В другом сказании. «О танцующей девице» — «некой девке танцовати обыкшей и пети беси что сотвориша», — столь тяжкие преступления повели к самым плачевным последствиям: «точио очи смешите, в том сне восхищена бысть от бесов; и занесоша ю беси в геену, и тамо ю тако опалиша, иже ни един влас на главе ее не бысть, и все тело ея великими вреды страшными обложися, и нестерпимый смрад испущая, и по опалении един демон главню ей горячую в уста ея вонзе, и рече: имей сие за песни и «за танцы и прелестные ризы; ризы ея ни следу опаления прияша. Обудися воплем страшным от болезни кричаще, матери же и иным пребывшим, что ей сотворися всем поведая; призванный же священник на исповеди ни единого смертного греха обрете, едино се, еже все тщание име танцевати и песни пети». Каждое ухищрение комфорта, каждое развлечение, хотя бы самое невинное на первый взгляд, могло стать для человека сетью дьявольской. Однажды св. Франциск Ассизский, жестоко мучаясь головной и зубной болью, позволил себе преклонить голову на пуховую подушку. Тотчас же набросился на него дьявол и издевался над ним, покуда св. Франциск не отбросил подушку прочь. Губерт из Ножана рассказывает, что два охотника заполевали демона под видом барсука и, думая, что имеют дело с обыкновенным животным, спрятали его в мешок и понесли домой. Но тотчас же на них напало бесчисленное множество демонов, так что они должны были выпустить своего пленника, а, придя домой, оба умерли. — Ubique daemon! (всюду демон!) - восклицает Сальвиан, ибо католический мир, действительно, умел открыть Сатану и в красоте, и в богатстве, и в таланте, и в науке, он грозно сиял в каждом пороке и умел скрываться за любой добродетелью.

При такой огромной и пестрой опеке над миром, дьяволам редко случалось сидеть без дела. Их жизнь–непрерывная скачка по суше и по водам в поисках добычи, непрерывный труд провокаций греха и подготовки удобной для него почвы. У дьявола всегда на руках тысячи затей ко вреду человечества, День и ночь вырываются из ада все новые и новые черти, один другого свирепей, все с новыми и с новыми затеями.

Ужас перед этим могуществом — необъятным, повсеместным, повсечасным — загипнотизировал средние века: вся их история затемнена легшей на нее тенью дьявола. По одной арабской сказке, в той крайней и неведомой, полной чудес и опасности части Атлантического океана, которая носила название Моря Мрака, — там, на горизонте, поднималась из грозных волн неизмеримо громадная черная лапа князя демонов, как страшное предостережение слишком отважным морякам. Так–то и в мире средних веков, над городами, стеснившимися вокруг островерхих церквей, как стада вокруг пастырей, поднимается гордым знаком мрачного владычества страшная рука Сатаны. И ужас перед ней, переполняющий души, принимает формы и краски, и пластику в уродливых призраках, в мрачных легендах, созидая целое искусство, заключенное в чудовищные образы и мучительную мысль.

В средние века большая часть верующих управлялась ужасом перед Сатаной и страхом ада в гораздо большей мере, чем любовью к богу и желанием рая. Тысяча способов и средств изобретались, чтобы воспрепятствовать могуществу великого врага и чтобы обмануть его ухищрения. Шли даже далее того. В попытках смягчить его свирепость смиренствовали перед ним, как бы перед богом с другой стороны — зловредным, но тоже всемогущим. Сатана получал молитвы, дары, жертвы. Французский бенедектинец Петр Берсюир (ум. 1362 г.) рассказывает такую историю. Где–то в горах итальянского города Нурсии (Norcia) есть озеро, обитаемое демонами, которые хватают и похищают всех, кто приближается к их жилищу, кроме профессиональных колдунов. Вокруг всего города была выстроена стена, охраняемая стражами, обязанными следить, чтобы колдуны не ходили к врагу с проклятыми книгами своих заклинаний. Ежегодно этот город должен был посылать в дань демонам живого человека, которого нечистые моментально разрывали на куски и пожирали. Для страшной жертвы выбирали, конечно, какого–нибудь злодея, присужденного к смертной казни. А если бы город уклонился от обычной дани и оставил демонов без жертвы, они опустошили бы Нурсию и даже, может быть, разрушили бы ее бурями.

