— Можа, пронесет. — Ярема присыпал к западу пороху.

— Дай-то бог… Но чую, по нашу душу прибыла ватага.

— Встретим, — спокойно сказал Ярема.

Аким беззлобно ругнулся про себя: вот бес толстокожий, все-то ему нипочем… И спросил:

— Батарею нашу проверил?

— Все восемь стволов дробом заряжены.

— А станок не расшатался ли?

— Крепок ишшо. Втулку-то новую ставили.

Замолчали, прислушиваясь к тому, что делается у переезда: до ватаги было чуть более полусотни саженей. Шумела ватага, спорили там или так, без дела языки чесали — не поймешь. Солнце скрылось за треть, протянув от кустов по земле длинные, что столбы, тени. Аким ждал-ждал да и заерзал, заозирался.

— Аль зазяб, Аким Иваныч?

— Чтой-то мужики долго не возвращаются. Да и те трое, как сьехали к реке, так и пропали там. Чего ищут?

— Можа, разговор какой особливый завели, вот и не торопятся. А наши тот разговор слушают.

— Ты, Ярема, вот что, будь тут безотлучно и поглядывай. Ежели что — свистнешь Гордею несильно. Я пойду к переезду, наших встречу.

— Я б погодил еще.

— А на что?

— Дак там, у реки-то, всего трое, а тут без малого двадцать душ. У Вавилы с Демкой по два пистоля, справятся, ежели что. А мы услышим и сготовимся.

— Твоя правда, пождем еще немного, — согласился Аким.

А солнце словно нарочно не торопилось на ночной покой: едва наполовину спряталось.

— Все-таки пойду, — решил Аким. — Поглядывай тут. — Сполз от камня пониже, встал в полный рост и направился к брату.

Притаившись у самого берега, в канаве, Гордей с Федькой поглядывали то на бугор, то на полянку. Подошел Аким и сказал Федьке:

— Ты давай-ка, пока не стемнело, пройди вдоль берега да и найди место, где без лишних трудов можно на ту сторону переправиться. Кабы в потемках-то в ямину не сверзиться.

Федька встал, повернулся было идти.

— Оставь пищаль-то да лапти скинь, — посоветовал Аким, — дно опробуешь.

— Сладим, Аким Иваныч.

Аким упредил брата, чтоб тот ждал сигнала от Яремы, и, покосившись на закат, пошел к переезду.

От солнца осталась округлая горбушка, перерезанная пополам синей бугристой полосой низко плывущего облака. Небо отпивало багрово-фиолетовым, словно отблеск далекого пожара. Акиму подумалось, что завтра будет ветрено…

Он побрел меж кустов вдоль воды по крепкому глинистому берегу к переезду, шел неспешно, с оглядкой. Саженей за двадцать до переезда остановился и прислушался. А где ж Демка с Вавилой? Ага! Вон следок на глине: тут, стало быть, мужики крались. Знать, и обратно по этому следу вернутся. Аким присел, стал ждать.

От возов Федька протопал шагов с двадцать и услышал журчание воды. Подобрался ближе к берегу, раздвинул кусты — открылся речной перекат. И на глаз было видно, что место для переезда удобное, пологое, невязкое. Даже в потемках можно без страху перебираться на тот берег. Все же Федька добросовестно протопал до другого берега, в густеющих сумерках руками пощупал землю и, только убедившись, что и тот берег крепок, вернулся к возам.

Дашка поспешила навстречу, испуганно глянула Федьке в лицо.

— Демка-то где? Аль случилось что?

Рядом в ожидании новостей, раскрыв рот, застыл дед Трофим.

— Успокойся, Дарья. — Федька сел на траву и стал обуваться. — Послал его Аким вместе с Вавилой послушать, о чем чужие у переезда говорят. Скоро и вернутся. — Федька закрутил онучи, встал. — Лошадей-то вон к тому бережку сведите. Через малое время и уйдем отсель.

— Слава богу! — Дед перекрестился.

— Скорее бы, — прошептала Дашка.

Федька шагнул было мимо нее, она поймала его за рукав и, как бы испугавшись, отпустила. Прошептала еще тише прежнего:

— Поостерегись, Федор, и за Демкой пригляди.

— Ништо, Дарья. Прошлой ночью не сплоховали. А отсель и так уйдем… Все живы будем. — И пошел к канаве.

Тени наглухо закрыли поляну. Солнце наконец-то зашло, но еще бросало в небо последние горсти света. Под кустами расползался сизый ознобистый сумрак.

