— Хрен выгорит. В Хилово, Псковской области, за половину стоимости…

— Нет, я еще не настолько болен. Толька в Спа. — Сергей наполнил бокал Климыча. — За мое выздоровление!

— А начфину начхать на твои пожелания.

— Я знаю — ему чхать. И тем не менее предлагаю выпить за меня…

Она уютно устроилась в зале «ВИП» и, не торопясь, дымила «Давидовым», всю эту декабрьскую тоску и безнадегу орошая шампанским. Время, проведенное в застенках изолятора временного содержания, не смогло наложить на ее внешность сколь-нибудь заметных следов — госпожа Маркова по-прежнему являла собой воплощение непостижимой для мужчин женской сути. Женской — подразумевается плотской. Все остальное, составляющее женщину, — штука прилагательная. Грибман с минуту полюбовался неторопливыми, размеренными движениями Марковой и крякнул про себя от удовольствия: «Хороша, сука!»

Именно это замечание Сергея могло бы стать краткой характеристикой, отделяющей подобных представительниц слабого пола от остальных, хорошеньких, неглупых, стройных и домовитых. Именно этого типа женщин так опасаются женатые мужчины — они совершенны в своей кошачьей пластике, в собственной неизвестно как выработанной элегантности и развязности. Они хитры, и именно они способны довести до умопомрачения не только какого-нибудь юнца, сменившего отроческие угри на пиджаки с отвисшими плечами, но и действительно мудрых и едва ли на что способных чахнущих отцов семейств. И достичь этого просто парой сухих, равнодушных фраз, перечеркивающих всякую перспективу дальнейших близких отношений. Сергей подавил нарастающее волнение и легкой, слегка развинченной походкой приблизился к предмету своего внимания.

— Грустите? — произнес он бархатным баритоном.

Маркова не сразу, но повернула голову в направлении пока неопознанного, а потому и нелетающего объекта и мягко, продемонстрировав влажный ротик, улыбнулась:

— Да, посадка через полчаса…

— И куда соизволите отправиться в этот раз? — Грибману были доступны любые направления разговорного жанра, и если бы господин Андроников смог оценить свободу, с которой Сергей переходил от «высочайшего штиля» к жаргонизмам особо отличенных нашей пенитенциарной системой отбросов, то посчитал бы за честь работать с подобным мастером на эстраде дуэтом.

— Как недавно прозвучало с экранов — в страну банков и часов с кукушками…

— Свежее поветрие… — Грибман присел в кресло напротив и опустил к ногам портплед. Что это такое, он узнал пару часов назад, и, как это ни оскорбительно, от своей ненаглядной Нинон, принявшей, на удивление всем, самое активное участие в отправке будущего папахоносца в командировку за рубеж. — Раньше сей островок европейского благополучия ассоциировался с трагедией, постигшей легендарного профессора Плейшнера…

— А вы куда, если не секрет?

— В Лурд. К святым источникам.

— Так тяжело больны?

— Ну, не настолько, чтоб увлечь мсье Золя к свершению очередного литературного подвига.

— Довольно гаденькое произведение…

— Мне кажется, что сам Золя отдавал себе отчет в содеянном. Но, как говаривал наш преподаватель литературы в далеком социалистическом вчера, «Бальзак — великий французский писатель. И он тоже хотел кушать! Иначе совершенно непонятно, на черта ему было писать всю эту мутотень!» И прихлопывал по столу «Утраченными иллюзиями».

— Довольно странный поступок, — мурлыкнула Маркова. — И оправдан он мог быть только силой привязанности вашего педагога к творчеству Маяковского…

— Если бы только к этому! Тяга к алкоголю, берету и широким подтяжкам поверх пиджака приводила администрацию нашей школы в ужас! А на выпускных, когда кто-либо одаренный начинал рассуждать вслух о классиках соцреализма, он вставал из-за экзаменационного стола и покидал, во избежание сердечного приступа, помещение.

— И никто его не любил?

— Увы! Такова судьба всех не совсем нормальных. Хотя современная наука настаивает, что от идиотии до гениальности дистанция, равная успеху. А успех и удача — нечто эфемерное и могут быть отражены только бухгалтерскими отчетами.

— Очень запутано… Так куда? Действительно в Лурд?

— Да нет, конечно. В Цюрих. В тамошней клинике меня обещали избавить от застарелого артроза. — Грибман шевельнул левым плечом и достаточно искренне сморщился. — И это все мне обойдется в каких-то тридцать тысяч франков.

