Изменить стиль страницы

Вскоре он появился и удивил Мирона вопросом:

— Никак, малина?

— А ты где запропастился? Я думал, ты тоже малину нашел и притих.

— Тут дела поважнее твоей малины, — задыхаясь от радости, сказал Иван. — Вот полюбуйся, чего я нашел…

Он достал из кармана мясистый беловатый корень. Подбросил на ладони.

— Что это? — спросил Мирон. — Зачем тебе этот корень?

— Эх ты, совсем не понимаешь, — засмеялся Иван. — Да это же ценнейший женьшень… По-нашему — корень жизни. Это, милок, на вес золота. Любую болезнь лечит. У нас днем с огнем не найдешь. Хотя изредка попадается.

— Не знаю, чему так радуешься? — пожал плечами Мирон. — Меня это совсем не интересует.

Мирон слышал о женьшене, но не знал его настоящей ценности. Для него в этот момент бесценным лесным даром была малина, которую он нес Жене.

Крушение «Кантокуэна» i_018.png

Возвратившись в расположение эскадрона, Мирон доложил майору об итогах разведки, объяснил причину, почему вода в речушке теплая.

Майор и Женя ели кашу из одного котелка, сидя на плащ-палатке.

— Это вам. — Мирон поставил перед ними каску, полную малины. — Кушайте.

Женя смутилась, шмыгнула носом и как-то странно посмотрела на Мирона.

— Спасибо.

Мирон ничего не ответил, но на душе у него стало легко и радостно, как в детстве.

В ГЛУБЬ МАНЬЧЖУРИИ

Крушение «Кантокуэна» i_019.png

Маршал Советского Союза К. А. Мерецков — командующий 1-м Дальневосточным фронтом — сидел в небольшой открытой машине рядом с водителем, накинув на плечи солдатскую плащ-палатку, и жалел, что решил ехать в войска первого эшелона по дороге, пробитой сквозь лес и болото. Надо было бы лететь на ПО-2. Позади него — член Военного совета генерал Т. Ф. Штыков и адъютант. Они тоже укутались плащ-палатками, защищаясь от брызг, летящих из-под колес проносящихся мимо автомашин, загруженных ящиками, бочками.

Грузовики, залепленные грязью, мчались по настилу из бревен, не сбавляя скорости. Из-под бревен словно выстреливалась во все стороны торфянистая жижа. Над ревущей моторами механизированной колонной висел сизый дым.

— Такую же картину наблюдали мы на Карельском фронте, — сказал маршал. — Ни проехать ни пройти.

— Но там не было затхлых болот, — словно возразил генерал Штыков. — Здесь даже дичь не водится. Безжизненный край.

И опять долгое молчание. Машины идут впритык одна за другой нескончаемым потоком. Местами настил опустился под воду, и регулировщики с флажками предупреждали водителей, чтобы машины не съезжали с дороги. И все же кое-где видны затонувшие грузовики. Только часть кабины торчит из воды. Жерди и бревна под колесами «играют», лупят концами по воде, утопают и тут же всплывают, выталкивая коричневую жижу.

— Да, не ожидал я такого… — вздохнул Мерецков. — Много времени теряем.

— Однако мы увидели реальную картину выдвижения войск, — спокойно произнес генерал Штыков.

— Вы правы, — согласился командующий. — Но что это там — впереди?

Необходимость побывать в войсках, ощутить самому пульс боя появилась у командующего фронтом после разговора по телефону с маршалом Василевским. Главнокомандующий спросил: «Нельзя ли ускорить продвижение войск?» Мерецков ответил, что примет меры. Но как принять меры, не видя боя? Нужно побывать не только в штабе армии, но и в дивизиях. Командующий наметил одно из хорошо укомплектованных соединений. На КП приехали поздно ночью. Полки дивизии наступали по заболоченной долине реки Сунгач. Река не широкая, метров пятьдесят, но глубокая, с извилистым руслом и низкими берегами. Множество проток и заливов. По данным разведки, противник здесь имел до десятка дзотов, бронированную вышку с пулеметной площадкой, несколько опорных пунктов, включавших пулеметы и пушки.