Где-то рядом треснул сучок — Аким вздрогнул. Из-за кустов прямо на него вышли Демка и Вавила.

— Ну что выведали? — заторопил Аким. — Чьи там люди?

— Никитка-стервец наслал, — тихо ответил Вавила.

— С разных оне мест, — добавил Демка, — ругаются меж собой.

Аким повернул к стоянке.

— Пойдемте отсюда, там доскажете.

Пробираясь кустами, вышли к канаве. Навстречу поднялся Гордей, за ним Федька.

— Вот теперь сказывайте.

Начал Вавила:

— Они там вот что задумали. Подстеречь нас на открытом месте или где на стоянке. Барахлишко пограбить, а ежели не найдут того, что Никитка наобещал, то тебя с братом пытать. Нас, значит, посечь, а девку ему, Никитке, доставить. Он где-то что-то подслушал или кто-то ему проболтался…

— И чего же они искать собрались?

— Об этом речи не вели. Мы ихний разговор, почитай, весь подслушали. Разве что вначале поупустили.

Крепко задумался Аким, не заметил, как произнес вслух:

— Говорил же Томиле, чтоб с нами ехал…

— Аким! — окликнул Гордей.

— А? — Аким понял, что рек лишнее, чего другим пока знать не следует. Махнул рукой. — Ну, да ладно… Теперь все одно… — Вспомнив, о чем шел разговор, спросил: — Чего они сейчас-то собираются делать?

— Вот они об том и лаялись, — продолжал Завила. — Один кричал, что Никитка их обманул и, дескать, пора назад возвращаться. Другой бурчал, что Никитка не врет, а догнать нас и завтра успеют. Третьему не терпелось за нами вдогон удариться.

С бугра сбежал Ярема, оповестил:

— Лихие костер запалили!

— Знать, ночевать здесь будут, — рассудил Аким. — Оно, пожалуй, и к лучшему. И получается… — обернулся к Вавиле, — выходит, следов наших у переезда они не заметили?

— Об том не рекли.

Аким обратился к Федьке:

— Место проверил?

— Ага.

— И где?

— Вон за той поляной, шагов поболе тридцати. Руками оба берега пощупал, место ладное.

— Тогда с богом! — сказал Аким.

Все вместе пошли к возам.

Без лишнего шума переехали речку и удачно выбрались на другой, более крутой, берег. Тут и разобрались, кому и где быть. Вавила с Демкой пошли вперед смотреть дорогу, сколь сможется. За ними шел Трофим, ведя за уздечку лошадь с первым возом. Со вторым возом шел Федька, на его телеге сидела Дашка. Потом, тоже ведя лошадь за уздечку, осторожно ступал Гордей. К его телеге привязали стрелецких коней. В хвосте были Аким и Ярема.

Двигались неторопко. Идущие впереди то и дело приседали, щупали землю: не пошла ли путь-дороженька неведомая под уклон, не случилось бы камню под колесо попасть или ямине, и не дай бог колесу сломаться — в потемках-то начинишься. Огонь не высечешь, костер не запалишь.

Шли по ночной тьме — шагов не считали. Но Аким, ко многим дорогам привыкший, нутром чуял: прошли версты четыре, много — пять. И еще приметил: вожаки — Демка с Вавилой — шли напрямую, вроде на заход солнца, а ноги-то ихние чуть вправо забирали… Эдак-то и кругаля можно дать… Немного погодя Аким сообразил, что если и забирают чуть вправо, то самую малость. Дорога-то рядом, а ее не переезжали. «Знать, идем вдоль нее и рядом… А не лучше ли прямо на дорогу повернуть? Ведь по дороге-то и легче будет. Кто сейчас там? Да никого. Лихие у реки ночуют. Ежели и сообразят поутру следы искать, дак те следы в сторону уведут. Пока-то поймут, что к чему, мы далеко укатим…»

Дед Трофим приноровился шагать по черной, пугающей своей невидимостью, земле. Вспомнил жизнь свою некудышную, скитания сызмальства по чужим углам: и скоморохом был, и рыбу ловил, и скотину чужую пас, и кожи мял, и с нищими пол-Руси исходил — все искал, где лучше люди живут, где слаще едят да работа в радость, но… не нашлось той земли. И бывалые люди сказывали, что нету такой земли на белом свете, разве во сне приснится да в сказке об ней расскажется, да и то не всякий ладно ту сказку скажет… Промелькнули перед глазами куклы да медведи, скоморошьи колпаки, длинный невод, полный рыбы, поляны да овраги, луга да пыльные бесконечные дороги…