— Допустим, — сказала она, — что, подменив этой связкой подлинные орудия заточения, мы могли бы обмануть леди Лохливен, зрение которой не отличается особой остротой, но как это осуществить и кто из моей немногочисленной свиты сумеет с какими-либо шансами на успех проделать подобного рода tour de jongleur?note 81 Если бы нам удалось вовлечь ее в интересный спор… Но тот, который я обычно начинаю с ней, заставляет ее только поскорей схватить ключи, как будто говоря этим: вот что ставит меня выше всех ваших насмешек и упреков! А до любезного разговора с этой надменной еретичкой Мария Стюарт не унизится даже во имя свободы. Что же нам делать? Может быть, леди Флеминг испытает свое красноречие, описывая ей парижские головные уборы последней моды? Увы! Наша добрая хозяйка, насколько мне известно, не меняла фасона своей накидки со времен битвы при Пинки. Может быть, моя маленькая Кэтрин споет ей одну из своих удивительных песенок, которые до глубины души трогают меня и Роланда Грейма? Увы! Госпожа Маргарет Дуглас предпочитает этим песням гугенотский псалом Клемана Маро, исполняемый на мотив «Reveillez-vous, belle endormie»note 82. Друзья и советники, скажите, что же нам делать, ибо наша изобретательность полностью истощилась. Может быть, нашему защитнику и телохранителю Роланду Грейму следует мужественно напасть на старую леди и отобрать у нее ключи par voie du fait?note 83

— О, с позволения вашего величества, — заметил Роланд, — я полагаю, что это можно будет сделать более осторожно; хотя, выполняя поручение моей государыни, я не побоялся бы…

— Целой толпы старух, — прервала его Кэтрин, — вооруженных прялками и веретенами; ему только не по душе копья и алебарды, которые набегут сюда, когда поднимется крик: «На помощь! За Дугласа! За Дугласа!»

— Тот, кто не боится злого языка красотки, тому уже никто не страшен, — заметил паж. — Но я почти уверен, ваше величество, что мне удастся подменить ключи леди Лохливен; я опасаюсь только часового, которого теперь поставили дежурить по ночам в том саду, через который лежит наш путь.

— В этом деле нам помогут друзья с того берега, — ответила королева.

— А ваше величество уверены в преданности и бдительности этих друзей?

— За их преданность я ручаюсь жизнью, да и за бдительность их также могла бы поручиться жизнью. Ты можешь тотчас же убедиться, мой верный Роланд, что они не уступают тебе в изобретательности и так же надежны, как и ты. Иди за мной в опочивальню, и ты, Кэтрин, пойдешь с нами — мне не следует там оставаться наедине с этим ловким пажом. Милая Флеминг, запри-ка дверь в гостиную и при малейшем шуме предупреди нас. Впрочем, постой, лучше ты, Кэтрин, оставайся у двери. У тебя и слух острей, да и смекалки побольше, чем у нее, — прибавила королева шепотом. — Моя добрая Флеминг, ты пойдешь с нами. Ее почтенное присутствие обеспечит наблюдение за Роландом не хуже, чем твое собственное, — прибавила она снова шепотом. — Так что, не терзайся ревностью, mignonne.

С этими словами королева, в сопровождении Роланда Грейма и леди Флеминг, вошла в опочивальню, небольшую комнату с окном, выходящим на озеро.

— Посмотри-ка в окно, Роланд, — сказала она, — видишь огоньки, которые зажглись и бледно мерцают в сумерках там, в селении Кинрос? Видишь вон тот огонек, отделившийся от других, вон там, несколько ближе к воде? Отсюда он не ярче маленького светлячка; и все же, мой добрый мальчик, этот огонек для Марии Стюарт дороже большой звезды, сверкающей в небесном своде. С помощью этого сигнала я узнаю, что много преданных сердец сплотилось ради моего освобождения. А лишенная этого сознания и надежды на свободу, которые он мне приносит, я бы давно уже покорилась судьбе и умерла от горя. Планы составлялись и отклонялись один за другим, но огонек все еще теплится, а пока она теплится, жива и моя надежда! О! Сколько раз по вечерам я изнывала от отчаяния из-за наших рушащихся замыслов и уже теряла веру, что увижу этот благословенный сигнал; как вдруг он снова загорался и, подобно огням святого Эльма в бурю, приносил надежду и утешение туда, где царили разочарование и отчаяние.

