Редко удается юности, как бы возвышенна и благородна она ни была, устоять против натиска насмешек, опираясь только на силу своего характера и убеждений. Разгневанный и в то же время оскорбленный и, если говорить правду, стыдясь своих более мужественных и благородных намерений, Найджел был не в состоянии, да и считал излишним, разыгрывать из себя сурового, добродетельного патриота перед молодым человеком, блестящее красноречие которого и привычка вращаться в высших кругах общества давали ему, несмотря на более серьезный и положительный образ мыслей Найджела, временное преимущество. Поэтому он решил пойти на примирение и избежать дальнейших споров, откровенно признав, что возвращение на родину не зависит от его желания, а вызвано необходимостью.

— Мои дела, — сказал он, — еще не улажены, и мой доход ненадежен.

— А где вы найдете такого человека при королевском дворе, чьи дела были бы улажены и кто обладал бы надежным доходом? — воскликнул лорд Дэлгарно. — Все либо проигрывают, либо выигрывают. Тот, кто обладает богатством, приходит сюда, чтобы избавиться от него, а такие счастливчики, как мы с вами, дорогой Гленварлох, у которых нет ничего или почти ничего, легко могут стать обладателями их сокровищ.

— У меня нет таких честолюбивых намерений, — сказал Найджел, — а если бы и были, должен сказать вам откровенно, лорд Дэлгарно, у меня нет средств для их осуществления. Сейчас я едва ли могу назвать своей одежду, которую ношу; я не имел бы ее, и я говорю это не краснея, если бы не дружба этого доброго человека.

— Я постараюсь не смеяться больше, если смогу, — сказал лорд Дэлгарно. — Но боже мой! Зачем вам было обращаться за одеждой к богатому ювелиру — я свел бы вас к честному, доверчивому портному, который сшил бы вам полдюжины костюмов за одно только маленькое словечко «лорд», стоящее перед вашим именем; а ваш золотых дел мастер, если бы он действительно был вашим другом, должен был бы снабдить вас кошельком, полным сверкающих ноблей, на которые вы могли бы купить в три раза больше костюмов и приобрести еще что-нибудь получше.

— Я не понимаю таких порядков, милорд, — сказал Найджел, досада которого пересилила его стыд. — Если я должен был бы явиться ко двору моего государя, то только тогда, когда я смог бы, не изворачиваясь и не делая долгов, обзавестись одеждой и свитой, приличествующими моему титулу.

— Приличествующими моему титулу! — воскликнул лорд Дэлгарно, повторив его последние слова. — Можно было бы подумать, что это сказал мой отец. Вы, наверно, хотели бы явиться ко двору, так же как он, в сопровождении двадцати дряхлых телохранителей в синих мундирах, с седыми головами и красными носами, со щитами и мечами, которые их руки, трясущиеся от старости и от крепких напитков, уж не в состоянии поднять, с множеством огромных серебряных пряжек на оружии, чтобы все знали, чьи они шуты, — этих пряжек хватило бы на целый королевский сервиз… двадцати бездельников, годных только на то, чтобы наполнять наши приемные запахом лука и джина, фу!

— Бедняги! — воскликнул лорд Гленварлох. — Быть может, они служили вашему отцу на поле брани. Что стало бы с ними, если бы он прогнал их?

