Земля лежала изувеченная лошадьми прошлой осенью. Еще в худшем состоянии был выгон; никакой надежды, что летом здесь понадобится коса. А как больно смотреть на усыпанный камнями двор! Сколько в этом году их нападало с гор! Такой ухоженный двор, сиявший прежде чистотой и порядком, со своей прославленной изгородью, пришел с осени в упадок, запустел.

Все на хуторе чувствовали себя плохо, и неудивительно — это обычное состояние в деревнях весной. Особенно нездоровилось дочери: она жаловалась на боли в паху и в животе.

Уж не заворот ли кишок — опасалась мать.

Но когда боли отпустили, женщина успокоилась и сказала, что, должно быть, всего-навсего колики.

Однажды Стейнбьорг с криком бросилась в постель.

— А что, если поставить холодный компресс? — спросила мать.

Когда холодный компресс не помог, мать предложила попробовать горячий.

К вечеру девушка не могла уже больше терпеть. Одолжив лошадь, мать послала сына на восток, через реку, за доктором. Поездка туда занимала несколько часов.

Утром, когда взошло солнце, мальчик привез доктора. К этому времени Стейна разродилась. Родился мальчик. Роды принимала мать.

Доктор рассвирепел. Он кричал, что никому не сделал ничего дурного в этом приходе и не заслужил, чтобы над ним так издевались.

— И откуда нам могло прийти в голову, что с ней именно это? — сказала мать.

— Ну а что скажет она сама? — спросил доктор.

— Мне откуда было знать? — ответила Стейна. — Я-то меньше всего ждала этого.

— Ну, тебе прекрасно известно, где ты бывала, — сказал доктор.

— Я нигде не бывала — только дома.

— Да, бог еще раз доказал свое могущество, — воскликнула мать. — Когда мы все уже готовы были потерять веру, и на свет не появлялись ягнята…

— Вам нечего передо мной оправдываться, — заявил доктор. — Рожайте сколько вам вздумается, но я тут ни при чем. Я вам не повитуха.

— Здесь наверняка свершилось чудо, — сказала мать. — Разрешите предложить вам чашечку кофе…

После доктора на хуторе появился пастор. Правда, он пришел уже тогда, когда девушка встала с постели. Он заявился со своей большой книгой. Ему тоже предложили кофе.

Он ответил:

— С тех пор как придумали этот кофе, бедному священнослужителю не предлагают и маковой росинки. Сегодня это уже тридцать седьмая чашка! Скоро я испущу дух из-за болезни желудка, как и мои предшественники. Но прежде, чем умру, я хочу зарегистрировать, что тут у вас случилось.

— Ничего не случилось, кроме того, что известно пастору, — сказала женщина. — Хозяин покинул свой дом, и никто не знает, жив он или умер.

Пастор надел очки, вытащил из кармана чернильницу и открыл книгу.

— Буду кратким. Стейнар Стейнссон. Никаких изменений, кроме того, что уехал за границу гостить к королю. Ходят слухи, что он повстречал там многоженца Тьоудрекура с островов Вестманнаэйяр. Да, гм… моя милая, он объявится, если не умер. Что еще?

— Остались только дети и я.

— Я всех занес в книгу, кого крестил и конфирмовал. Что еще?

— Ничего, кроме того, что родился ребенок…

— Вот как… — произнес пастор. — А разве вы ожидали чего-либо другого?

— Мы до сих пор не можем взять в толк, откуда он появился?

Призвали девушку, и пастор остался с нею с глазу на глаз.

— С каких пор, птичка моя, мы приобщились к христианству? — спросил он, имея в виду, когда конфирмовалась девушка. Выслушав ответ, он заметил: — Ну что же, многие девушки начинают и раньше. Я слыхал, что маленький здоров?

— Да, вполне здоров, — ответила девушка. — Спасибо.

— А кто отец?

— Не знаю, ребенок появился сам по себе.

— Да… гм… и все же…

— Мама тоже уверяет, что должен быть отец, — сказала девушка. — Хотя, правду говоря, я не понимаю, для чего?

— Видишь ли, так красивее выглядит в церковной книге, — ответил пастор. — Скажи, что стряслось с тобой, моя птичка?

— Ничего. Не понимаю, что должно было со мной стрястись.

— Для этого, конечно, не обязательно все снимать с себя.

— Я ничего не снимала с себя, — изумилась девушка.