— Если я не ошибаюсь, — ответил Роланд, — свеча горит в окне у садовода Блинкхули?

— У тебя хорошее зрение, — ответила королева. — Там верные вассалы — да снизойдет на них божье благословение! — держат совет о моем освобождении. Голос бедной узницы замер бы в этих синих водах, так и не дойдя до мужей совета, и все-таки я могу поддерживать с ними связь. Я раскрою тебе этот секрет. Я как раз собиралась спросить своих друзей, близок ли срок великой попытки. Поставь лампу на окно, Флеминг.

Фрейлина повиновалась, а затем убрала лампу. Как только она это сделала, исчез огонь и в домике Блинкхули.

— Теперь считайте, — приказала королева Мария, — ибо мое сердце бьется так сильно, что я не могу считать сама.

Леди Флеминг, не торопясь, начала считать: один, два, три, и когда она дошла до десяти, снова показался бледный мерцающий свет на том берегу.

— Хвала пресвятой деве! — воскликнула королева. — Еще две ночи тому назад света не было так долго, что я успела сосчитать до тридцати. Час освобождения близок. Да благословит бог тех, которые с такой преданностью трудятся над этим, — увы! — сами подвергаясь смертельной опасности; да благословит он также и вас, дети мои! Пойдем, нам нужно вернуться в гостиную. Наше отсутствие может возбудить подозрение у тех, кто придет накрывать стол для ужина.

Они возвратились в гостиную, и вечер прошел, как обычно.

Зато совершенно необычайное событие произошло на следующий день. В то время как леди Дуглас из Лохливена выполняла свои ежедневные обязанности гостьи и стольника за обеденным столом королевы, ей доложили, что прибыл вооруженный гонец от ее сына, не имеющий при себе ни письма, ни какого-либо пароля, за исключением устного сообщения.

— Передал ли он вам его? — спросила леди.

— Он бережет его, по-моему, для слуха вашей милости, — ответил Рэндл.

— Это он делает правильно, — одобрила леди Лохливен. — Прикажи ему подождать в зале… Впрочем, нет… С вашего разрешения, миледи, — обратилась она к королеве, — пусть его приведут сюда.

— Если вам нравится принимать своих слуг в моем присутствии, — сказала королева, — у меня нег иного выбора…

— Извинением пусть послужит моя старость, миледи, — ответила леди Лохливен. — Жизнь, которую мне здесь приходится вести, плохо совместима с годами, которые обременяют меня и побуждают нарушить этикет.

— Моя добрая леди, — ответила королева, — мне бы хотелось, чтоб в этом замке нашлось еще что-нибудь столь же зыбкое, как этикет; к сожалению, замки и засовы здесь устроены много прочней.

При этих словах в комнату вошел человек, о котором говорил Рэндл, и Роланд сразу узнал в нем аббата Амвросия.

— Как тебя зовут, любезный? — спросила леди Лохливен.

— Эдуард Глендининг, — ответил аббат, отвесив ей положенный поклон.

— Ты из рода рыцаря Эвенела? — спросила леди Лохливен.

— Да, сударыня, я его близкий родственник, — ответил мнимый латник.

— Что ж, в этом нет ничего удивительного, — заметила леди Лохливен. — Рыцарь этот скромного происхождения и только собственными подвигами возвысился до нынешнего славного сана. Тем не менее он, бесспорно, надежен и достоин уважения. Я рада видеть его родственника. Ты придерживаешься, конечно, истинной веры?

— В этом можете не сомневаться, сударыня, — отвечал переодетый священник.

— У тебя есть пароль сэра Уильяма Дугласа? — спросила леди.

— Есть, миледи, — ответил он, — но этот пароль я могу сказать вам только с глазу на глаз.

— Ты прав, — сказала леди Лохливен, отходя с ним в нишу окна, — ну, каков же этот пароль?

— Это слова старого барда, — ответил аббат.

— Повтори их, — потребовала леди, и он продекламировал ей шепотом строки из старинной поэмы «Сова»note 84.