Выслушав доклад командира дивизии, маршал сказал:

— Действуйте так, словно меня здесь нет.

Командир дивизии приказал подтянуть артиллерию ближе к пехоте, а из глубины вести огонь по противнику дальнобойной армейской артиллерией.

Для форсирования реки дивизия заблаговременно получила двадцать пять лодок, из которых были собраны паромы. Бойцы сделали себе из лозы небольшие лодки-плетенки, обтянутые плащ-палаткой.

— Ну, а теперь звоните в штаб армии, — приказал Мерецков, — требуйте понтонный батальон!

К рассвету понтонный батальон прибыл.

После получасовой артиллерийской подготовки началась переправа танков. Вслед за танками двинулись стрелковые батальоны, и, чего никто не ожидал, противник не оказал сопротивления. Теперь вперед!

Солдаты брели по затхлым болотам. В жару зловонные болотные испарения душили людей, болела голова, тошнило…

В полдень полки достигли твердой почвы. Впереди опорный пункт противника. Из дзотов и бронеколпаков местность обстреливали вражеские пулеметы.

Помочь пехоте могли только пушки, выдвинутые на прямую наводку. Подтянули полковую артиллерию, но их огонь не подавил пулеметы врага, укрытые в округлых бетонных колпаках. Снаряды рикошетировали и отлетали в стороны. Тогда по приказу командующего фронтом заговорила артиллерия большой мощности… Одновременно нанесли бомбовый удар самолеты.

О том, что опорный пункт врага разрушен и взято много японских солдат в плен, Мерецков узнал под вечер, когда уже возвратился на самолете ПО-2 на свой командный пункт. Успешно наступали и другие дивизии общевойсковых армий фронта. Наступательный порыв войск был настолько велик, что торопить их, требовать ускорить продвижение вперед не требовалось. Но помощь стрелковым полкам была необходима.

Мерецков потребовал от всех командующих армиями шире использовать крупнокалиберную артиллерию резерва Главного командования и авиации для подавления укреплений и опорных пунктов врага на участках и в полосах наступления стрелковых полков. Самая большая помощь пехоте — подавить огневые средства врага, против которых бессильно стрелковое оружие воинов.

Глубокой ночью Кирилл Афанасьевич хотел отдохнуть час-другой. После трудной поездки в дивизию в голове шумело. Не раздеваясь, прилег на раскладушке. Но заснуть не смог. Только закроет глаза, как словно опять в пути по тряской жердевой дороге, то вспомнит бой дивизии и представит себя на деревянной вышке, с которой виден противник. Почему-то вспомнился бой в Испании, где он воевал добровольцем.

Потом воспоминания унесли его в зиму 1939–1940 годов, когда он командовал 7-й армией, которая под его руководством успешно прорвала укрепленную «линию Маннергейма» на выборгском направлении. За умелое руководство войсками армии, героизм и мужество ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Отдохнуть так и не пришлось. Поднявшись с раскладушки, маршал приказал начальнику штаба фронта вызвать для переговоров по радио всех командующих армиями.

— Открытым текстом? — спросил генерал.

— Открытым, — ответил маршал. — Теперь противнику не до подслушивания наших приказов… Его дни уже сочтены.

Докладами командующих армиями Мерецков остался доволен. Наступление развивалось успешно. Внезапность и мощность наших ударов лишили японское командование возможности маневрировать войсками. Советские войска проникали в стыки укрепленных районов, обходили их с тыла, блокировали и шли дальше.

Наибольшие трудности выпали на воинские части в полосе наступления 1-й Краснознаменной армии генерала А. П. Белобородова. Командующий армией докладывал, что его войскам пришлось преодолеть восемнадцатикилометровый район тайги, пересеченный болотами, речушками и ручьями. Грунт вязкий, сплошное месиво. Движению пехоты вне колонных путей препятствовал густой кустарник, переплетенный лианами и диким виноградником. Дорогу пробивали тяжелые танки. Бойцы вслед за ними расчищали путь шириной до пяти — семи метров. Для пушек и гаубиц дорогу выстилали жердями и хворостом.