Изменить стиль страницы

Глава 3 ЛИТВА. КРЕСТОНОСЦЫ

«Солнце в этих местах совсем незлое. Добрым, правда, его тоже не назовешь. Ленивое, так, пожалуй, будет выразиться точнее. Изредка оно улыбнется путнику из-за черных туч, и на том спасибо. А так — вечные дожди да снега, снега да дожди. Волей-неволей загрустишь, поддавшись дурному настроению.

И привольные леса не радуют глаз, ведь под их сенью сыро и зябко. Того и гляди, натечет с ветвей за шиворот противная холодная влага.

Путник, присевший на камень у развилки дорог, вздрогнул и поежился, представив себе перспективу очутиться в мокром лесу. А между тем ветер шумел листвой, стряхивая с нее капли дождя и казалось путнику, что сквозь шелест доносятся голоса людей. Он прислушался внимательнее и уловил отдельные слова и даже фразы:

— Эй, Ермила! Где же твои крыжаки, черт бы их побрал?

— А вот подожди, распухнут как упыри от литовской крови и сами на землю свалятся, прямо к нам в руки…

— А ты уверен, что среди них обретается тот самый рыцарь, умыкнувший пану Ядвигу?

— Голову даю на отсечение! Я его по гербу запомнил, на котором рак держит в клешне цветок лилии.

— Сейчас мы ему клешни пообломаем!

— Тихо, тихо, сотник! Лучше прикажи своим лучникам быть в готовности!

— Да они же всегда готовы, пан Ян! Вот увидите, как заверещат гербовые, когда в их изнеженные тела вонзятся каленые наконечники наших стрел!

— Заверещат… — задумчиво повторил хрипловатый бас, принадлежавший, по-видимому, начальнику хоронившихся под деревьями воинов. Ну и пускай себе верещат, холера ясна!

— Об одном прошу, пан Ян. Вы и сотник, ради христа, не высовывайтесь! А то, не ровен час, эти крыжаки вас признают, тогда все дело насмарку.

— Не бойся, верный друг! Вы и без нас с десятком гербовых и их недоношенным хозяином справитесь!

— Едут! Едут! — раздался упреждающий голос с самого высокого дерева.

Услышав этот голос, путник, закутанный в черный плащ странствующего монаха, вскочил на ноги и быстро спрятался за валуном. Сделал он это не зря, поскольку через мгновение услышал тяжелый намет закованных в железо коней и бряцание боевых доспехов кнехтов и их господина — одного из рыцарей Тевтонского ордена.

Рыцарь со своим ближайшим слугой ехал чуть впереди. За ним поспешало воинство гербовых, названных так из-за того, что душой и телом принадлежали своему господину и даже носили на своих плащах изображение его герба.

Все они кроме обычного оружия были нагружены ещё узлами, корзинами, мешками, из которых раздавалось беспокойное кудахтанье, повизгивание, блеяние всевозможной живности, предназначенной отправиться на обеденный стол братьев-рыцарей из Штейнгаузенского замка-монастыря.

Но даже этот крик бедных животных не мог перебить других звуков — беспечного смеха и веселых девичьих голосов, доносившихся со стороны, где протекала река Дубисса.

У перепутного камня, за которым прятался странствующий монах, остановилась кавалькада крестоносцев.

— Ну-ка вы, двое! Узнайте, кто это там так славно щебечет! — приказал рыцарь, указав в сторону берега. — Можете даже кого-нибудь прихватить для послеобеденного отдыха!

Двое гербовых отделились от прочих и быстро поскакали к воде.

— Мой господин! — обратился к рыцарю его ближайший слуга. — По левую руку от нас находится нечестивая Эйрагольская дорога. Там, за переправой через Дубиссу, как называют её литовцы, стоит Эйрагольский замок, где очень сильный гарнизон. Потому нам надо поскорее убираться отсюда. Не ровен час, понаедут!..

— Проклятый раб! Ты кого хочешь запугать своими сказками? Да я один справлюсь с целой ордой сарацин! Пускай только сунутся! — надменно произнес рыцарь.

Тем временем двое гербовых слезли с коней и, ведя их в поводу, осторожно подкрадывались к реке, в ласковых водах которой резвились прехорошенькие девушки. Они так увлеклись своими играми, что совершенно забыли об опасности, подстерегающей всякую божью тварь на этом свете, осмелившуюся неосторожно вылезти из своей норки.

— Вон та хороша! — хихикнул рослый вояка с топорщившимися в разные стороны усами. — Ты только погляди, какие у нее бедра, будто бочонки с вином, а груди — колеса от моей повозки…

— Нет, Курт! — не согласился второй — плюгавый с широким утиным носом. — Мне больше по вкусу та, маленькая, с длинными волосенками и крохотной цыплячьей грудкой.

— Пошли! Они все наши будут!

Однако сластолюбцы не успели воплотить свои гнусные намерения в жизнь, поскольку со стороны развилки, откуда они только что отъехали, послышались удары железа о железо, храп разгоряченных коней и предсмертные хрипы людей.

— Скорее назад, Курт! Что-то случилось с нашим господином! — Гербовые вскочили на коней и, повернув назад, поскакали к месту боя.

Прибыли туда они слишком поздно, застав на месте только убитых кнехтов да разбегающихся домашних животных.

