Понемногу стал сдаваться и сам австрийский император. Через пять лет после свадьбы княгине был по настоянию Эренталя пожалован высший «предикат» Durchlaucht, а еще через четыре года она получила герцогское достоинство с титулом Высочества. Новой герцогине открылся доступ на все приемы даже в тесном императорском кругу; ей было отведено место тотчас за членами габсбургской семьи; она могла пользоваться императорской ложей и ездить в придворных каретах. Люди, видевшие в этот день Франца Фердинанда, говорят, что он сиял от счастья. «Ад» кончился. В борьбе за предикаты и за кареты было, конечно, немало смешного. Однако эта история любви печального одинокого человека очень трогательная. Вот уж именно: «единственная она, голубка моя, чистая моя... Положи меня, как печать к сердцу твоему, как печать на мышцу твою; потому что сильна, как смерть, любовь...» Один из людей, проходивших в Сараево по улице в день исторического преступления, встретил несшийся открытый автомобиль со смертельно раненными Францем Фердинандом и его женой: «Они умирали, прижавшись плечом к плечу, головой к голове, и тела их странно покачивались, и что-то, по-видимому, они еще тихо шептали друг другу...»

V

Лорд Грей в своих воспоминаниях говорит: «Мир, по всей вероятности, никогда не узнает подкладки убийства эрцгерцога Франца Фердинанда. Едва ли существует или существовал человек, знавший всю правду об этом деле»{183}. Если был какой-либо иностранный политический деятель, который мог знать всю правду о сараевском убийстве, то, скорее всего, именно Грей, занимавший тогда пост министра иностранных дел, следовательно, имевший в своем распоряжении и доклады британских дипломатов, и секретнейшие донесения Интеллидженс Сервис. Думаю, что его слова довольно близки к истине.

Свою мысль виконт Грей пояснил (но весьма глухо и неясно: не то он что-то знает, не то нет). По его словам, разные круги не желали, чтобы Франц Фердинанд вступил на престол Франца Иосифа. «Высказывалось подозрение, — говорит министр, — что образовалось несколько заговоров для удаления эрцгерцога, и заговоры эти исходили из разных источников; одни заговорщики действовали независимо от других, и друг о друге они не знали». Хотя Грей тут же оговорился: это только подозрения, — однако он счел возможным сказать, что в момент своего отъезда в Сараево Франц Фердинанд, в пределах возможного для людей предвидения, уже был обреченным человеком.

Что именно имел в виду глава британской дипломатии, мне неизвестно. Правда, кого только не обвиняли в убийстве эрцгерцога! Обвинение масонов не так уж удивительно по своей обычности (замечу кстати, что это обвинение поддерживается в советской исторической литературе). Были и домыслы еще более нелепые: немецкие исследователи обвиняли русский двор, а Уикхэм Стид — австрийский. Обвинение Романовых или Габсбургов в подсылке убийц к эрцгерцогу настолько глупо просто в психологическом отношении, что не стоит и простого упоминания. Виконт Грей, конечно, имел в виду не это.

Но я не берусь расшифровывать мысль умершего министра.

Не может быть сомнения в том, что вступления Франца Фердинанда на престол не желало очень много людей и в Австрии, и вне ее (отсюда, однако, до планов «удаления», как мягко выражается Грей, весьма далеко). Франц Фердинанд был недурной человек, честный, добросовестный, не очень злой. Между тем нелюбовь к нему была почти всеобщей. Кронпринца Рудольфа Австрия любила даже за легкомысленное поведение. Францу Фердинанду она ни в малейшую заслугу не ставила безупречную частную жизнь. За все время существования династии не было Габсбурга, более расположенного к славянству, чем Франц Фердинанд, однако убили его славяне. Он был глубоко верующий человек и ежедневно два раза бывал в церкви, но его совершенно не выносили в наиболее католических областях империи. По своим общим взглядам он не так уж сильно отличался от Франца Иосифа, но венцы, обожавшие престарелого императора, терпеть не могли наследника престола. Во внешней политике он опирался на Берлин, тем не менее Вильгельм II его недолюбливал и смеялся над ним. Он не был антисемитом (один из его адъютантов был еврей), но у евреев, в отличие от Франца Иосифа и Рудольфа, ни малейшей популярностью не пользовался. Не приходится останавливаться на венграх: они просто ненавидели Франца Фердинанда. Председатель боснийского сейма Димович после сараевского убийства заговорил об этом деле с графом Тиссой — и, естественно, заговорил «с ужасом». Венгерский министр-президент невозмутимо ответил: «Так было угодно Господу Богу, а Господу Богу мы должны быть благодарны за все». («Der liebe Herrgott hat es so gewollt und dem lieben Herrgott müssen wir fur alles dankbar sein».)

