- Это слишком утомительно, - сказала она, - ведь, кажется, надо сидеть неподвижно минут двадцать?

- О нет! Лишь бы платье было не белое, тогда в солнечный день на террасе десяти минут совершенно достаточно.

- Все равно... Это тоже превышает мои силы.

По просьбе писательницы месье Изабе показал свою коллекцию миниатюр. Вокруг него столпились гости, любуясь чудесными портретами. Месье Изабе со вздохом называл имена -все эти люди давно умерли.

- Это бедный римский король... Это герцогиня Ангулемская... Это княгиня Волконская, русская... Я ее писал в Вене, на конгрессе... Ах, какая была красавица... Право, лучше вас! -сказал он, обращаясь к маркизе. Мадемуазель Генриетта даже вздрогнула, с удивлением взглянув на отца; но месье Изабе улыбался спокойно-добродушно, зная, что Пайва не обидится. Пайва только гордо улыбнулась.

- Это, дорогой друг, вам так кажется потому, что вы тогда были лет на сорок моложе, -сказал Фульд.

- Очень может быть... Это герцогиня Дино... А вот опять русская, княгиня Багратион. Она еще жива... Очень красивы русские женщины, - сказал месье Изабе и запнулся. Он вдруг вспомнил, что у сенатора была много лет тому назад неприятная история в России, где он кого-то убил на дуэли. Этот поединок создавал барону огромный престиж у дам. Месье Изабе подумал, что, быть может, лучше было бы не говорить о России. «Впрочем, нет, он сам был женат на русской и чуть ли не на родственнице убитого...»

Разговор о России нисколько не был неприятен сенатору. Он подтвердил, что в Петербурге видал много писаных красавиц. Узнав, что сенатор долго жил в Петербурге, Пайва заговорила с ним по-русски. Но по-русски барон знал очень плохо.

- «Lioubliou...», «Otchen krassiva...», «Skolko stoit?..» - выпалил он. - J'ai tout oublie, madame, et je le regrette. J'adore tout ce qui est russe^{63}.

Фульд, любезно улыбаясь влиятельному сенатору, рассказал о важной миссии, которую тот недавно выполнил с большим успехом. В этой миссии барону была предоставлена полная свобода действий. Отпуская его в Вену, император Наполеон сказал: «Vous avez assez d'esprit et de monde pour n'avoir pas besoin d'instructions»^{64}.

Сенатор не остался в долгу и, ввернув комплимент по адресу министра двора, рассказал о своей беседе в Берлине с царем. Заговорили об императоре Николае. Дамы спрашивали, так ли он действительно красив, как на портретах.

- Теперь он стар, но лет двадцать тому назад, когда я его увидел впервые, величествен нее не было человека на свете, - подтвердил сенатор.

Разговор тотчас перескочил на политику. Фульд сказал, что, к несчастью, война с Россией была неизбежна.

Месье Изабе, вдруг рассердившись, стал доказывать, что война нисколько неизбежной не была.

- Зачем нам и русским ни с того ни с сего резать друг друга? - сердито спрашивал он. И министр, и сенатор улыбались.

- Поездка князя Меншикова в Константинополь и вся политика императора Николая сделали войну для нас вопросом чести, - сказал Фульд.

- Это я слышал много раз, на моей памяти были десятки войн, и все они были совершенно ни к чему... Говорю это вам, как когда-то говорил генералу Бонапарту, - сказал с раздражением месье Изабе, и тотчас эти слова «говорил генералу Бонапарту» произвели магическое действие на слушателей. Все вопросительно уставились на старика, ожидая продолжения.

- Неужели говорили генералу Бонапарту? - с любопытством спросил Фульд.

- Ну да, говорил... Помню, однажды в Мальмезоне я у них обедал. Первый консул вышел к столу мрачнее тучи: как раз перед обедом он получил сообщение об убийстве императора Павла... Все шепотом говорили, что теперь война неизбежна...

Он замолчал.

- А что же первый консул?

- Le premier consul! Il se fichait bien de ce que je lui disais^{65}, - ответил месье Изабе. Все засмеялись. Маркиза Пайва попросила хозяина рассказать о королеве Марии Антуанетте.

Говорят, вы ее знали, но этому, право, трудно поверить!

