседовать, сэр? Ну, конечно, это очень просто сделать, то есть насколько позволит его глухота. Если никто не пригласил его к завтраку, то сейчас он примется за жареную говядину в доме моего соседа Неда Килдеркина, что живет чуть подальше через дорогу. Нед держит харчевню, сэр, она славится жареными свиными хрящиками. Но сэр Манко не выносит свинины, так же как и священная особа его величества, и милорд герцог Леннокский, и лорд Дэлгарно… note 128 Я опять порезал вас, сэр, но на этот раз вы сами виноваты. Что же, еще капелька раствора и еще кусочек тафты, как раз на куртку для блохи, под самым левым усом. Мушка очень пойдет вам, сэр, когда вы будете улыбаться: точно ямочка на щеке. Когда вы встретитесь, с вашей дамой сердца… Прошу простить меня, сэр, но вы слишком серьезны для вашего возраста. Надеюсь, я не оскорбил вас? Развлекать клиентов — моя обязанность, сэр, это для меня обязанность и удовольствие. Сэр Манко Мелькроудер? Да, сэр, я уверен, что он сейчас в харчевне Неда, ведь ему некуда пойти теперь, когда лорд Хантинглен уехал в Лондон. Смотрите, сэр, я опять вас порежу. Да, сэр, вы найдете его там за кружкой легкого пива, которое он помешивает веточкой розмарина; он никогда не пьет крепких напитков, сэр, разве что в угоду лорду Хантинглену — осторожнее, сэр, — или кому-нибудь другому, кто пригласит его позавтракать. Но у Неда он всегда запивает легким пивом свою порцию жареной говядины или баранины, а иногда молодого барашка — смотря по времени года, но никак не свинины, хотя Нед славится умением приготовлять свиные хрящики. Шотландцы вообще не едят свинины, разве это не странно? Некоторые думают, что шотландцы что-то вроде евреев. Сходство действительно есть, вы не находите, сэр? К чему бы им, например, называть нашего всемилостивейшего государя вторым Соломоном? Ведь Соломон, как вам известно, был иудейским царем. Тут что-то неладно. Думаю, что вы останетесь довольны тем, как я вас подстриг, сэр. Мою работу оценит прекрасная владычица вашего сердца. Умоляю простить меня, я не хотел вас обидеть. Поглядите, пожалуйста, в зеркало. Прикоснемся разок щипцами, чтобы убрать этот непокорный завиток… Благодарю за щедрость, сэр. Надеюсь, вы будете моим клиентом, пока живете в Гринвиче. Не хотите ли сыграть на гитаре, чтобы настроиться в лад прекрасному дню? Тра-ла-ла! Она слегка расстроена, сэр, слишком много народу на ней играет; мы не можем содержать инструмент в таком порядке, как у настоящих музыкантов, Позвольте подать вам плащ, сэр. Так, сэр. Значит, вы не хотите сыграть на ней, сэр? Как пройти в харчевню сэра Манко? Пожалуйста, сэр, но только это харчевня Неда, а не сэра Манко. Хотя кавалер и вправду всегда там закусывает, так что в некотором смысле это его харчевня, ха-ха! Она вон там, на той стороне — свежепобеленные косяки и красные решетчатые ставни. Толстяк в куртке, что стоит в дверях, — сам Нед, сэр. Говорят, у него тысяча фунтов состояния. Что ж, палить свиные морды, конечно, выгоднее, чем брить придворных, но зато наша профессия требует больше вдохновения. Прощайте, сэр, надеюсь, вы еще не раз побываете у меня.

С этими словами он наконец отпустил Найджела, и у того еще долго звенело в ушах от назойливой болтовни цирюльника, словно все это время у самого его уха ударяли в колокол.

Лорд Гленварлох вошел в харчевню, где надеялся встретить сэра Манго Мэлегроутера, от которого за неимением лучшего советчика думал получить кое-какие указания относительно того, как легче всего добиться приема у короля, и первым делом увидел хозяина — важного и неразговорчивого англичанина, преуспевающего в жизни. Нед Килдеркин говорил так, как пишет банкир, -лишь самое необходимое. На вопрос, здесь ли сэр Манго Мелегроутер, он ответил «нет», на вопрос, ожидают ли его, ответил «да», а будучи спрошен, когда тот ожидается, ответил «скоро». Когда же лорд Гленварлох осведомился, не может ли он здесь позавтракать, трактирщик, не проронив ни слова, провел его в опрятную комнату, где было накрыто несколько столов, придвинул к одному из них кресло, сделал лорду Гленварлоху знак садиться и через минуту поставил перед ним основательную порцию жаркого и кружку пенящегося пива, которым Найджел, несмотря на свои душевные переживания, отдал должное, ибо свежий речной воздух пробудил у него аппетит.

В то время как Найджел расправлялся с завтраком, поднимая голову каждый раз, как отворялась входная дверь, и с нетерпением ожидая появления сэра Манго Мэлегроутера (события, которого вряд ли кому-нибудь доводилось ждать так жадно), в харчевню вошла личность, видимо не менее почтенная, чем кавалер, и вступила в серьезный разговор с хозяином, который счел своим долгом обнажить голову, прежде чем начать беседу. О роде деятельности сей важной персоны можно было догадаться по платью. Белоснежная куртка и панталоны из белой каразеи, белый передник, опоясывавший тело наподобие шарфа, за которым вместо воинственного кинжала торчал нож с длинным лезвием и роговой рукояткой, белый колпак на голове, аккуратно прикрывавший волосы, — все это достаточно ясно выдавало в нем одного из жрецов Комуса, кого чернь зовет поварами. Величественный вид, с каким он выговаривал трактирщику за то, что тот не послал во дворец какую-то провизию, доказывал, что он обслуживает самого короля.

— Это никуда не годится, мейстер Килдеркин, — сказал он. — Король дважды просил сладкого мяса и фрикасе из петушиных гребешков, которые являются любимым кушаньем его королевского величества, а их не оказалось, потому что, видите ли, мейстер Килдеркин не удосужился исполнить свое обязательство и доставить их смотрителю кухни.

Здесь Килдеркин смущенно, как все провинившиеся, пробормотал, не изменяя своей природе, несколько скупых слов в оправдание.

— Какое мне дело до возчика и фургона и до клеток, отправленных из Норфолка с домашней птицей, — громко возразило его начальство. — Старательный поставщик послал бы нарочного, да что говорить — он отправился бы сам, пешком, как Уидрингтон. Что, если бы король потерял аппетит, мейстер Килдеркин? Что, если бы его королевское величество не стал бы обедать? О мейстер Килдеркин, если б вы имели настоящее понятие о всей важности нашей профессии, о которой остроумный африканский раб — как назвал его прославленнейший король — Публий Теренций говорит: «Tanquam in speculum— in patinas inspicere jubeo»… note 129