Бакингем поклонился герцогу Ормонду, бросив на него взгляд, в котором радость торжества не могла смягчить ненависть. «Tu me la pagherai» note 117, — пробормотал он в ярости, но мужественный старый ирландец, уже много раз бесстрашно навлекавший на себя его гнев, не обратил на него ни малейшего внимания.

Король, дав знак, чтобы все присутствующие перешли в общую залу, остановил Бакингема, который хотел было уйти вместе с другими, и, когда они остались одни, спросил тихо, по так многозначительно, что герцог залился краской:

— С каких это пор, Джордж, твой приятель полковник Блад стал музыкантом? Молчишь? — сказал он. — Не оправдывайся, ибо кто хоть раз видел этого негодяя, тот запомнит его навсегда. На колени, Джордж, на колени; признайся, что ты употребил мою снисходительность во зло. Не ищи оправданий — ничто тебе не поможет. Я сам видел его в числе твоих немцев, как ты их называешь, и ты отлично знаешь, что мне остается думать при подобных обстоятельствах.

— Считайте, что я виноват, очень виноват, мой король и повелитель! — вскричал охваченный раскаянием герцог, бросаясь к ногам Карла. — Считайте, что я был введен в заблуждение, что я потерял голову… Считайте, что вам угодно, но не думайте, что я способен причинить вам вред или попустительствовать злоумышлению против вашей особы.

— В этом я тебя и не подозреваю, — ответил король. — Я еще вижу в тебе Вильерса — товарища, разделившего мои невзгоды и изгнание, и не только верю тебе, но думаю, что ты признаёшь больше, чем собирался сделать.

— Клянусь всем святым, — сказал герцог, все еще стоя на коленях, — что если бы моя жизнь и состояние не зависели от этого негодяя Кристиана…

— Если ты опять выводишь на сцену Кристиана, — ответил, улыбаясь, король, — то мне пора удалиться. Встань, Вильерс, я тебя прощаю, но налагаю на тебя епитимью? женись и отправляйся в свое имение; собаку, которая укусит хозяина, приходится прогнать.

Герцог встал и в замешательстве последовал за королем в залу, куда король вошел, опираясь на руку своего раскаявшегося пэра, и где говорил с ним так ласково, что даже самые проницательные наблюдатели усомнились в достоверности слухов о том, что герцог в немилости.

Между тем графиня Дерби успела переговорить с герцогом Ормондом, с обоими Певерилами и с прочими своими друзьями и хотя и с трудом, но убедилась, как они единодушно утверждали, что ее появление при дворе было достаточным для поддержания чести ее рода и что теперь благоразумнее всего возвратиться на свой остров, не раздражая более своих сильных противников. Она попрощалась с королем, как полагалось по этикету, и попросила у него позволения увезти с собою несчастную девушку, которая, так неожиданно ускользнув из-под ее опеки, очутилась в мире, где ее злосчастный недостаток но двор глет ее разным опасностям.

— Извините меня, графиня, — ответил Карл, — но я долго изучал женщин и не ошибусь, если скажу, что эта девушка так же способна заботиться о себе, как любой из нас.

— Не может быть, — возразила графиня.

— Не только может быть, но и есть на самом деле, — шепотом ответил король. — Я сейчас докажу вам это, по столь деликатному испытанию можете ее подвергнуть только вы. Вот она стоит, глухая и неподвижная, как мраморная колонна, к которой она прислонилась. Вы станьте возле нее и положите руку ей на сердце или на плечо, чтобы чувствовать, как бежит кровь, когда учащается пульс. А вы, герцог Ормонд, уведите Джулиана Певерила. и я докажу сам, что она различает звуки.

Удивленная графиня, хотя и опасалась, не намерен ли король смутить ее какой-либо нескромной шуткой, по могла преодолеть любопытства; она подошла к Фенелле, начала разговаривать с ней знаками и нашла предлог положить руку на ее запястье.

В эту самую минуту король, проходя мимо них, воскликнул:

— Какое ужасное злодейство! Негодяй Кристиан заколол молодого Певерила!

Немой обличитель, пульс несчастной Зары, забившийся, словно от близкого пушечного выстрела, сопровождался таким испуганным криком, который привел добродушного короля в трепет.