— Ну что ж, пусть идут в богадельню, — сказал Дэлгарно, — или продают метелки на мосту. Король побогаче моего отца, а между тем каждый день можно видеть, как бывшие солдаты, сражавшиеся под его знаменами, занимаются этим делом; из них получатся отменные огородные пугала, когда их голубые мундиры окончательно износятся. Вот по аллее идет молодец — самый смелый ворон не отважится приблизиться к его медно-красному носу на расстояние ярда. Уверяю вас, гораздо больше пользы от моего камердинера или от такого ловкого малого, как мой паж Лутин, чем от дюжины этих древних памятников Дугласовых войн, note 63 в которых они перерезали друг другу горло в надежде найти на теле убитого дюжину шотландских пенсов. Зато они неприхотливы, милорд; они будут есть заплесневелую пищу и пить выдохшийся эль, словно у них бочки вместо желудков. Но сейчас зазвонит обеденный колокол — слышите, он прочищает свое заржавевшее горло и пробует голос. Вот еще одна кричащая реликвия древности; будь я хозяином, она давно бы уже лежала на дне Темзы. Какое, к черту, дело крестьянам и ремесленникам Стрэнда, что граф Хантинглен садится обедать? Но я вижу, отец смотрит в нашу сторону. Мы не должны опаздывать на молитву, взывающую к милости отца небесного, если не хотим навлечь на себя немилость отца земного, — прошу прощения за каламбур, который привел бы в восторг его величество. Наша семья покажется вам слишком патриархальной, и так как в заморских странах вы привыкли есть из тарелок, мне стыдно за наших жирных каплунов, за горы мяса и океаны супа, необъятные как холмы и озера Шотландии; но завтра вас ждет лучшее угощение. Где вы живете? Я зайду за вами. Я проведу вас через многолюдную пустыню в зачарованную страну, которую вы едва ли сможете найти без карты и кормчего. Где вы живете?

— Я встречусь с вами в соборе святого Павла, — сказал Найджел в замешательстве, — в любое время, которое вам будет угодно назначить.

— О, вы не хотите раскрывать вашу тайну, — сказал молодой лорд. — Но право же, вам нечего бояться меня; я не буду навязчивым. Вот мы и пришли в эту огромную кладовую мяса, птицы и рыбы. Прямо чудо, что дубовые столы не стонут под тяжестью этих яств.

Тем временем они вошли в столовую, где их ждало обильное угощение, а многочисленные слуги до некоторой степени оправдывали насмешки молодого лорда. Среди приглашенных были капеллан и сэр Манго Мэлегроутер. Последний поздравил лорда Гленварлоха с успехом, который тот имел при дворе.

— Можно подумать, что вы принесли в своем кармане яблоко раздора, милорд, или что вы головня, рожденная Алфеей, которую она положила в бочку с порохом, ибо вы перессорили между собой короля, принца и герцога, а также многих придворных, до этого благословенного дня даже не подозревавших о вашем существовании.

— Не забывайте про ваше жаркое, сэр Манго, — сказал граф. — Оно остынет, пока вы говорите.

— Вы правы, милорд, это было бы совсем некстати, — сказал кавалер. — За обедом у вашей светлости нелегко обжечь рот: слуги ваши стареют, так же как и мы с вами, милорд, а от кухни до столовой далекий путь.

После этой небольшой вспышки желчи сэр Манго немного успокоился до тех пор, пока не убрали со стола. Тогда он, устремив взор на новый нарядный камзол лорда Дэлгарно, похвалил его за бережливость, уверяя, что видел тот же самый камзол на его отце в Эдинбурге во время приезда испанского посла.

Лорд Дэлгарно, слишком светский человек, чтобы обращать внимание на слова подобной особы, продолжая невозмутимо щелкать орехи, ответил, что камзол действительно некоторым образом принадлежит его отцу, так как ему, вероятно, скоро придется заплатить за него пятьдесят фунтов. Сэр Манго, по своему обыкновению, тотчас же поторопился передать эту приятную новость графу, заметив, что его сын лучше умеет заключать выгодные сделки, нежели его светлость, так как он купил такой же нарядный камзол, какой был на его светлости во время посещения Холируда испанским послом, и заплатил за него всего лишь пятьдесят шотландских фунтов.

— Вашего сына не так-то легко оставить в дураках, милорд.

— Пятьдесят фунтов стерлингов, с вашего позволения, сэр Манго, — спокойно ответил граф. — Но без дураков здесь все же не обошлось, и во всех трех временах. Дэлгарно был дураком при покупке, я буду дураком при платеже, а вы, сэр Манго, прошу прощения, дурак in pressenti, note 64 ибо суете свой нос в чужие дела.

С этими словами граф вернулся к своим важным обязанностям гостеприимного хозяина, и вскоре вино лилось рекой, зажигая всеобщее веселье и угрожая в то же время трезвости гостей. Веселый пир был прерван известием о том, что стряпчий переписал бумаги, которые нужно немедленно подписать.