Изменить стиль страницы

5.8.08. 9–12

Боже, из каких идиотов состоит этот народ! Какие дебилы вокруг, какие твари, и с ними приходится жить под одной крышей!.. Тупой быдляк, постоянно берущий у меня сигареты, постоянно – 2 раза в неделю, каждый поход в ларек – выпрашивающий купить ему то карамельки, то чай, то хлеб, а за неимением большего приладившийся еженедельно стирать мне вещи... Короче, из–за нашествия вшей, причем набираются в одежду во время лежания на шконке, – попросил его прогладить утюгом казенное одеяло, которым шконка застелена (для укрывания у меня свое). Долго не мог взяться, наконец сегодня утром пришел, взял... И повесил, дебил, во дворе на трубу, – пусть, мол, проветривается, а гладить его не надо, все равно тут не прогладится... Таких идиотов я еще не видел... То ли не хочет, – но тогда почему не сказать об этом прямо? То ли еще какая–то причина, мне неизвестная. Или уж и вправду такой круглый идиот – вместо прожарки от вшей вывесить на улицу и думать, что этого достаточно? Короче, кошмар, кто тут меня окружает...

11–00

Будни страны идиотов... Сейчас ходил в “санчасть” (больницу) на процедуры. То говорили: к полдесятого приходи, даже в выходные, а тут – прихожу, стучу – и санитар говорит: мол, никого нет, жди (на улице!). Жду в недоумении. Он открывает дверь еще кому–то – я снова подхожу и спрашиваю: НАВЕРХУ (2–й этаж, где собственно больница) нет медсестры? Он говорит: нет. Сижу, жду. Подумываю: не уйти ли плюнув на все? Терпеть я не могу этой неизвестности, непонятности, когда и узнать не у кого (санитар “через губу” разговаривает, да и то только когда на чьи–то долгие стуки отопрет дверь и выглянет), и то, что узнаёшь, не можешь понять (как это при стационаре нет дежурной медсестры? А если кому из больных плохо станет?).

Короче, открывают дверь и запускают с улицы всю толпу. Я тоже захожу и, пока внутренняя решетка в коридоре открыта, а санитаров нет, иду прямо на 2–й этаж. Там, конечно же, есть дежурная медсестра, она ставит мне капельницу (опять 2 раза, т.к. 1–й раз игла из вены вскоре вылетела). Я ее спрашиваю: Вы здесь были полдесятого сегодня? Она говорит: я тут с полдевятого. Я: а что же мне санитар говорил, что Вас нет, я ждал 40 минут на улице? Спускаюсь после капельницы, спрашиваю это у него самого. Он говорит: я думал, тебе сюда (на 1–м этаже тоже есть медсестра, делающая уколы, ее и правда до 10 часов могло не быть). Я: я же тебя спросил, НАВЕРХУ есть сестра, или нет? Он: ты про 2–й этаж ничего не говорил, я думал, тебе на 1–й... Идиот, короче. Как будто я не помню, ЧТО я ему говорил...

Одновременно сейчас вот, как пришел, – выяснилась утренняя ситуация с одеялом. Этот лось, который обещал и не сделал, – подошел и объяснил, что он хотел его прогладить, но было очень слабое напряжение (как тут обычно и бывает), не получилось бы все равно. А ему утром кто–то “поднял нервы”, как они говорят, – и он, типа, не мог мне сразу толком объяснить. Еще один идиот, короче... Вот с кем приходится жить годами... :(((

14–01

“И познаете истину, и ненависть к ней сделает вас свободными”. Все, что я вижу здесь вокруг себя, мне глубоко ненавистно.

21–05

Наглец этот тупорылый, который утром отказался мне гладить одеяло (хотя обещал) – сейчас, вечером, уже как ни в чем не бывало подходит за сигаретами...

6.8.08. 9–11

“На улице дождик и слякоть,/Не знаешь, о чем горевать...” Холодно, идет дождь, погода совсем осенняя. На душе тоска и пустота. Не от погоды, конечно, а от пребывания здесь. Скажи мне сейчас, что можно ехать домой – любой дождь, любая погода ничего бы тут уже не значили... Нет сил представить: еще 2 полных года здесь – 9–й и 10–й, плюс конец 8–го, плюс начало 11–го... Сейчас вот – еде одну зиму тут зимовать, потом опять лето, потом опять зима...

Надо идти в больницу на процедуры. 2 капельницы еще осталось – сегодня и завтра.