— Ну ладно. Скажи-ка, ведь это правда, что осенью здесь останавливалось много лошадей? — спросил пастор.

— Кажется, да.

— А эти парни, что перегоняют лошадей, — веселый народ, не правда ли?

— Они меня не веселили.

— Нередко бывает в наших краях, что молодая девушка помогает ночному гостю раздеваться поздним вечером. Ну а что потом? Она тянет в одну сторону, он в другую, он привлекает ее к себе, да так сильно, что она не успевает опомниться, как уже оказывается в его объятиях в постели.

— Никогда раньше об этом не слыхала, — сказала девушка. — А что же потом?

— Весной появляется ребенок… Такие случаи записаны в моей книге.

— Я не лежала ни в чьих объятиях. Нас, детей, отсылали спать в сарай.

— Ну, каким-то же образом должен был появиться маленький?

— Наверно. Только мужчины тут ни при чем.

— Черт побери! Кто-то же стаскивал одежду с мужиков, когда они вваливались сюда промокшие до нитки?

— Иногда я помогала раздеваться старику Бьёрну из Лейрура, вот здесь, в этой комнате…

— Самому поверенному? — удивился священник. — Немногим доводится раздевать таких важных особ.

Пастор вынул пробку из чернильницы и приготовился окунуть в нее перо.

— Ну что, запишем старика и покончим с этим делом?

— Это пастор решает, что нужно писать.

— Но ты все же должна знать, как появляются дети на свет божий, моя птичка.

— Мне никогда этого не объясняли. Однажды я почувствовала: что-то вдруг стало расти у меня внутри. Мы все думали, что я толстею потому, что иногда любила зачерпнуть китового жира из бочки. И вдруг ни с того ни с сего появился на свет ребенок.

Пастор прекратил писать.

— Мне расказывали, что здесь видели золотые монеты. Что ты на это скажешь?

— Я не предполагала, что эта история известна многим, — сказала девушка. — Что правда, то правда. Прошлой осенью я получила золотой. Но я отдала его парню — он мне казался красивым, когда я была маленькой. Серебряные деньги я ему тоже отдала. Все, кроме медных.

— Ах, вот как! Значит, были и медные, — произнес пастор. — Это уже хуже.

— Я ничего не просила у Бьёрна из Лейрура.

— Тот, кто оставляет медяки, нехороший человек. В отношении девушек, конечно. Говорят, что поверенный — грубиян…

— Ну, это не мои слова, — ответила девушка. — Еще чего не хватало — чтобы я плохо отзывалась о людях!

— Значит, он тебе приятен? — спросил пастор.

— От него всегда хорошо пахнет. И руки у него всегда чистые. Может быть, слишком мягкие для мужчины.

— Ну, значит, так это было? А?.. Что ты смеешься, моя птичка?

— Неразумных людей часто смешат их неразумные мысли, — ответила девушка. — Стоило ему дотронуться до меня пальцем, как я тотчас же засыпала. Я смеюсь, потому что вспомнила об этом. Мне было с ним так хорошо и спокойно — как с отцом!

— Ну да, конечно, ты засыпала. А что потом?

— Я иногда устраивалась спать у него в ногах поздно ночью, когда не стоило уже идти в сарай, — сказала девушка. — Знаю, что про это не следует рассказывать. Но я хочу только сказать, что Бьёрн из Лейрура не какой-нибудь грубиян и неряха — совсем наоборот.

— А ты не заметила, птичка моя, где он к тебе прикасался?

— Нет, не заметила. И как же я могла заметить — ведь я же сказала вам, что спала.

— Это было выше или ниже диафрагмы? — спросил пастор.

— Диафрагмы? — изумилась девушка. — Я понятия не имею, что это такое. Меня никогда не интересовало, как называется то, что у меня внутри.

— Остерегайся мужчин, крошка, даже если они и не мормоны, — сказал пастор. — Берегись, а не то станешь мормонкой, дитя мое.

— Ну если отец мой мормон, то и мне не страшно быть мормонкой.

Глава шестнадцатая. Власти, духовенство и душа

Спустя несколько дней после описанного домашнего допроса пришло письмо от судьи. Оно касалось слухов об отце ребенка, родившегося в Лиде у Стейнбьорг Стейнарсдоухтир, а также невразумительных ответов, которые она давала духовному лицу. Требуется дальнейшее расследование этого вопроса. Поэтому в назначенный день девушке предстоит явиться к судье в Хов.