Все до рубашки, чтоб дышать он смог.

"Племянница, яви к нему участье,

Не то, ей-богу, милый твой погиб!"

- "Ах, дядя, что мне делать? Вот несчастье!

Ужель ему помочь мы не могли б?"

- "Дитя, вольна ты вырвать острый шип,

Вонзенный в сердце бедного Троила:

Скажи ему сама, что все простила!"

"О, с радостью! И впрямь я всей душой

Того ждала, к тому лишь и стремилась! -

И зашептала тотчас: - Милый мой,

Уж я давно сменила гнев на милость!

Взгляни же на Крессиду! - и склонилась

Со всей сердечной ласкою над ним,

Но принц, увы, остался недвижим.

Здесь принялись они с Пандаром вместе

Ему ладони растирать и грудь

И смачивать виски... Сказать по чести,

Вдова, чтоб к жизни милого вернуть,

Прибегла к поцелуям; в них ли суть

Иль в чем ином - царевич, слава Богу,

Опоминаться начал понемногу.

161 Очнувшись, испустил он горький вздох

И, точно удивленный суетою,

Спросил: "К чему такой переполох?

Стараний ваших, верно, я не стою".

Она же, покачавши головою,

На то сказала: "Полноте, мой свет!

Друг с дружкою лукавить нам не след".

162 Затем, обняв, она его простила

И вновь поцеловала много раз;

И принцем также сказано тут было

Немало нежных слов, что про запас

Берег он; словом, этот поздний час

Принес обоим умиротворенье,

Обиды прочь изгнав и подозренья.

Панд ар сказал: "Здесь больше не нужны

Ни я, ни эта свечка. Свет, к тому же,

Больным во вред. У вас теплом весны

Повеяло, как будто, после стужи:

Дай Бог, чтоб дальше дело шло не хуже!"

И он зевнул, со свечкой отошед

К камину: мол, до вас мне дела нет.

Меж тем Крессида, с друга взявши клятву

В том, что за ней вины не числит он,

И клятв обильную собравши жатву,

Все не спешила погрузиться в сон

И принца отослать: тем, кто влюблен,

Беседы с милым кажутся целебны,

Пусть клятвы им не столь уж и потребны.

Вдобавок, сведать не терпелось ей,

Когда и как (хоть правды в том ни тени!)

И с кем из юношей или мужей

Ее он заподозрить мог в измене

И кто виновник сих злоумышлении.

Что ж он молчит? Не сам ли уж - Бог весть! -

Ловушку для Крессиды ладил сплесть?

Как быть бедняге? Перед госпожою

Держи теперь ответ за все сполна!

И поневоле он кривя душою

Пробормотал: была-де холодна

С ним на таком-то празднике она,

Не улыбнулась, поглядела строго, -

И прочий вздор, лишь годный для предлога.

"Душа моя! Да если бы и так -

Что в том дурного? - молвила вдовица, -

Неужто вправду этакий пустяк

Во мне тебя заставил усомниться?

Так ревновать, ей-богу, не годится!

Ты как дитя, что дуется на мать:

Тебя бы розгой впору наказать".

Царевич тут, ни жив ни мертв со страху

(Не вновь ли он прогневал госпожу?),

Взмолился: "Пощади! Коль дал я маху -

Впредь никогда тебя не рассержу!

Ты видишь, я от горя весь дрожу, -

Прости ж меня, молю, не мучай доле,

Я сроду из твоей не выйду воли!"

- "Кто повинился - должен быть прощен, -

Ответила вдова, вздохнув глубоко, -

Но помни эту ночь!" - "Ах, - молвил он, -

Я не забуду твоего урока!"

- "Однако же и я была жестока:

Тебе я нынче причинила боль,

И ты за то простить меня изволь".

В ответ на это, с возгласом счастливым,

Судьбе своей доверившись, Троил

Внезапным побуждаемый порывом,

Любимую в объятья заключил.

Пандар, зевая из последних сил,

Спать запросился, наказав пред этим

Не падать в обморок и не шуметь им.

Вотще трепещет бедный голубок,

Что ястреба лихого стал добычей...

Настало время, после всех тревог,

Поведать вам, не преступив приличий,

Об их блаженстве: так велит обычай

И автор мой, за коим я вослед

Плетусь, хотите вы того иль нет.

