Итак, была чудесная, роскошная ночь. По небу плыла прекрасная луна (радующая всех влюбленных), бледный лик ее склонялся вниз и глядел на грешную землю, как свидетель всех низостей, совершенных суетными людьми. Звезды, подобные брильянтам, рассыпались по чистому голубому небу, на земле царила жуткая тишина, точно природа со всеми своими творениями уснула тяжким сном, точно все на земле вымерло. Не слышно было голоса человека, пения птицы, лая собаки, шороха травы, шелеста ветвей.
В прекрасном городе N, где разыгрывается наша изящная история, все спало безмятежным сладким сном.
И только я, автор этой книги, один только я в целом городе бодрствовал в эту прекрасную летнюю ночь. Один-одинешенек, углубленный в размышления, бродил я по улицам в поисках литературного материала. Но сколько я ни думал, я не мог придумать ничего, что годилось бы для романа. Однако бог все-таки сжалился над молодым писателем, и глаза мои узрели какие-то черные сгрудившиеся фигуры… Фигуры эти все приближались, и мне показалось, что я вижу мертвецов, одетых в черное. Мертвецы как будто говорили между собой, спорили, ссорились; они теснились вокруг погребальных носилок, и я мог бы поклясться, что каждый подносил ко рту что-то вроде бутылки, затем передавал другому, другой третьему и так далее. Мороз пробежал у меня по телу, волосы стали дыбом. Я хотел бежать, но ноги не слушались меня. По сей день не могу понять, как я не умер со страху! Но представьте себе мое изумление, когда эти мертвецы с носилками подошли совсем близко и я узнал их!
— Добрый вечер! Это вы, члены погребального братства?
— Добрый вечер! Да, это мы, мы.
— Откуда? Куда?
— С кладбища к реб Сендеру. Залмен! Где инструмент? У Лейви-Мордухея? Поставьте носилки и давайте-ка сюда бутылку, глотнем по капельке.
— Реб Рефоел, что вы говорите, умер реб Сендер?
— Умер не умер — это не наше дело: за нами послали, и мы идем. Не ради удовольствия, конечно. Когда обращаются к старшему погребальщику Рефоелу? Когда нужно на тот свет… Михоел, есть у тебя понюшка табаку?
— Так!.. Значит, реб Сендер тоже ушел в лучший мир? Жаль, право, реб Рефоел.
— Жаль? Почему? У него был жирный живот? Пусть черви радуются… Уйти от смерти трудновато, а на кладбище места хватит, боже мой!.. Ребята, пошли! Хватит вам хлебать, оставьте немного на после. Жена Сендера славная женщина. Ведро спирту она, наверно, выставит. А? Хорошо бы разделаться с ним до рассвета… Как вы думаете, который теперь час?
— Около двенадцати, реб Рефоел.
— Как? Двенадцать? Ребята, а ну, ребята, торопитесь! Айда!
Неожиданное известие о смерти Сендера так сильно поразило меня, что я пошел за людьми из погребального братства, не задумываясь, куда и зачем иду. Пока Сендер был жив, я мало им интересовался, но когда я услыхал, что он умер, у меня сердце защемило и оборвалось. Чему вы удивляетесь? Человек живет, ест, ходит и вдруг — на тебе! Как может это не трогать? Тем более такой Сендер, который… который…
Но давайте лучше послушаем, что говорят в городе, что говорит народ, — все эти кучки евреев, которые стоят вокруг дома реб Сендера, во дворе реб Сендера, в доме реб Сендера.
— Какая масса народу, не сглазить бы!
— Недаром мы, евреи, народ жалостливый.
— Что же вы думаете, он действительно заслужил, чтоб ему были оказаны почести?
— Что? Чем он их заслужил?
— Как, а благодеяния, которыми он осчастливил город? Разве это не было большой милостью?
— Благодеяния? Какие благодеяния?
— Может быть, вы скажете, он щедро помогал бедным?
— Что это значит, по-вашему, реб Меер, помогать бедным?
— Или давал крупные пожертвования?
— Не знаю, чего вы хотите?
— И к тому же, быть может, вы скажете, что он был человек образованный?
— Да, мировой гений! А как же, господи!
— Но зато он был богобоязненным человеком?
— Страшное дело!
— Тайный праведник, ха-ха-ха!
— Все вы большие праведники!
— Праведники, вы говорите? Наши дети тоже ходят с непокрытыми головами, как и дети реб Сендера, а? Что вы говорите, реб Хаим? Мой зять тоже курит в субботу*, да?
— И наши дочери тоже, вероятно, не носят париков*, да?
— Спасибо вам!