- Конечно, знал, - подтвердил месье Изабе. - Я был юношей, когда впервые ее увидел. Мне поручено было написать портрет маленьких племянников королевы, герцогов Ангулемского и Беррийского... Сижу я в детской, пишу... Вдруг суматоха, бегут люди: «Королева идет!» Я обмер... Вошла... - Месье Изабе задумался. - Тоже красавица была...

- Ну, и что же?

- Села подле меня, смотрит... С тех пор я привык к королям, много их перевидал на своем веку. А тогда было в первый раз, да и не такое было время: мы их считали богами, а не людьми. Пишу и дрожу... Она улыбнулась, встала, поцеловала племянников, а мне говорит: «До свидания, дитя мое, вы очень хорошо работаете...» Видно, я ей понравился: через три дня меня пригласили в Трианон писать королеву... А с тех пор и вошел в их общество. На балах бывал, дурачился...

- А потом? - спросил архитектор.

- Что потом? - сердито переспросил месье Изабе. - Потом была революция, вы, верно, слышали? Казнили королеву... - сказал он, и, как утром императрице Евгении, всем вдруг стало страшно.

- А вы знаете, господа, - сказал сенатор, - из Мексики только что получено печальное известие: скоропостижно, от холеры, умерла графиня Росси...

- Графиня Росси?.. - бледнея, повторил Фульд.

- Кто это - графиня Росси? - спросил архитектор.

- Разве вы не знаете? Генриетта Зонтаг...

- Не может быть!..

Фульд был поражен. Он в молодости увлекался Зонтаг - и чрезвычайно боялся смерти.

- От холеры!..

Старшие из гостей вспоминали знаменитую певицу, ее красоту, ее триумфы, соперничество с Малибран, их нашумевшую ссору, их примирение.

- Вы помните, английский посол в Берлине тщетно домогался ее руки... Как его звали?.. Забыл...

- Несколько человек покончили из-за нее самоубийством...

- Это прусский король устроил ее брак с молодым Росси...

- Да, и тогда она должна была, бедняжка, бросить сцену по требованию семьи мужа... В расцвете сил и таланта...

- Хорошо, что Росси разорился и ей не так давно пришлось вернуться на сцену.

- Да, после двадцати лет!

- Но публика ее встречала так же восторженно, как прежде...

- Ну, все-таки не как прежде...

- Бедная! Поехала на гастроли в Америку, чтобы умереть там от холеры.

Фульд с ужасом представлял себе смерть Генриетты Зонтаг: эта богиня в холерных корчах, на постоялом дворе, в Мексике!..

Гости еще поговорили о графине Росси, о других новых певицах. Затем госпожа Изабе усадила дочь за флигель-фортепиано - муж забыл главную цель вечера: надо было показать таланты Генриетты. В четыре руки с учителем музыки она сыграла что-то из Бетховена. Ее игру очень хвалили. Даже маркиза Пайва, сама прекрасная музыкантша, сказала ей комплимент. Месье Изабе, вошедший во вкус воспоминаний, сообщил, что встречал Бетховена в Вене, на конгрессе.

- Очень странный был человек... Его у нас тогда совершенно не знали. Но один мой при ятель, князь Разумовский, уже в ту пору предвидел его нынешнюю славу.

Учитель музыки сообщил, что в последние годы жизни Бетховен готовил новое произведение, по сравнению с которым померкли бы все другие. Оно должно было называться десятой симфонией. В нее Бетховен хотел вложить всю свою душу. Однако ему так и не удалось написать десятую симфонию, только мечтал - и, мечтая, умер.

- Неужели? - спросил месье Изабе, на этот раз с искренним интересом. Он вздохнул и задумался. - У всякого человека есть своя десятая симфония, - сказал он.

- Это правда, - подтвердил, глядя на маркизу, Фульд, уже успевший успокоиться после неприятного известия. Ему хотелось высказать глубокую мысль. - В сущности, ведь мы все неудачники.

Гости засмеялись - так неожиданны были эти слова в устах человека, которому решительно все удавалось в жизни. Удивление гостей льстило Фульду, но он отстаивал свою мысль. Разговор принял характер философский. Романистка привела цитату из Гёте. Фульд и сенатор могли поддержать разговор и о Гёте.