Как лист осины, юная вдовица

(Так летопись об этом говорит)

В испуге начала дрожать и биться,

Едва сомкнул объятья Приамид.

А тот, забыв тоску, и страх, и стыд,

Благодарит богов... Так Провиденье

Нам после мук дарует наслажденье.

"Любовь моя, - не разымая рук,

Промолвил он, - теперь уж из неволи

Ты не уйдешь! Нет ни души вокруг, -

Так покорись и не противься боле!"

На то вдова, безмолвная дотоле,

Вздохнув, ему шепнула лишь одно:

"Ах, милый! Покорилась я давно".

Что тут сказать? Бывает горьким зелье,

Которым исцеляется недуг;

Порою, прежде чем достичь веселья,

Принять немало нужно горьких мук.

Так сталось и с царевичем: не вдруг

Пришла к нему желанная отрада,

Но стойко претерпел он муки ада.

Зато ему и слаще во сто крат

Теперь казался приз, добытый с боем,

И оба упивались без преград

Блаженством, как целительным настоем:

Не лучше ль так, чем врозь терпеть обоим?

Хвала вдове! Да служит сей урок

Для обращенья многих недотрог.

Она, всецело милому доверясь,

Его сама в объятья приняла

И всякий страх отринула как ересь,

И словно жимолость вокруг ствола,

Друг с дружкой так их руки и тела

Переплелись... О, что за пир! Доселе

Такого не знавал он, в самом деле.

Как соловей, что первый свой напев,

Заслыша свист кнута и топот стада,

Вдруг оборвет, - но вскоре, осмелев,

Зальется с новой силой в гуще сада

И за руладой зазвенит рулада, -

Так и вдова, прогнав тревоги прочь,

Пред ним раскрыла душу в эту ночь.

Как некий узник, ни смерть осужденный,

Уж хлад могильный чует не шутя,

Но чудом спасшись, точно вновь рожденный

Для жизни, он ликует как дитя, -

Так счастлив был царевич, обретя

Свою Крессиду... Всемогущий Боже,

Надеждам нашим дай свершиться тоже!

Ее нагая тонкая рука,

Девичьи груди, трепетная шея,

Упругий стан, округлые бока -

Все было снега свежего белее;

И царский сын, от радости хмелея,

Лобзав стократно милую свою,

Не мнил себя иначе как в раю.

И он воззвал: "Благая Киферея!

И сын твой, благодетельный Эрот!

Я славлю вас и с вами Гименея,

Чьих не забуду сладостных щедрот.

О боги! избавленьем от невзгод

Обязан вам и вашей благостыне,

Я свой удел благословляю ныне.

Ты, бог любви, связующий сердца,

Ты прежде всех достоин восхваленья.

По праву ты караешь гордеца,

Ведь кто усердья полон и смиренья -

И тем без твоего произволенья

Успеха не достичь: лишь ты один

Им помощь подаешь, о господин!

Меня же, недостойного, из многих

Ты отличил, смертельный мой недуг

Уврачевав: из нищих и убогих

Я в край блаженных перенесся вдруг;

Обласкан и одарен сверх заслуг,

Я ныне воздаю, слуга усердный,

Хвалу тебе, о боже милосердный!"

Здесь он расцеловал Крессиду вновь,

(На что она ничуть не осерчала):

"Чем угодить тебе, моя любовь?

Чтоб это знать, я отдал бы немало!

Кому еще на свете выпадало

Такое счастье: называть своей

Ту, что желанней всех и всех милей?

Краса моя! Пусть даже я не стою

Десятой доли милостей твоих -

Тебе с твоей безмерной добротою

Все ж не придется пожалеть о них.

Тому примеры есть: от дел благих

Родится благо; тем усердней буду

Я чтить малейшую твою причуду.

Так суждено: меня, о госпожа,

Вольна ты пощадить иль обездолить,

И жизнью всей тебе принадлежа,

Прошу лишь, подскажи, чем удоволить

И как лелеять мне тебя и холить,

Чтоб никогда - помилуй Боже! - впредь

Ничем не удручить и не задеть.

Во мне лишь преданность и послушанье