— Гляди сюда, Курт! Вот что я нашел! — прохрипел усатый, поднимая с земли большой нательный крест, украшенный драгоценными каменьями.

— Да это же!.. Бог мой! Спаси и помилуй! Скорее в замок! Надо сообщить геру командору, что наш господин находится в смертельной опасности!

Тут же раздался удаляющийся перестук конских копыт, и все снова стихло, как будто ничего и не было.

Из-за камня осторожно выглянул странствующий монах, огляделся, осенил себя крестным знамением и быстро зашагал по дороге, ведущей к Штейнгаузенскому замку, куда только что отправились оставшиеся в живых рыцарские слуги.

Однако не успел он преодолеть и двух миль от места кровавой схватки, как его глазам представилась жуткая картина: на деревянных крестах изнывали два обнаженных человека.

«О господи!» — снова перекрестился монах и заспешил на помощь страждующим. Острым ножом он обрезал веревки, которыми были привязаны мученики за святую католическую веру, вытащил кляпы из их перекошенных ртов и каждому дал хлебнуть из бутылки, болтавшейся на поясе. Последнее сразу вернуло мучеников к жизни. Первым заговорил высокий черноволосый человек со шрамом на правом виске:

— Послушай-ка, монах! Что это у тебя за одежда?

— Обыкновенная ряса…

— Говори: господин рыцарь! — предупредил трясущийся от холода стремянной. — Это крейцхер!

— Извините, господин рыцарь!

— Дай-ка сюда свою одежду, а то это неправильно, когда крейцхер раздет, а странствующий монах одет… Нужно делиться со мной всем, что имеешь!

— О чем разговор! Берите…

— Дай что-нибудь из своих тряпок и моему стремянному, а то по вине этих проклятых разбойников мы остались, в чем мать родила!

— Рад услужить! — проговорил монах, стаскивая шерстяную свитку и оставаясь в исподнем.

— Вот теперь все законно! — удовлетворенно кивнул рыцарь. — Мое имя Ганс Брауденберг, я — крейцхер Штейнгаузенского монастыря. А ты кто таков?

— А я пастор Клаус — капеллан полка польских гвардейцев… Нет, брат мой! — заметив желание вернуть одежду брату во Христе, поспешно произнес монах. — Все это в прошлом. Сейчас я самый обыкновенный служитель Господа, свершающий паломничество в святые места.

— О, брат мой! Сколь трудна твоя дорога!

— Как и жизнь любого из нас, посвятивших себя богоугодным делам.

— Верно, молвишь! Приглашаю тебя, брат, в нага замок. Ты спас меня от мучительной смерти и потому я помогу тебе хорошо отдохнуть. А потом мы вместе вознесем благодарственный молебен за избавление от смертельной опасности! — предложил крейцхер.

— Рад принять ваши предложения!

— Тогда вперед! Наш ждут кров и обильный стол.

Часа через два братья во Христе повстречались с многочисленным отрядом драбантов из замка-монастыря, спешивших на помощь рыцарю и его слугам.

— Бесполезно преследовать разбойников! — безнадежно махнул рукой Брауденберг. — Они уже наверняка под защитой толстых стен Эйрагольского замка.

— Так ты думаешь, что это были происки подлых жмудинов? — спросил один из крейцхеров у Ганса Брауденберга.

— Трудно сказать определенно, ведь в лесу, как известно, все волки серы. Но скорее всего это были именно они, жмудины… — ответил тот.

— Ну, так они еще поплатятся, твари! — погрозил кулаком в железной перчатке крейцхер.

— Подожди, брат Фридрих! Пока еще нет войны с Литвой, — придержал прыть своего сотоварища другой рыцарь, на щите у которого был изображен медведь с мечом в лапе. — Нужно скорее доложить о происшедшем командору. Пусть он принимает решение. Дайте коней спешенным! — приказал он слугам. — И в путь!

Вскоре за последним из отряда тевтонцев захлопнулись тяжелые ворота замка и сразу же завизжали ржавые цепи, поднимавшие мосток через глубокий ров с водой, находившийся у самых крепостных стен.

* * *

Командор Штейнгаузенского конвента граф Брауншвейг — маленькое существо на кривых ногах — восседал за тяжелым дубовым столом при свечах. Во дворе замка все еще было довольно светло, но в мрачных каменных покоях на втором этаже, где находилась келья командора, всегда царил полумрак. Командор знакомился с грамотой, доставленной еще ранним утром от самого великого комтура — барона фон Шлипенбаха. Прочитав написанное, граф аккуратно свернул грамоту в трубочку и, обращаясь к брату Паулю — рыцарю, заведовавшему госпиталем, а заодно и всем хозяйством замка, произнес:

— Слава Господу нашему Иисусу Христу! На днях великий комтур посетит наш замок и примет от всех заверения в преданности святому кресту.

— Слава Богу! — воскликнул брат Пауль — толстый, похожий на бочку с вином, коротышка, за что его очень ценил командор.

— Погоди радоваться! Комтур еще желает проверить наши знания рыцарского устава Тевтонского ордена и обо всей его славной многолетней истории…

— А кто у нас ее знает? — пожал плечами Пауль.

— О том я и пекусь… Грядут большие неприятности. Иди и распорядись, чтобы вся братия собралась в монастырской библиотеке. А ты отыщи нужные книги.