— Зачем нам все эти глупости, скажите, будьте добры? а что говорит староста?
— Староста погребального братства?
— Да, да, реб Калмен Верзила.
— А я знаю? Я в общественные дела не вмешиваюсь… пускай сами бьются головой об стену!
— Что вы на это скажете? Он не вмешивается в общественные дела!.. Дожили! А?
— Я думаю, к чему нам эти пустые споры? Скажите лучше, дадут немного денег?
— Что вы называете деньгами?
— Сколько денег? Деньги деньгам рознь!
— Я думаю, мешков десять…
— Почему не двадцать, скажите, пожалуйста?
— Двадцать тысяч рублей? Боже мой! Что мы будем делать с такой суммой?
— Пропади ты пропадом, дурень несчастный! Как вам нравится эта напасть?
— Скажу вам по правде, двадцать тысяч — не так уж страшно! Не такая уж беда! А почему бы и нет? Немножко меньше достанется наследничкам! Тоже горе!
— Ничего, он достаточно накопил!
— Да, деньги он нажил честно!
— Чужими руками!
— Еврейская кровь на этих деньгах!
— Тише, что там за крики?
— Где? В доме? Вероятно, уже выносят? Нет! Мне кажется, что это голос Гецла.
— Какого Гецла?
— Портного Гецла.
— Чего он хочет, этот скандалист! Всюду суется!
— Портняшка! Нахал! Кто его не знает?
— Вот как? Вы не можете ему этого простить? Стоит только нашему брату слово сказать, как вас черт за душу хватает! Едва заговорил портной, у вас уже и голова болит! Я тоже портной и совсем не стыжусь своей профессии! Лишь бы не бездельник, не кровопийца, не ханжа! Черт вас подери, почему не поживиться здесь. Много ли у нас таких реб Сендеров? Почему не урвать хоть что-нибудь для портновской синагоги? Обжоры! Пьяницы! Негодяи!
— Нечего сказать, нарвались на комплименты!
— Что там за крик?
— Это кричит носильщик. Он требует тридцать тысяч! Тридцать тысяч, и только!
— Тридцать! Сорок! Тридцать!
— Сорок! Сорок!
— Чего сорок?
— Сорок тысяч рублей!
— Сорок! Сорок! Сорок!
— Кричите, ребята, сорок!
— Сорок! Сорок! Сорок!
— Ну, я вас спрашиваю, реб Калмен, вы же честный человек: как же может быть, чтоб вы сказали такое?..
— А что я говорю? Разве я что-нибудь говорю? В чем вы меня подозреваете, реб Хаим? Ваш отец, да продлит господь его жизнь, бог — великий кудесник, но если, не приведи господь, пусть минет нас такая минута, ваш отец закроет глаза, дом разнесут! Вы видите? Посмотрите, пожалуйста, в окно, какая толпа собралась!
— Чего же вы хотите, реб Калмен?
— Чего я хочу? А чего я могу хотеть? Я ничего не хочу! По мне пусть будет так, как вы хотите! Я вам, поверьте, лучший друг. А с вашим отцом я, знаете, в самых лучших отношениях! Любая услуга, любая нужда… В этом случае я думаю о вашей пользе. Вы должны соблюсти приличия и удовлетворить народ. Все-таки, как говорится, капитал!.. Первый богач в городе!.. И зачем мы станем обманывать самих себя? Ваш отец, конечно, был порядочный человек, честный человек… Если он жив еще, пусть бог продлит его жизнь… А если нет, да простит он меня… но все-таки он не выполнил своего долга перед городом! Подобало бы поэтому, чтоб вы, его наследник, старший сын… как это сказать…
— Что вы имеете против нас, реб Калмен, господь с вами? Отец действительно плох, но ведь он не умер, он еще жив! Разве это не злодейство? Я вас спрашиваю, реб Калмен? Бога вы не боитесь!..
— Э, реб Хаим, вы должны со мной иначе разговаривать! Кто виноват? Сами виноваты!.. Вы подняли крик: «Евреи, спасайте!» Вот народ понемножечку и собрался… Люди слышат такой плач… видят, все бегут, все кричат: «Умер! Умер!» Спросили у врача, он говорит: «Плохо! Плохо!» Ваш слуга сказал: «Конец! Кончено!» А тут родные плачут. Ну что ж, ведь это евреи, вот они и сбежались. Ваш отец все-таки, как говорится… И попробуйте только сказать народу, что он еще не умер. Разве вам поверят? Слишком поздно!.. Вон идут погребальщики. Ну-ка, подите-ка поговорите с ними! Нахалы, кто посылал за вами? Вон, пьянчужки, батьке вашему так-перетак!