Ужас к дьяволу поддерживала вера в близкое светопреставление, которая не раз прокатывалась по средневековому миру острыми вспышками, похожими на эпидемический психоз. А было известно, что на некоторое время, незадолго до конца мира, могущество Сатаны, с соизволения божия, должно возрасти безмерно. Конечному торжеству добра должно было предшествовать такое переполнение мира развратом и всяческим злом, какого и не видано раньше на земле и самая пылкая фантазия не в состоянии вообразить. Сатана осужден на низложение и казнь, но побежден будет не прежде, чем даст последнюю и отчаянную битву богу и его церкви.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Любовь и дети дьявола

Инкубы и суккубы

Самым тяжким и вместе с тем наиболее известным явлением одержимости было соединение дьявола с мужчинами и женщинами рода человеческого в плотскую связь и нарождение, через то, особой породы сатанинских – существ, уже самым актом появления своего на свет обреченных аду, а, во время земной своей жизни, успевающих, обыкновенно, нанести человечеству жесточайший вред.

Способность любви и деторождения, по–видимому, признавались за демонами вообще, так как еще кабалисты считали, что, помимо мужских и женских форм, которые дьяволы могут принимать на себя, как оборотни, они и сами по себе делятся на женских и мужских, сочетаются между собой и размножаются, как люди. Народные сказки Германии хорошо знают женщин–дьяволов, но все старух: чертову бабушку, чертову матушку, — не особенно злые существа, охотно вступающиеся за людей перед своим свирепым внуком или сыном. В поверьях и пословицах малороссов «Чертова мать» даже очень популярна, «Дочекався чертовой мами» и т. д. Если «дощ йди кризь сонце», то–есть при солнечном сиянии, это значит, что «черт жинку бье» либо «дочку замуж виддае». Однородные приметы–поверья и соответственные поговорки имеются у чехов, польских русинов, французов (le diable bat sa femme) и немцев (Афанасьев). Женщины–демоны одинаково популярны как в славянских, германских, латинских и кельтических поверьях (русалки, виллисы, феи, никсы и пр.), но, в большинстве, это не настоящие адские дьяволы, а стихийные духи, они сами по себе. Подобно домовым, лешим и т. д. это скорее союзная и вассальная Сатане, чем истинно дьявольская сила. Однако, как справедливо отметил Костомаров в своем, послесловии к «Повести о Соломонии Бесноватой», — русские, «бесы составляют свой отдельный материальный мир и, как животные, разделяются на два пола; к Соломонии приходит в качестве повитухи, темнозрачная баба уже не человеческой, а бесовой породы. Русский народ повсеместно изображает бесов, — под образом двух полов; существует слово чертовки; существуют рассказы видевших бесовских самок. Один мужик в Новгороде мне (Костомарову) рассказывал, что он собственными глазами видел ночью на озере Ильмене черную бабу, которая сидела на камне, мылась и хохотала, потом исчезла. Это была, по его понятию, не русалка, но чертовка, бес женского пола».

Раввины приписывали перво–дьяволу Самаэлю четырех жен, от которых и расплодилось бесчисленное дьявольское племя. Но, вообще–то, жена черта — существо, не определившееся в поверьях, хотя иногда и упоминаемая. Черт гуляет по свету холост, не найдя себе невесты под пару. Половую энергию, которую приписывали ему некоторые богословы и между ними особенно энергично Михаил Пселл, он избывает в свободных союзах с женщинами человеческими — с ведьмами на шабашах, либо в том виде напущения (obssessio), которое носило название инкубата.

По определению специалистов черной мистики, инкубы суть демоны, соединяющиеся плотской любовью с женщинами, а суккубы — дьяволицы, преследующие с той же целью мужчин.

Угрюмо–страстное поверье об инкубах и суккубах восходит к древнейшим временам человечества, чуть ли не к началу мира. Змий, соблазнивший Еву, не кто другой, как инкуб Самаэль. По талмудическому преданию (рабби Илии), Адама, в течение 130 лет, посещали чертовки, которые и народили он него ларвов и суккубов. Вероятно, затем, чтобы остепенить молодого человека, и пришлось женить его на Еве. У праотца — похождения с бесовками, праматерь — жертва влюбленного беса: нечего сказать, — замечает Артуро Граф, — недурное начало для рода человеческого! Свирепого Каина почитали сыном Сатаны не только некоторые раввины, но и грек Суида (XI век) в знаменитом «Словаре» своем, толкуя в этом смысле 44–й стих VIII главы Евангелия от Иоанна: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины». Книга Бытия говорит о падении сынов божьих в союзах с дщерями человеческими. От этих браков родились гиганты.