Едва успели они кончить дружескую трапезу, как на дороге, которая была им отлично видна, поднялось облако пыли, сквозь которую можно было различить человек десять всадников на полном скаку. Их каски сверкали и острия копий то и дело вспыхивали на ярком солнце.

— Это, должно быть, разведчики отряда Мерри, — сказал разносчик. — Скорей ложись, заберемся в яму, чтобы, нас не заметили.

— А зачем? — удивился Хэлберт. — Не лучше ли нам спуститься и подать им знак?

— Боже упаси! — воскликнул разносчик. — Неужто ты так плохо знаешь шотландские обычаи? Этими гарпунщиками, что там скачут во весь опор, наверняка командует головорез какой-нибудь из рода Мортонов или другой такой же душегубец, что ни бога, ни черта не боится. Дело разведчиков известное: если на пути кого чужих повстречают — затеять ссору да прочь с дороги убрать, чтоб чисто было, а главному военачальнику и невдомек, что там, впереди, делается: он со своими ратниками, кто поразумнее да поспокойнее, тащится где-то сзади, иногда за целую милю. Повстречайся с этими удальцами разведчиками — и твое письмо принесет тебе мало пользы, а мне мой короб — горькое горе. Сорвут с нас всю одежду, привяжут к ногам булыжник и швырнут в трясину голыми, как мы явились в этот грешный мир, и ни Мерри и никто другой об этом понятия иметь не будут. А если и узнают — какой от этого толк? Скажут: вышла ошибка, вот и весь плач. Уж поверь мне, молодой человек, когда большие люди в своей стране грозят друг другу острой сталью, им приходится смотреть сквозь пальцы на буйство своих подчиненных, потому как. мечи простых людей составляют силу знатных.

Они дали промчаться группе всадников, которую можно было назвать авангардом, и вскоре с севера показалось новое облако пыли, гуще прежнего.

— Давай спускаться поживее! — воскликнул-разносчик. — По правде сказать, — пояснил он, настойчиво подталкивая Хэлберта, — войско шотландского лэрда в походе похоже на змею — в пасти торчат зубы, а в хвосте жало: только к туловищу не страшно подойти поближе.

— Я от вас не отстану, идем, — сказал юноша, — но объясните, почему арьергард нашей армии так же опасен, как передовой отряд?

— Потому что в передовом отряде — самые отчаянные головорезы: они радуются насилию, не боятся божьей кары, презирают людей и убирают с дороги всякого, кто им не по нраву. А в арьергарде собираются все подонки, все лакеи и прихвостни: они сами же и расхищают обоз, который должны охранять, а потом грабят странствующих торговцев и всех прочих, чтобы возместить то, что разворовали. Передний отряд — это люди пропащие, французы зовут их enfants perdus note 73 . Так оно и есть, послушать только их непристойные и нечестивые песни — один грех и разврат. Затем в главной части войска слышны реформатские песни и псалмы, это поют дворяне, джентри и благочестивые проповедники, что идут вместе с армией. А в задних рядах — свора безбожных лакеев и конюхов: у них на уме только картежная игра, пьянство и разгул.

Пока разносчик все это рассказывал, они вышли на дорогу и увидели отряд Мерри — около трехсот верховых, едущих стройными рядами вплотную друг к другу. Некоторые из конников были одеты в цвета своих лордов, но таких было немного. У большинства одежда была весьма случайная, однако благодаря тому, что преобладали камзолы голубого сукна, кирасы с кольчужными рукавами, и рукавицами, кольчужные штаны и высокие ботфорты, все это сборище верховых имело вид единого отряда. Многие военачальники были в броне с головы до ног, а остальные — в тех полувоенных костюмах, с которыми знатные люди в эти смутные времена предпочитали не расставаться.

Верховой, ехавший впереди, сразу же подскакал к путникам и спросил, кто они такие. Разносчик рассказал о себе, а молодой Глендининг предъявил письмо Генри Уордена, которое один из джентльменов тотчас отвез Мерри. Почти мгновенно по эскадрону пронеслась команда «Стой!» — и сразу же смолк тяжелый конский топот, казавшийся неотъемлемой принадлежностью отряда. Было объявлено, что людям и коням предоставляется один час на передышку. Разносчика уверили в полной неприкосновенности и снабдили обозной лошадью. Но вместе с тем его направили в арьергард; он неохотно повиновался и, прощаясь с Глендинингом, долго и грустно пожимал ему руку.

Юного наследника Глендеарга тем временем повели к небольшой возвышенности, где было несколько суше, чем на остальной равнине. Здесь на земле вместо скатерти был разостлан ковер, и вокруг него сидели начальники отрядов, не брезгавшие едой, которая — если принять во внимание высокое положение собравшихся — была немногим лучше, чем недавняя трапеза молодого Глендининга. Когда юноша приблизился, Мерри встал и сделал несколько шагов ему навстречу.

Этот прославленный деятель и наружностью и многими душевными качествами напоминал своего выдающегося отца, Иакова V. Если бы напоминание о незаконном рождении не преследовало его всю жизнь, он занимал бы шотландский престол с таким же величием, как любой король из дома Стюартов. Но история, отдавая должное его большим дарованиям и царственной — нет, королевской — осанке, не может, однако, забыть, что честолюбие увлекало его за пределы чести и законности. Превосходя смелостью самых храбрых, очаровывая одной своей внешностью, умея выпутываться из самых затруднительных обстоятельств: склонять на свою сторону нерешительных, ошеломлять и опрокидывать внезапностью натиска самых упорных противников, он вполне заслуженно достиг первенствующего положения в королевстве. Но когда неблагоразумие и несчастья его сестры, королевы Марии, показались ему удобным случаем для возвышения, он не устоял против сильного соблазна и насильственно захватил в свои руки власть, принадлежавшую его государыне и благодетельнице. История его жизни являет нам пример человека с противоречивым характером, который столь часто жертвовал честью во имя честолюбия, что мы должны презирать его как государственного деятеля, в то же время скорбя и печалясь о нем как о человеке. Многие его поступки дают основание обвинять его в том, что он стремился к трону; во всяком случае, бесспорно, что при его поддержке совершалось враждебное и пагубное вмешательство Англии в шотландские дела. Его смерть можно считать своего рода искуплением за неправомерные деяния и доказательством того, насколько безопаснее быть истинным патриотом своей страны, чем вожаком какой-то клики, который несет ответственность за поступки каждого, даже самого ничтожного из своих приверженцев.