— Это всего лишь шутка, милая девушка, — сказал он с искренним раскаянием. — Джулиан невредим. Я только воспользовался волшебным жезлом слепого божества Купидона, чтобы заставить глухонемую его жрицу выдать себя.

— Меня обманули! — воскликнула Зара, опуская глаза. — Меня обманули! Всю жизнь обманывала я других — и наконец сама попалась в ловушку. Но где же мой наставник в вероломстве? Где Кристиан, который заставил меня несколько лет шпионить за этой доверчивой дамой, которую я едва не предала в его обагренные кровью руки?

— .Это, — сказал король, — требует более тщательного расследования. Господа, прошу всех, кого лично не касается это дело, на время нас оставить. Сию минуту привести ко мне Кристиана. Несчастный! — вскричал король, когда Кристиана привели. — Открой мне все твои хитрости, все бесчестные средства, которыми ты пользовался в своих злодейских замыслах.

Значит, она предала меня? — сказал Кристиан. — Обрекла на заточение и казнь во имя своей глупой, безнадежной любви? Но знай, Зара, — продолжал он, сурово глядя на нее, — в ту минуту, когда ты предала меня, дочь убила своего отца, Несчастная девушка смотрела на него в изумлении.

— Ты говорил, — наконец, заикаясь, вымолвила она, — что я дочь твоего убитого брата?

— Для того, чтобы примирить тебя с ролью, которую ты должна была играть в мстительном замысле моем, и для того, чтобы скрыть позор твоего происхождения. Но ты моя дочь. От Востока, где родилась твоя мать, передалась тебе пылкая страсть; ею я пытался воспользоваться в своих целях, и во имя нее ты погубила своего отца. Меня, конечно, отправят в Тауэр?

Он говорил с величайшим спокойствием, не обращая внимания на отчаяние дочери, которая с рыданиями упала к его ногам.

— Нет, этого не будет, — сказал король, тронутый видом такого глубокого отчаяния. — Кристиан, если ты согласен оставить отечество, то на Темзе стоит корабль, готовый отплыть в Новую Англию. Ступай, отправляйся в другую часть света плести свои козни.

— Я мог бы не согласиться с этим приговором, — вызывающе ответил Кристиан, — и если соглашаюсь, то только потому, что и сам этого хочу. Получаса было бы мне достаточно, чтобы расквитаться с этой гордой женщиной, но фортуна от меня отвернулась. Встань, Зара, ты уже не Фенелла. Скажи леди Дерби, что дочь Эдуарда Кристиана, племянница убитого ею человека, служила ей только ради мести, теперь уже невозможной… невозможной! Видишь, как опрометчиво ты поступила. Ты готова была идти за этим неблагодарным юношей, готова была забыть обо всем ради одного его взгляда, и вот — ты ничтожество, над тобой смеются, тебя оскорбляют те, кого ты могла бы попирать ногами, будь ты благоразумнее. Пойдем, ты все же дочь моя. Есть на свете и другие небеса, кроме тех, что сияют над Британией.

— Остановите его, — сказал король. — Пусть он объяснит нам. каким образом эта девушка проникала в тюрьму.

— Спросите об этом ретивого протестанта тюремщика и таких же ретивых протестантов пэров, которые, с целью проникнуть получше в глубины заговора папистов, нашли средство тайно посещать их и днем и ночью. Его светлость герцог Бакингем сумеет помочь вашему величеству, если вы решитесь произвести расследование. note 118

— Кристиан, — сказал герцог, — ты самый бесстыдный негодяй из всех, когда-либо живших на свете!

— Из простолюдинов — может быть, — ответил Кристиан и ушел, уводя с собою дочь.

— Ступай за ним, Селби, — сказал король, — и не теряй его из виду, пока корабль не поднимет паруса. Если он осмелится вернуться в Англию, он сделает это только ценою жизни. Дай бог, чтобы мы могли так же избавиться от других людей, не менее опасных. Я желал бы, — добавил он после минутного молчания, — чтобы все наши политические интриги и прочие распри окончились столь же тихо и спокойно, как это дело. Вот заговор, который не вызвал никакого кровопролития, и вот все необходимые составные части романа, у которого нет окончания. Странствующая принцесса-островитянка — извините, графиня, мою шутку, — карлик, мавританская волшебница, нераскаявшийся злодей, кающийся вельможа, а в заключение — ни казни, ни свадьбы.