В глазах Марковой засветился некоторый интерес.

— И вашу поездку решился оплатить наш Минздрав?

— За его счет — если только в могилу лечь. А перед этим, накануне, придется побегать по инстанциям, доказывая, что нет у тебя родственников, готовых взвалить на свои плечи процедуру погребения не вовремя сгинувшего дяди.

— Я тоже в Цюрих лечу…

— Верю, что вас туда движут иные проблемы.

— Да… Просто хочется немного отвлечься, развеяться…

— И именно это теперь называют «индивидуальный тур»?

— Нет, не в качестве туриста. Просто увеселительная поездка одинокой, всеми слегка подзабытой женщины…

«Не слышу оваций зала!» — мысленно прокомментировал монолог Марковой Сергей и только слегка согласно кивнул.

— Ну что ж, — Маркова устало улыбнулась, — теперь и подобные движения можно отнести к комплиментам особого сорта.

— У нас — только высший! — уверенно возразил Грибман.

— Вы бизнесмен?

— В некотором роде да… — Сергей пробежался по ячейкам пока еще не затребованной оперативной памяти и непроизвольно нахмурился — ничего, не имеющего отношения к профессиональной деятельности, на его запрос не поступило. — И в некоторой степени…

Но Маркова не стала интересоваться степенью родственных связей незнакомца с бизнесом. Просто протянула руку:

— Елена Штайн…

«Тогда я — лорд хранитель печати!» — хотелось рявкнуть Грибману, но, разумеется, он сдержался и ласково пожал мягкую ручку новоявленной Штайн.

— Вы иностранная подданная?

— К счастью, — коротко и достаточно неопределенно произнесла Маркова. — И чтобы предупредить ваш следующий вопрос скажу: моя мама по происхождению русская. Профессор русского языка в университете в Торонто.

«Ну, б…! Чешет как по писаному! — вновь беззвучно прокомментировал признание Марковой Грибов. — Не в пример тебе, осел, сунувшийся к эдакой стерве без отработанной легенды!» — И вслух заметил:

— У вас, следовательно, не возникнет никаких языковых барьеров в государстве кукукающих по ночам часов?

— А у вас сложности?

— На уровне курса иностранного языка юрфака: «Киндер. Кюхен. Кирхен…»

— Если вы решитесь завести себе даму, желающую поддерживать беседу исключительно на немецком, то не скрою — ваших познаний явно недостаточно…

— Да уж! — вздохнул Грибман в стиле Кисы Воробьянинова. — Сам об этом подозревал. — Сергей взглянул на только вчера приобретенный «Франк Мюллер», словно невзначай сверкнув золотым браслетом. — Не пора ли нам, прекрасная Елена?

— Да, время… — Маркова проводила взглядом скользнувшие за обшлаг рукава часы, и ее заинтересованность к продолжению беседы многоопытный сердцеед Грибман оценил на четыре с плюсом.

Как следовало ожидать, кресла случайно познакомившейся пары в аэроплане «Свисс Эйр» оказались по соседству. Это то немногое, что смог сделать для своего заместителя Климыч. Не считая любопытной информации об условиях освобождения и обретения нового гражданства поднадзорной Марковой — никогда еще ни одна бюрократическая система родимого государства не работала так оперативно. Но шеф Грибова не желал, чтобы его подчиненного терзали каверзными вопросами сотрудники ФСК, и поэтому расстарался, придавив «нужные педали». На самом деле этот процесс на языке ГУОП называется «придушить нужного человека». И для этого нет необходимости приобретать в скобяных товарах веревку и мыло — шея клиента с давних пор находилась в петле, и стоило только хозяйской рукой потуже затянуть удавку, как, ко всеобщему удовлетворению, наступает финал. Стоит заметить, и сам Климыч, нажимая на «некие педали», не был совершенно уверен в том, что с другой стороны его клиента не тормошат родственные, но с некоторых пор конкурирующие структуры. У последних, по их же мнению, клиент сидит на крючке, и опытный спиннинг-спортсмен временами натягивает леску, давая возможность своему подопечному вдохнуть полными жабрами свежий декабрьский воздух где-то северней Колымы. А иногда этот воздух попахивает лесоповалами Заполярья или одноименными солевыми рудниками в Пермской области, где, по совести говоря, тоже не курорт.