Очень не любил наследника и сам Франц Иосиф. Об этом определенно говорит в своих воспоминаниях один из членов царствовавшей династии. Не скрывает этого и официозный, очень почтительный биограф императора Редлих. По его словам, Шенбрунн и Бельведер (дворец Франца Фердинанда) были как бы два враждебных лагеря. Наследник проявлял «не всегда вполне тактичное нетерпение» в ожидании перехода к нему престола — Францу Иосифу недостаточно тактичное ожидание его смерти, очевидно, не нравилось.

Больших идейных разногласий между ними, собственно, быть не могло. О политических взглядах Франца Фердинанда сказать почти нечего. Мировоззрение у него было родовое, габсбургское, оно всем известно. Личная его добавка к этому мировоззрению заключалась в мысли о превращении двуединой империи в триединую. Для этого он, не первый и не последний, собирался объединить славян: чехов, словаков, поляков, украинцев, сербов, хорватов, — на основе их взаимной расовой и братской любви. Надо думать, что в случае своего вступления на престол Франц Фердинанд быстро охладел бы к этой мысли. Его дядя на склоне долгой жизни пришел к выводу, что в Австро-Венгрии лучше ничего не трогать: иначе все рассыплется. Вполне возможно, что к такой же политике пришел бы и Франц Фердинанд. Считали его главой военной партии. Тут верно лишь то, что он терпеть не мог итальянцев и при случае рад был бы свести счеты с этими союзниками своей страны. Войны с Россией он не хотел и особенно воинственных речей никогда не произносил (впрочем, и наиболее воинственные речи Вильгельма II, по сравнению с некоторыми нынешними, могут считаться пацифистским творчеством). Затеял ли бы Франц Фердинанд мировую войну? Как на это ответить? Как учесть бесчисленные «если» и «если бы»? Обвиняли эрцгерцога в «авторитарности», в «желчности» — это были черты истосковавшегося по власти человека: его дядя взошел на престол восемнадцати лет от роду, Франц Фердинанд был наследником на шестом десятке. В общем, он был немного «правее» императора, но и Франца Иосифа трудно было бы считать человеком крайне радикального образа мыслей.

До 1905 года Франц Фердинанд, по его же словам, обо всех событиях в австрийской политике узнавал из газет. Позднее император пошел на некоторые уступки. Главная борьба между Шенбрунном и Бельведером шла за военное ведомство. Начальником генерального штаба более четверти века состоял граф Бек, сверстник и личный друг Франца Иосифа. Наследник выдвинул своего кандидата: это был очередной военный гений Австрии, Конрад фон Гецендорф. Жизнь научила Франца Иосифа не очень верить австрийским военным гениям; он находил, что граф Бек ничем не хуже других и отлично может занимать свою должность не только в восемьдесят, но и в девяносто лет — по крайней мере, в драку не рвется. Однако уступил общему мнению армии о гениальности Конрада фон Гецендорфа и с яростью назначил его начальником штаба, перенеся на него сразу всю антипатию, которую ему внушали наследник престола и «новаторы» вообще. Другие же предложения Франца Фердинанда император обычно отклонял, причем, по словам Редлиха, саркастически говорил: «Нет, так в это он уже тоже вмешивается!» («Nein, auch urn das kümmert er sich schon!») С внешней стороны, отношения с годами смягчились, но когда наследник приезжал в Вену, император уезжал в Ишль. Уехал и в последний приезд Франца Фердинанда (перед Сараево). Говорили, что это была демонстрация: император рассердился, узнав, что эрцгерцог везет с собой на маневры жену.