13–23

При полном одобрении и поддержке стада мрази и быдла, называемого “13–й отряд”, только что в раздевалке деревянной дубиной избили парня, татарина, не так давно “поднявшегося” с карантина. Били страшно – судя по тому, как он визжал, скулил по–собачьи во время экзекуции, а после нее так и остался лежать в углу, не в силах встать... Причину я точно не понял – вроде бы, поднявшись, он не объявил о чем–то таком, за что должен у всех этих мразей числиться в “обиженных”. А теперь, вроде бы, с другого отряда кто–то увидел его и “разоблачил”.

И еще, и еще раз, – навсегда, до смерти, вовеки уже не изменится это четкое, окончательное, продуманное и вызревшее решение: за свою лютую, тупую, мракобесную, дико–первобытную гомофобию, за нацистские погромы гей–парадов в Москве, а пуще всего – вот за эти вот избиения, за эту дикую кастовость в зонах, за эти “петушатники”, за побои и адскую, грязную, каторжную работу в них, – этот народ не должен существовать! И власть тут ни при чем – она лишь пользуется, эксплуатирует темный, нутряной, генетический фашизм этого тупого быдла в своих целях, чтобы потрафлять ему – и легче править им, быть ему своей. А сам народ этот проклятый, фашистский, люто–гомофобский и вообще любые меньшинства, всех, кто слабее, насмерть затаптывающий, – на него и дюжину атомных бомб сбросить, и весь его в печах сжечь, или напалмом с воздуха, – за ЭТО вот – ничто не будет для него карой чрезмерной...

16–38

Грани мразей... Или: “среди мразей”... То старое, жирное, тупое чмо, с которым прожил 4 месяца в проходняке в том году. Шутник, остряк, юморист... “Как он сам о себе думает”, по Райкину. Идет навстречу нам из ларька и на вопрос: “Много там народу?” – отвечает: “Никого”. Через полминуты заходим – толпа такая, что к окошку вообще не пробиться. Почти 2 часа простоял из–за ерундовых покупок...

7.8.08. 11–00

2–й день осенний холод и сырость, дождливая морось. Кончились капельницы. Кончился и постельный режим, – надо опять выходить на проверки, в эту–то погоду. Подонок, который мне стирал, а потом вдруг взбрыкнул на одеяле, – сейчас вообще отказался стирать, даже одежду. Показывает содранную кожу на руке, – типа, поэтому, но ясно уже, что и дальше не будет. Почему?..

8.8.08. 11–37

Ирония судьбы... Злая и жестокая ирония... Шел сегодня в баню – опять наткнулся на ту же мразь Зайцева, начальника 6–го отряда, что и в октябре того года, опять с ним не поздоровался, – и опять он меня остановил и прицепился к этому. Сука этакая! Та же ситуация, что были и перед подачей на УДО в том году, – с той лишь разницей, что сейчас документы уже поданы. Велел мне написать объяснительную, отдать нашему начальнику отряда – и чтобы он во вторник мог с ней ознакомиться. И надежд, что он забудет, нет, – это мразь такая, уже всем известная, этот свой “рапорт” напишет обязательно. Я, разумеется, никаких “объяснительных” писать не буду, – да и чтО я мог бы там написать? Что “представителей администрации” надо убивать, всей зэковской толпой рвать на части, а не здороваться с ними? Что я им смерти желаю, а не здоровья? Нет ничего в душе, кроме лютой ненависти к ним ко всем – и жажды их крови...

А перед баней была еще “проверка по карточкам”, совмещенная с этаким шмоном–в–одиночку, – шмонал один “мусор”, пришедший проверять, а остальные подтянулись уже к самому концу. “Проверял” тот же жирный тупой “остряк”, что устраивал “проверку внешнего вида” после шмона в марте или апреле, не помню точно. Помню только, что от его тупых, дебильных “шуток” и “острот”, от всей его хамской, наглой манеры держаться, – меня тошнило и хотелось самолично зарезать его и освежевать тушу... Так и сегодня, – видимо, он считал очень удачной шуткой называть год рождения заключенного – “годом выпуска”, и постоянно это повторял... Убивать вас надо, твари, а не здороваться с вами и не “требования” наши выполнять... Вроде не так много уже осталось – 2 года и 7 с половиной месяцев, 954 дня, 136 бань... – но хочется выть от безнадеги и безысходности, от того, что целые полные годы еще предстоит провести в этой мерзости... И хватит ли на это сил, – кто знает? Судьба богата на неожиданности, – хотя подохнуть здесь не было бы для меня неожиданностью. Скоро день рождения, 34 года исполняется, – а я все больше жалею, что не разбился тогда насмерть, грохнувшись с 4–го этажа.